О чём молчат рубины

Фунтик Изюмов, Гарик Армагеддонов

О чём молчат рубины

Пролог

Надежда была бы величайшей из сил человеческой души, если бы не существовало отчаяния.

Виктор Гюго.

Египет, в дневном переходе от города Саис, пятый год правления фараона Псамметиха II (590 год до н. э. по современному летоисчислению).

Вечер не принёс желанной прохлады. Слишком близко была пустыня, слишком жарко дышала она целый день знойным маревом. И даже вечером стены святилища, казалось, дрожали и расплывались в струях сухого, раскалённого воздухе. Такой уж возникал оптический эффект. Из-за этого же эффекта казалось, что крытые носилки, которые несли за специальные ручки восемь рабов, попросту плывут в воздухе, слегка покачиваясь из стороны в сторону.

Носилки были не просты. И дерево был не просто дерево, а сандаловое, и украшения были из слоновой кости с золотыми вставками, и вход в носилки занавешен парчовой занавесью, вышитой затейливыми узорами из мелкого жемчуга. И носильщиков восемь человек, не считая ещё двоих с опахалами. И одеты рабы, пожалуй, получше, чем многие свободные одеваются. Ох, не простые были носилки!

Если бы был поблизости сторонний наблюдатель, не из рабов, конечно, то он бы про всё забыл, рассматривая это творение искусства. Но вокруг были только рабы. А рабы, как известно, в искусстве ничего не понимают.

Между тем, носилки качнулись последний раз и замерли прямо напротив входа. Чёрные рабы-носильщики бережно поставили свой груз на песок и склонились в почтительном поклоне. Белоснежная завеса дрогнула и поползла в сторону. На песок шагнула нога в изысканном сандалии, отделанном драгоценными камнями, а потом выглянул и сам хозяин носилок. Жрец. С первого взгляда было видно, что жрец. Высокий, худой, совершенно лысый. И невероятно старый. На шее род золотого ожерелья из отдельных пластинок, скреплённых золотыми колечками, и на каждой пластинке начертано имя одного из богов.

Жрец мимолётно огляделся вокруг, опираясь на затейливой формы посох, с крупным драгоценным камнем, вделанном в навершие, и тяжело зашагал ко входу в святилище. А рабы-носильщики торопливо пошли к группе таких же рабов, выискивая глазами, не удастся ли найти такое место, где есть хотя бы намёк на тень, и в то же время виден вход? Спрятаться за угол рабам даже в голову не пришло. Вдруг господин соизволит выйти? Надо тут же бегом броситься опять к носилкам…

Жреца звали Фарн. И был он не просто жрец, а верховный жрец. Вот только в святилище, где служил он сам и другие жрецы его культа, простым людям войти было невозможно. Если, конечно, не в сопровождении другого жреца. Потому что сам культ был под таким строгим запретом, что знал об этом, кроме жрецов, всего один-единственный человек. Фараон. И никто более. А им никто больше и не нужен!

Культ какого бога? А никакого! Ну, или всех богов вместе, если кому-то так больше нравится. Это, если официально. А на самом деле… А на самом деле никакие они и не жрецы вовсе. А маги! И служба их была — магия. Да, представьте себе, открылась в стародавние времена такая штука — магия. Случайно открылась. И стали особые жрецы эту самую магию изучать, как бы получше пристроить на пользу фараону. На пользу человечеству. И даже, что-то успели выяснить, какие-то тайны открыли. Ещё больше осталось непознанного. Но, до чего же заманчивого непознанного! Прямо руки чешутся, чтобы познать! Аж зубы скрипят от нетерпения…

Хорошее было время! Строго ограниченный круг жрецов и послушников. Строго засекреченная тайна службы. Зримый, наглядный результат, проявляемый как милость богов. И не менее зримые милости, щедро рассыпаемые жрецам фараоном. За верную, правильную службу. За успехи в изучении. Хорошее время! А теперь? Что будет теперь?.. Старый жрец тяжело вздохнул и шагнул через порог.

