Страница 44 из 56
Позволяя лифчику упасть на пол, я понимаю, что даже если бы мне дали шанс покинуть эту комнату, я не совсем уверена, что сделала бы это. Просовывая пальцы под края шелковых трусиков, я спускаю их с бедер, благодарная за то, что сняла их хотя бы для того, чтобы у него не было шанса увидеть, как шелк начал влажно прилипать к моим складкам, и розовый шелк потемнел в промежутке между моими бедрами. Я не хочу, чтобы он знал, что это меня заводит, по крайней мере, пока. В какой-то момент, я знаю, он все равно узнает. И от этой постыдной мысли по моей коже разливается еще один жар, отчего мои щеки краснеют по причине, которая, я знаю, не имеет ничего общего с жаром неловкости.
— Очень хорошо, — одобрительно говорит Виктор, его глаза скользят по мне, как будто он оценивает произведение искусства или что-то еще, чем он хотел бы обладать. Что-то, что будет принадлежать ему.
Я уже принадлежу ему.
— Ложись на кровать, — приказывает он резким голосом. — Держись за столбик кровати в изножье и наклоняйся в талии, Катерина. Пока держи ноги вместе.
Мой пульс подскакивает к горлу. Я знаю, что сейчас произойдет. Я слышу звон пряжки его ремня, когда он расстегивает ее, и мне хочется верить, что он просто готовится трахнуть меня, но я знаю, что это не так. Буквально через мгновение я почувствую жар этого ремня на своей заднице, и мысль об этом должна быть абсолютно ужасающей. Это не должно заставлять меня чувствовать пульсацию тепла между бедрами или ответную влажность, которая угрожает капнуть на мои бедра, заставляя мои колени дрожать от предвкушения. Что за женщина хочет, чтобы ее муж отшлепал ее? Что за женщина хочет быть послушной? Я не была так отгорожена от всего, как некоторые дочери мафии. Я училась в колледже. Я знала о сексе, о том, что нравится мужчинам, и даже о некоторых вещах, которые я бы сочла извращенными. Но ничто не могло подготовить меня к тому, что я буду обхватывать руками прохладное красное дерево столба кровати в спальне моего мужа, нагнутая обнаженной, чтобы он наказал меня ремнем, и чувствовать трепет от того, что, я без тени сомнения знаю, является предвкушением глубоко в моем животе.
— Красиво, — шепчет Виктор. Я слышу щелчок кожи, когда он складывает ремень пополам, а затем я чувствую, что он стоит очень близко ко мне, его рука парит над изгибом моей задницы. Он поглаживает ремень по этому изгибу, прохладная кожа шокирует мою разгоряченную кожу, и я слышу звук, который он издает глубоко в горле. — Ты так прекрасна, когда подчиняешься мне, Катерина, когда ты понимаешь, что твое место здесь, повинуясь мне. Уступая мне.
Я не собираюсь уступать тебе, хочу я огрызнуться, стиснув зубы. Но мое тело уже готово. Я знаю, что с первым щелчком этого ремня будет боль, но будет и удовольствие. Я чувствую нарастающий жар между моих бедер, потребность, то, как я уже начинаю жаждать, чтобы он ко мне прикоснулся. Это почти гребаная предварительная игра, и я ненавижу себя так же сильно, как и его за то, что это так. Кажется, я презираю своего мужа и желаю его почти в равной мере, и, похоже, я ничего не могу сделать, чтобы это изменить. Какие бы отвратительные вещи он ни совершал.
Он проводит ремнем по изгибу другой моей ягодицы, вниз к верхней части бедра, и дрожь пробегает по мне. Вздох срывается с моих губ, когда я чувствую, как кожа отрывается от моей кожи, и я знаю, что в любую секунду почувствую первый удар плетью.
— Думаю, двадцать, — говорит Виктор, его голос грубее, чем раньше. Я слышу в нем желание, сгущающее акцентированные слоги, и я тяжело сглатываю.
— Считай вслух, Катерина, — приказывает он, а затем, прежде чем я успеваю хотя бы вздохнуть, ремень опускается на мою задницу.
— Один! — Я выдыхаю, мои пальцы хватаются за столбик кровати, мое тело дергается назад от силы удара. Я чувствую, как по моей коже разливается жар, боль расходится от полосы, которую ремень оставил на моей бледной плоти. Я слышу ворчание Виктора, когда он опускает его снова, на этот раз с другой стороны, и я кричу. — Два!
