Квинт Серторий. Политическая биография

По-видимому, уже после этого произошли события, описанные Орозием: «Затем Гней Помпей, […] долгое время пребывавший в нерешительности, ибо жаждал государственного переворота (т. е. второго консульства. — А. К.), отвергнутый Марием и Цинной, присоединился к другому консулу, Октавию, и вскоре вступил в сражение с Серторием. Несчастную битву прервала наступившая ночь; с обеих сторон погибло шестьсот воинов». Тогда же, по его рассказу, произошел знаменитейший эпизод гражданской войны: «На следующий день, когда лежавшие вперемешку тела отделяли друг от друга для погребения, воин Помпея узнал тело своего брата, которого сам убил: ведь в схватке узнаванию мешал шлем, здравому размышлению — неистовство. […] Победитель оказался несчастнее побежденного, и когда он узнал тело брата и свое преступление (parricidium), то проклял гражданскую войну, пронзил свою грудь мечом и, обливаясь кровью и слезами, рухнул на труп брата» (Oros., V, 19, 10–13)[151].

Поле боя, надо полагать, осталось за Помпеем, коль скоро именно его воины на следующий день погребали как своих, так и вражеских солдат. О не слишком удачном исходе сражения для Сертория сообщает и Граний Лициниан: «Помпей не уклонялся от битвы с Серторием, но открыто сразился с ним. И напрасно взад и вперед отправлялись гонцы, поскольку Цинна считал, что побеждает» (18F). В обоих случаях Страбон действовал более успешно, чем противник, но решающей победы не добился. Нельзя исключить, что речь идет об одной и той же битве. По мнению Ф. Мильтнера, Помпей мог, но не захотел разгромить Сертория, чтобы сохранить шанс на соглашение с Цинной[152]. Данная гипотеза косвенно подтверждается тем, что нурсийцу еще до битвы было приказано часть конницы передать другому марианскому командиру, Милонию (Gran. Lic., 17F). Это, очевидно, ослабило его. С другой стороны, отсюда еще не следует, что силы Сертория не могли сравнительно эффективно противостоять армии Страбона, да и сам Серторий был отнюдь не бесталанным полководцем. К тому же в случае более решительной победы Страбон мог скорее принудить Цинну к соглашению, а если не удастся — повысить свой авторитет в Риме и добиться своего избрания в консулы на 86 г. Впрочем, скудость источников допускает различные толкования.

В прорыве позиций войск сената на Яникуле — крупнейшем сражении за время осады Рима Цинной и Марием — Серторий, по-видимому, не участвовал. Войска, посланные им, как уже упоминалось, на помощь Милонию, в ходе этого боя были рассеяны, а сам Милоний погиб (Gran. Lic., 19F).

Больше об участии Сертория в осаде Рима ничего неизвестно. Он не добился побед, но и не потерпел таких поражений, как его коллеги в битве за Яникул. При изучении этих событий напрашивается вывод, что Серторий находился на второстепенном направлении. Главный удар наносился явно не здесь — недаром Цинна велел Серторию передать часть конницы Милонию, а затем не помог ему, когда тот в ходе боя со Страбоном просил о помощи. Победа от нурсийца, судя по всему, и не требовалась — достаточно было сдерживать Помпея, давая возможность действовать основным силам. Эту неблагодарную, но необходимую задачу Серторий выполнил.

Вскоре среди осажденных вспыхнула чума, в результате которой в войске консула Гнея Октавия умерло, если верить античным авторам, 6 тыс. чел., в войске Помпея Страбона — 11 тыс., в т. ч. и сам полководец (Oros., V, 19, 18; Gran. Lic., 21–22F; Obseq., 56a). Остатки его армии поступили под командование Октавия. Воины Помпея попросили взять их под свое начало куда более популярного полководца, героя Союзнической войны Квинта Цецилия Метелла Пия, но тот отказался, и они перешли на сторону Цинны. Сам же Метелл, будущий противник Сертория, удалился со своими отрядами ввиду бесперспективности дальнейшей борьбы, бросив Октавия на произвол судьбы (Plut. Mar., 42,3). Вокруг Рима все туже стягивалось кольцо блокады, народ страдал от голода. Рабы, которым Цинна в случае их перехода на его сторону обещал свободу, сбегались к нему из Города тысячами, вслед за ними устремились и многие свободные. Сенату пришлось пойти на переговоры с Цинной, признать его консулом, отрешив от должности Мерулу, и согласиться на ввод его войск в Рим. Торжествующие победители вступили в Город (Арр. ВС, I, 69–71).

