Страница 31 из 196
— Самогитию? — невольно переспросил я, удивившись незнакомой стране.
— Литвины называют это Жемайтией, — туманно пояснил Гюнтер, — Там, где живут жмудины…
— Вот оно что… — не менее туманно заметил я, твёрдо решив, что чуть позже досконально вызнаю у Катерины и про литвинов и про Жемайтию, и вообще про местную географию.
— Вообще говоря, Жемайтию задолго до этого покорил Конрад фон Валенрод, — внёс поправку фон Штюке, — Ещё тогда, когда он не был великим магистром, а только комтуром Кёнигсберга и маршалом Ордена. Это при великом магистре Конраде Цёльнере фон Ротенштайне…
— Сплошные Конрады! — успел подумать я.
— Ну и что? — вскинулся Гюнтер, — Одно дело, захватить Жемайтию, и совсем другое дело, иметь на неё официальные права! Именно Конрад фон Юнгинген заключил Салинский договор с Витовтом, по которому Жемайтия официально передана под нашу руку!
— Понятно, — мудро высказался я, — Этот Конрад фон Юнгинген — несравненный воин, блестящий тактик и великолепный стратег…
— И отличный политик! — тут же добавил Гюнтер, — Он отстоял Добринскую землю, не позволил забрать её полякам! Ещё чего! За неё, между прочим, немалые деньги уплачены!
— И вообще, острого ума человек! — тонко улыбнулся фон Штюке и зачем-то покосился на Катерину, — Хм! Был такой любопытный эпизод. У наших поваров никак не получалось выпечь хороший хлеб. Вроде стараются, всё делают по рецепту, а всё не так. То подгорит, то не пропечётся. Не хлеб, а размазня. Ну, собрались, подумали, да и решили: может, всё дело в том, что хлеб должны печь женские руки? А у нас мужской монастырь. И как тут быть? Вот Конрад фон Юнгинген и написал письмо папе римскому, с просьбой смягчить устав Ордена и разрешить взять на кухню женщину. Долго ли, коротко, пришёл ответ от папы. Тот разрешил, но… чтобы не было греховных помыслов у братьев-рыцарей, женщине должно было быть не менее шестидесяти лет! Вот тут и призадумался Конрад, какая же это стряпуха, в таком возрасте? Она и тесто не перемесит, и хлебов в печь не посадит. Хлебов-то тех надо — ого-го!
— И что же решили? — с любопытством спросил я.
— Ну, что решили, — усмехнулся фон Штюке, — Взяли… троих двадцатилетних девушек! Вместе-то им как раз шестьдесят!
— Мудро! — не удержался я от смеха, — Весьма!
Катерина порывисто отвернулась от нас, делая вид, что что-то рассматривает в окошке. Хотя всем видом выражала недовольство. Вся её поза словно говорила: «Фи! Развратники!».
— Значит, этот Конрад фон Юнгинген был до девушек горяч? — как само собой разумеющееся, уточнил я.
— О, нет! — неожиданно запротестовал фон Штюке, — Великий магистр и сам был целомудренным, и не позволял распутства в Ордене. Знаешь ли ты, отчего он умер?
— Отчего?
— У него образовался камень в желчном пузыре…
— О! — обрадовался я, — Я знаю отличное средство от этой напасти! Секс! Чем больше секса, тем быстрее пройдёт и меньше последствий!
И краем глаза заметил, как заалели щёки Катерины.
— Я прописал ему то же самое средство, — вздохнул фон Штюке, — Но Конрад отказался. Он свято соблюдал обет целибата. И умер от этой болезни.
— Я же говорю: настоящий крестоносец! — с воодушевлением воскликнул Гюнтер.
— Ага… А Ульрих фон Юнгинген…
— Это младший брат Конрада, — пояснил фон Штюке, — Думаю, что исключительно из-за этого, его и выбрали великим магистром.
— В смысле, что Конрад перед смертью просил за брата? — догадался я.
— Нет, как раз вопреки его желанию, — пожал плечами доктор, — Поговаривают, что Конрад возражал против кандидатуры Ульриха. Но капитул ордена рассудил, что если Конрад был великим магистром, а яблоко от яблони недалеко падает… А теперь выясняется, что Конрад был прав…
— Не знаю, — задумчиво сказал я, — Много я слышал подобных историй. Как только что-то плохое случается под чьим-то руководством, так сразу выясняется, что кто-то был против этого избранника, да не послушали мудрых слов!.. Я в подобное уже не верю. В любом случае, спасибо за разъяснения. Пойду я, погуляю. Катерина, ты со мной?..
