Страница 45 из 56
— Выгни спину, — инструктирует Виктор, и я краснею сильнее, чем когда-либо прежде, заставляя себя подчиниться. Эта поза выпячивает мою задницу, дает ему еще лучший обзор всего, что полностью выставлено для него. Все, что принадлежит ему, нравится мне это или нет.
Мне это не нравится. Мне это не нравится же?
— Такая красивая киска. — Голос Виктора, глубокое, похотливое рычание. — Какой позор, что я не могу доставить ей удовольствие так, как она заслуживает. Но ты этого не заслуживаешь, моя прекрасная невеста. Ты не заслуживаешь тех оргазмов, которые я мог бы тебе подарить. Не с тем, как ты себя вела. Но, возможно, если ты будешь очень хороша… — он делает шаг вперед, его рука лежит на внутренней стороне моего бедра, так близко к тому месту, где от меня волнами исходит тепло. — Возможно, со временем ты сможешь вернуть себе эти привилегии.
Я тяжело сглатываю, заставляя себя не умолять. Не говорить ему, как сильно я этого хочу.
Виктор отступает, и я слышу, как он щелкает ремнем.
— Последней, принцесса. Выкрикивай, если не хочешь большего.
По моей коже пробегают мурашки, и я стону, зная, что будет дальше. Мое единственное предупреждение, это дуновение прохладного воздуха на мою набухшую, перегретую плоть, а затем боль, которая расцветает у меня между ног, когда ремень соприкасается с моими мягкими, чувствительными складками, его конец ударяется о мой твердый клитор, угрожая поставить меня на колени. Это также подводит меня так близко к оргазму, что я кричу от смешанной боли и удовольствия, все мое тело дрожит, когда я цепляюсь за столбик кровати изо всех сил. Я все еще дрожу, когда вижу, как Виктор бросает ремень на кровать, его рука лежит на одной из моих красных, покрытых рубцами ягодице, и он смотрит на меня сверху вниз.
— Ты очень хорошо приняла эти удары, принцесса. — Его голос ровный, почти довольный. Он проводит рукой по моей заднице маленькими успокаивающими круговыми движениями, его голос теперь мягче. — Я никогда не причиню тебе вреда, Катерина. Не так, как это сделали те животные, которые тебя похитили.
Взрыв негодования расцветает во мне, прорезая туман возбуждения и потребности. Я хочу закричать на него, что он не может называть их животными или утверждать, что он не причинил бы мне такой боли, не тогда, когда он устроил всю эту чертову штуку. Но я этого не делаю, потому что я едва держусь на ногах после его наказания, и я больше не могу выносить прямо сейчас. Я бы либо рухнула, либо воспламенилась, и мне невыносима мысль ни о том, ни о другом. Поэтому вместо этого я смотрю прямо перед собой, все еще оставаясь в той позе, в которой он меня оставил, пока он не скажет мне иначе, и слушаю, что он говорит.
— Ты все еще моя жена, Катерина, — говорит Виктор, в его голос возвращается часть мрачной суровости. — Есть определенные вещи, которых я ожидаю от тебя. Будут последствия, если ты попытаешься бросить меня, ослушаться меня или поставить в неловкое положение. Должно быть, чтобы мое домашнее хозяйство велось так, как задумано. Как я могу ожидать, что мой персонал или мои мужчины будут подчиняться мне, если моя собственная жена этого не делает? Как я могу ожидать, что они будут довольны, когда тебе дано все, и ты все еще пытаешься убежать от меня? — Он на мгновение замолкает. — То, что я делаю, для твоей же безопасности, Катерина.
Очередной прилив негодования и злости проходит через меня, заставляя меня дрожать от его прикосновений.
— Я могла бы защитить себя, — шиплю я. — Разве не в этом был смысл тех уроков? Или все это было просто очередным обманом?
Я прикусываю губу, заставляя себя больше ничего не говорить, чтобы не сделать хуже. Я чувствую, как рука Виктора напрягается, прижимая рубцы.
— Я вижу, твой острый язычок вернулся. — Он делает шаг вперед, берет меня за подбородок и поворачивает мое лицо так, чтобы я смотрела на него. Я встречаюсь с ним взглядом, давая ему лишь намек на вызов, который мне так сильно хочется бросить ему в лицо. — Ты будешь терпеть одно из моих наказаний каждую ночь, Катерина, пока не научишься подчиняться мне. Чем скорее ты смиришься с этим, тем счастливее будет твоя жизнь со мной.