Итак, во второй раз Рим был взят собственными войсками. Как писал Веллей Патеркул, «ничто не было бы более жестоким, чем эта победа, не последуй за ней сулланская» (II, 22, 1. — Пер. А. И. Немировского). Жертвами начавшихся расправ стали консул Гней Октавий, его злополучный сотоварищ Луций Корнелий Мерула, крупнейшие ораторы того времени Марк Антоний и Гай Юлий Цезарь Страбон, герой войны с кимврами, коллега Мария по консулату 102 г. Квинт Лутаций Катул и многие другие представители знати, а также простые люди, попадавшиеся под горячую руку распоясавшимся победителям. Особенно зверствовали, если верить античным авторам, бардиеи — «гвардия» Мария из беглых рабов (Plut. Mar., 43–44; Арр. ВС, I, 71–74; Flor., III, 21,13–16; Oros., V, 19, 19).

Не исключено, что источники создают преувеличенное впечатление о масштабах репрессий[153] (не без усилий сторонников Суллы, стремившихся таким образом оправдать куда более жестокие проскрипции[154]); поражало не столько число убитых, сколько их знатность. Прежде Рим ничего подобного не видел, и ужас римлян вполне понятен.

Серторий же, если именно к нему относятся нижеприведенные слова Саллюстия, в этих условиях «добивался репутации человека справедливого и доброго» (Hist., I, 90). «Передают, — пишет Плутарх, — что в ту пору один Серторий не поддавался чувству гнева и никого не убивал, что он не пользовался правом победителя и не творил насилий; напротив, он возмущался Марием и в частных беседах уговаривал Цинну действовать мягче» (Sert., 5, 4).

Чем была обусловлена такая позиция Сертория, снискавшая ему благосклонность многих современных историков? Саллюстий дает недвусмысленный ответ на этот вопрос: забота о своей репутации. Любопытная деталь имеется у Плутарха: Серторий лишь «не поддавался чувству гнева (προς οργην)», а не вообще не был им охвачен. Впрочем, его единственный известный нам личный враг — Сулла — в Городе отсутствовал. С другой стороны, нет данных о том, чтобы Серторий кого-то спас от гибели, хотя другие римляне, а также верные хозяевам рабы помогали тем, кому угрожала смерть (Plut. Mar., 44, 1; Арр. ВС, I, 72–73). Возможно, что расправу с Октавием, Мерулой, Катулом и другими аристократами он считал оправданной, а возмущали его лишь крайности, прежде всего бесчинства бардиеев, ибо насилия беглых рабов по отношению к свободным особенно дискредитировали новый режим в глазах римского общества. Любопытно, что содержание его «частных бесед» с Цинной стало известно Плутарху — совсем как в ситуации накануне прибытия Мария. Очень вероятно, что Серторий вновь позаботился о распространении благоприятных для себя слухов. Правда, на сей раз дело не ограничилось словами — по приказу Цинны он окружил лагерь бардиеев и всех перебил (Plut. Sert., 5, 5; Mar. 44, 6; Exup., 4)[155].

Сумел ли Серторий снискать репутацию человека «доброго и справедливого», которой, по словам Саллюстия, добивался? Прямых сведений на сей счет нет, и приходится довольствоваться лишь косвенными данными. Орозий, сообщая о начавшемся бегстве сенаторов к Сулле, пишет, что они «спасались от власти Цинны, жестокости Мария, безумия Фимбрии и дерзости Сертория» (V, 20, 1). Делать какие-либо выводы на основании столь туманной фразы трудно. Те, кто бежал к Сулле, возможно, и ненавидели нурсийца, но это были явные консерваторы, видевшие врага в любом лидере марианцев. Нужно также отметить, что Орозий допускает очевидный анахронизм: Марий к моменту бегства сенаторов уже умер, а его сын еще не успел пролить кровь patres. Иначе говоря, писатель исходил из своей общей оценки того или иного персонажа, и считать, что его высказывания отражают точку зрения современников, рискованно.

151

См. также: Liv., ер. 79; Val. Max., V, 5, 4; Тас. Hist., III, 51,2.

152

Miltner F. Pompeius. Sp. 2260.

153

Be