Вот так, примерно, я и проводил время. Ходил, ахал, вникал в окружающую жизнь но, конечно, самое главное, я готовился к суду. Я раздумывал, какие вопросы задаст мне судья? Что я должен ответить? Чему судья поверит, а чему нет? А если он этому не поверит, то как убедить в своей правоте? И мысленно готовил и оттачивал свою речь. Каждое слово, каждый взгляд, каждую паузу, каждый обертон голоса! От этого, между прочим, моя жизнь зависит! Я чуть не довёл до нервного срыва Катерину, расспрашивая её, кто будет судьёй и каков его характер. На первое она ответила, почти не задумываясь, что судьёй больше некому быть, кроме Генриха фон Плауэна, которому капитул Ордена доверил защиту Мариенбурга. А вот какой у него нрав… Приходилось довольствоваться слухами.
Сейчас ему сорок. В двадцать лет стал гостем Тевтонского ордена, а в двадцать один уже одел белый плащ крестоносца. И вообще, в роду фон Плауэнов многие связаны с Орденом. В двадцать семь лет стал помощником данцигского комтура. В двадцать девять удостоился должности данцигского хаузкомтура, то есть помощника комтура Данцига, ответственного за связи с общественностью и местной властью. Значит, рассуждал я, имеет значительный опыт и воинский и политический. В тридцать два года Генрих фон Плауэн стал комтуром в Нассау, где провёл пять лет, после чего великий магистр Ульрих фон Юнгинген перевёл его поближе, комтуром в Свенце. Как чувствовал, что понадобятся его таланты! На битву под Грюнвальдом Генрих фон Плауэн не попал. Не успел. Ульрих фон Юнгинген был так уверен в победе крестоносцев, что не стал ждать подкреплений. А ведь с Генрихом шли три тысячи крестоносцев! Серьёзная сила, которая вполне могла переломить ход битвы.
Узнав о поражении крестоносцев, фон Плауэн резко сменил маршрут и оказался в замке Мариенбург, вместе со своими войсками. Ещё четыреста человек из данцигских матросов привёл в Мариенбург его двоюродный брат. И вообще, Генрих предпринял самые отчаянные и действенные шаги по защите крепости и набору пополнения. И поклялся, что любой ценой отстоит Мариенбург, не отдаст его в лапы вражин проклятых.
И теперь скажите, как с таким себя вести? Какие слова ему говорить? Это не наивная Катерина! И даже не, вроде бы, умудрённый жизнью, богатырь Гюнтер, которому однако признательность застит взор. Это опытный, хладнокровный политик, имеющий за плечами одиннадцатилетний опыт общения с хитрецами и обманщиками всех мастей. Который их нюхом за версту чует. Поэтому я неустанно шлифовал и шлифовал свою будущую блистательную речь. Вот только с каждым новым днём, меня всё больше лихорадило от нехорошего предчувствия.
Глава 11. Слухи
Самый страшный и коварный монстр всех времен и народов — это слухи.
Ольга Громыко.
Земли, принадлежащие Тевтонскому ордену, замок Мариенбург, 30.07.1410 года. День.
Генрих фон Плауэн, стоя на крепостной стене, раздражённо дёрнул щекой. Опять! Опять эти поляки толпятся под воротами замка! Сколько их сегодня? Семеро… Вон они, стоят, словно кающиеся грешники, покорно склонив головы. Пожалуй, не один час стоят, безмолвно и смиренно, немым укором крестоносцам. Это те, кого тевтонским рыцарям удалось пленить во время Грюнвальдской битвы. В смысле, победить в схватке и объявить своим пленником под их честное рыцарское слово. Вот они своё слово и выполняют. Тьфу!
Одни проблемы от этих рыцарских отношений! Вот, к примеру, не далее, как вчера, он категорически запретил всем крестоносцам уезжать в плен. Даже тем, кто дал рыцарское слово. Позже! — объяснил он, — когда осаду с Мариенбурга снимут! Тогда каждый пленник может вспомнить про слово чести и отправляться, куда ему заблагорассудится, и даже выкуп за жизнь пленного Орден возьмёт на себя! А до этого момента — ни-ни! Каждое копьё на счету! Пусть только кто-то попробует! Вмиг будет отлучён от матери-церкви и предан анафеме! А все грехи, которые могут предъявить поляки, вроде клятвопреступления и прочего, он берёт на себя.