Он рывком отпускает мою челюсть, отступая назад. — Теперь ты можешь встать и одеться, — небрежно говорит он, дотягиваясь до ремня, чтобы продеть его в брюки. — Я уверен, что ты хочешь поговорить со своими друзьями.
— Мне можно спуститься вниз? — Мне трудно оторвать пальцы от столбика кровати. Мои руки и спина затекли, и я отворачиваюсь от него, не в силах встретиться с ним взглядом, пока собираю свою одежду с пола. Я знаю, что могло быть намного хуже, но я сгораю от негодования не меньше, чем от неудовлетворенной потребности.
Виктор подходит ко мне сзади, когда я тянусь за своим нижним бельем, его рука направляется к моей заднице. Я замираю на месте, когда его рука скользит между моих булочек, по моим влажным складочкам, и я ахаю, когда он просовывает палец внутрь меня, шок удовольствия захлестывает меня, что заставляет меня чувствовать себя еще более униженной, чем раньше.
Я хочу, чтобы он остановился. Я хочу, чтобы он продолжал. Я хочу, и я не знаю, как все это распутать.
Он мрачно усмехается, высвобождая палец и протягивая другую руку, чтобы приподнять мой подбородок, так что я вынуждена смотреть, как он слизывает мое возбуждение со своего пальца.
— Восхитительно, — говорит он с ухмылкой. — Ты такая влажная для меня. Тебе, должно быть, так сильно нужно кончить. Его рука сжимает мою челюсть. Это так, принцесса? Тебе нужно, чтобы я заставил тебя кончить?
Я с трудом сглатываю. Я знаю, каким будет наказание за ложь ему, но я не могу заставить себя признать это. Я не могу сказать ему, что порка заставила меня захотеть, чтобы он трахнул меня, унизил еще больше, заставил меня умолять, корчиться и кричать из-за него, даже когда я ненавижу его каждой клеточкой своего существа.
— Нет, — шепчу я, и Виктор смеется, хлопая меня по покрытой рубцами заднице и заставляя меня вскрикнуть.
— Я вспомню, что ты солгала, когда придет время твоего наказания сегодня вечером. — Он шагает к двери, поворачивая ручку и заставляя меня схватить платье и держать его перед собой на случай, если кто-то случайно пройдет мимо. — Приятного ужина, — говорит он, его губы кривятся в жестокой улыбке. — Увидимся, принцесса.
А затем он уходит, оставляя меня там.
КАТЕРИНА
Когда я спускаюсь вниз, София и Ана сидят в большой гостиной у пылающего камина на диване, перед ними чайный сервиз. Они тихо разговаривают, когда я вхожу, стараясь, чтобы по тому, как я иду, не было заметно, что Виктор только что хорошенько выпорол меня своим ремнем. Достаточно того, что я чувствую, как шелк моих трусиков прилипает к моим бедрам, влажный и прохладный на моей разгоряченной коже.
— Катерина! — София вскакивает с дивана, ставит свою чашку и обходит меня, чтобы нежно обнять. Я хочу упасть в ее объятия и разрыдаться, но мне удается избежать этого, вместо этого я обнимаю ее в ответ, а затем сажусь рядом с ней, пока она наливает мне чашку чая, заставляя себя не морщиться. К счастью, диван очень мягкий, на нем легче сесть обычным способом, но я с ужасом думаю об ужине.
Ана сидит с другой стороны, поджав под себя ноги. Я вижу ее инвалидное кресло, сложенное рядом с диваном, и у меня сжимается в груди. Я надеялась, что пока меня не было, ей стало легче, но, похоже, это не так. Я открываю рот, чтобы что-то сказать, но меня прерывает стук в дверь. Входит симпатичная девушка, которой на вид чуть за двадцать, одетая в черно-белую униформу. Это совсем не показательно, но выглядит точно так же, как другие, которых я мельком видела, когда заходила, и я могу только догадываться, что она, должно быть, из персонала. Я с горечью задаюсь вопросом, не является ли она одной из девушек, которых купил Виктор, возможно, кем-то вроде Саши, которой он дал возможность работать по-другому.