Фарн впервые видел этот зал в полутени. Всегда был ярко освещён, всегда! Магическими факелами, которые ярко горят и не обжигают руки. А теперь еле угадывался огромный и сложный рисунок на полу: пентаграмма, заключённая в круг, заполненный кабалистическими символами и геометрическими фигурами. Когда-то в юности Фарн с упоением изучал, что означает каждая чёрточка, каждый символ на этом рисунке, и перед ним открывались великие просторы тайного знания, сплава глубоких познаний, гениальных догадок и робких шагов в мир непознанного, того, что не в силах охватить человеческий мозг. Когда-то… да! А теперь? Кто теперь подхватит эстафету из ослабевших рук старого Фарна, а главное, что именно придётся ему подхватывать?..

Шаркающей, старческой походкой, устало опираясь на жреческий посох, Фарн подошёл к широкой лестнице и с трудом принялся подниматься по ступенькам, опираясь на перила. Эх, когда-то были времена, он мог одним духом взбежать наверх… Хотя, конечно, ни разу не позволил себе такого святотатства, всегда шёл медленно и величаво. Как подобает. А теперь через каждые шесть ступенек приходится останавливаться и отдыхать. А всего этих ступенек здесь тридцать шесть. И каждая знакома Фарну до мельчайшей щербинки.

Фарн в очередной раз остановился и поправил широкую золотую цепь на груди. Тяжела стала цепь, давит, зараза. Из-за неё и дышать теперь трудно. А носить надо. Нельзя не носить. Фарн несколько раз глубоко вздохнул и принялся подниматься выше. Уже немного осталось. Уже совсем чуть-чуть.

Ну, вот, наконец, и балкон. Достаточно высоко, чтобы видеть весь огромный зал. И достаточно низко, чтобы слышать всё, что там говорится. И чтобы там слышали тебя. Если, конечно, говорить в сторону зала. Стоит повернуться чуть вбок — и тебя будет слышать только твой собеседник. Удобно. Именно поэтому все встречи Совета высших жрецов назначались именно на балконе. Именно поэтому, сегодня Фарн должен встретиться с членами Совета именно там. И, само собой, как верховный жрец, председательствовать.

Ну, вот. Пришёл.

Члены Совета ждали его стоя, каждый в подобающем жреческом облачении, каждый с особым посохом. Фарн степенно подошёл к своему стулу, самому высокому среди окружающих, и медленно сел, положив левую руку на резной подлокотник.

Стулья тоже были произведениями искусства. За один такой стул вполне можно купить сорок, а то и пятьдесят рабов. Эх, да разве сейчас до красот? Разве сейчас может какой-то стул занять внимание Фарна? Когда такое творится?..

Фарн кивнул головой, позволяя сесть остальным. Члены Совета заняли свои места. Ещё трое юношей, из жрецов, но в члены Совета не входящих, остались стоять чуть в стороне, застыв, словно статуи, сложив руки на груди, но не переплетя их, как делают женщины, когда бранятся друг с другом, а сложив их так, что правая ладонь лежала на левом плече, левая — на правом, а локти оказались прижаты к бокам.

Фарн медленно оглядел присутствующих. Все члены Совета смотрели на Фарна, преданно и почтительно. Ещё более старый, чем Фарн, мудрый старик Решехерпес. Другой старик, но ещё моложавый, любитель экспериментов, Апишатурис. Полный сил и здоровья, деятельный Катавалик. Молодой, но не по годам разумный Деверолит. Недавно, не более полугода назад, введённый в члены Совета Окроник, со всем юношеским пылом начавший свою миссию. Пятеро. Шестой стул остался свободным. А ещё совсем недавно здесь сидел самый преданный, самый почтительный… самый… эх! Ведь именно Нишвахтуса прочили приемником Фарна! Того самого Нишвахтуса, гениальнейшего из всех, который, казалось, магию понимает не разумом, но чувствами. И, даже, поговаривали, что эти чувства взаимные. Целый фейерверк магических изобретений! И вот — предательство. Воистину говорят: враг тебя не предаст. Он и без того враг. Предать может только друг.

Фарн опустил взгляд.

— Все вы, — надтреснутым голосом начал он, — Все вы знаете, по какой причине мы собрались. Все вы приняли участие в подготовке того, что сейчас должно произойти. Только каждый из вас знал свою часть проекта. Свой кусочек. Сейчас вы узнаете всё.