— Очень хорошо, моя маленькая принцессочка. Видишь? Ты можешь быть послушной, когда это необходимо. — Виктор снова опускает ремень.
— Три. — Я чувствую, как рыдание подступает к моему горлу, моя задница уже ноет от жгучей боли, но между ног пульсирует жар, мои бедра липкие от желания. Если бы Виктор решил в следующую секунду схватить меня за бедра и трахнуть здесь и сейчас, я знаю, что кончила бы в считанные мгновения. — Четыре! — Я вскрикиваю, когда он опускает его снова, и я слышу его дыхание позади меня, тяжелое и полное той же похоти, которая исходит от меня.
Он проводит ремнем вниз чередующимися движениями, по моим щекам, вниз к месту сидения, где моя задница соприкасается с бедрами, и я выдыхаю каждое движение, мои пальцы так крепко сжимают столбик кровати, что костяшки белеют. Каждый щелчок ремня по моей коже вызывает новую и более сильную боль, но за ней немедленно следует взрыв удовольствия, ноющая потребность, от которой мне хочется хныкать, рыдать и умолять. Я чувствую свой клитор, набухший и пульсирующий, и я хочу, чтобы Виктор прикоснулся ко мне там, провел по нему пальцем, провел языком по тому месту, где я больше всего в этом нуждаюсь. Воспоминание о том, как он делал именно это в хижине, вызывает у меня еще одну дрожь, и я слышу мрачный смешок Виктора позади меня, когда он наносит пятнадцатый удар ремнем.
— Тебе не нужно притворяться, что это тебя не заводит, моя маленькая принцесса, — говорит он с мрачным юмором в голосе. — Я знаю, какая ты влажная. Если бы я прикоснулся к твоей красивой киске прямо сейчас, ты бы истекала для меня точно так же, как, когда я трахаю тебя своим твердым членом. Ты утверждаешь, что так сильно презираешь меня, что выше подобных вещей, но я заставил тебя умолять об этом. — Он снова хихикает, опуская ремень, и я почти кричу, когда он опускается на предыдущую плеть, мои ногти впиваются в деревянный столбик кровати. — Я заставил тебя умолять кончить с моим членом в твоей заднице, принцесса, так что не думаю, что тебе нужно притворяться, что это не делает тебя чертовски мокрой.
Я издаю тихий всхлип, моя голова наклоняется вперед, когда он опускает следующую плеть.
— Семнадцать, — стону я, сжимая столбик кровати. Осталось всего три. Я могу это сделать. Я чувствую, что вот-вот рухну от боли и взорвусь от потребности одновременно, все мое тело напряглось от конкурирующих ощущений.
— Восемнадцать. Девятнадцать! — Я прикусываю губу, когда Виктор двумя быстрыми последовательными движениями опускает ремень, а затем подходит ближе, проводя кожей ремня по растущим рубцам на моей заднице. Он прохладный на моей пылающей коже, и Виктор проводит им по другой моей половинке, прежде чем отступить.
— Я не думаю, что здесь остался хоть дюйм обнаженной кожи, которую я мог бы отхлестать, — говорит он, его голос становится более глубоким. — Но, у меня на уме кое-что получше. Раздвинь ноги, Катерина.
— Что? — Я поворачиваю голову, мои глаза широко открываются от страха, когда я смотрю на него. Я почти уверена, что точно знаю, что он имеет в виду, и я этого не хочу. Я не хочу, верно? Я не могу этого хотеть. Внезапная пульсация тепла между моими ногами при этой мысли ничего не значит.
— Не заставляйте меня просить дважды, принцесса, — мрачно говорит Виктор. — Или я добавлю пять штрихов.
Я ахаю, мгновенно раздвигая ноги. Одна только мысль об одном ударе там, где, я знаю, он намеревается нанести его, почти невыносима. Большего я представить не могу. Еще пять? Невозможно.
Я раздвигаю ноги, пока он не приказывает мне остановиться, и моя голова наклоняется вперед, мои щеки пылают от смущения. Я знаю, насколько я обнажена, я чувствую, как мои складки раздвигаются, каждый дюйм меня обнажается перед ним, от узкой дырочки между моих ягодиц до моего ноющего, пульсирующего клитора. Я знаю, что он может видеть блеск на моих бедрах, влагу, собравшуюся там, где я хочу его член, и я еле сдерживаюсь, чтобы не умолять его трахнуть меня здесь и сейчас. Мне это нужно, я хочу этого, и только последние остатки моей гордости удерживают меня от того, чтобы сказать ему это.