Страница 17 из 200
Спускаясь по лестнице, мы встретили генерала Половцева (командующего войсками Петроградского военного округа — Ю. Ж. ). Либер остановился и отдельно от нас поговорил с ним минут пять. Затем Либер сообщил нам, что вдоль Петропавловской крепости наши солдаты поставили броневые автомобили и не пускают в крепость даже членов Исполнительного комитета. Это может привести к большому вооруженному столкновению, — сказал Либер. Каменев и я предложили Либеру сейчас же поехать туда и убедить товарищей убрать броневые машины, так как восстания никто не хочет, а демонстрация кончилась. Так мы и сделали. Мы заехали с Либером во дворец Кшесинской, где заседала наша военная
организация. После нескольких минут переговоров мы заявили Либеру, что броневые машины будут убраны, что и было выполнено незамедлительно. Об этом эпизоде было напечатано во многих газетах 6-го числа.
Войтинский (меньшевик-оборонец — Ю. Ж. ) достаточно известен как противник большевиков. Но и он заявил в заседании Петроградского совета рабочих и солдатских депутатов (отчет напечатан в ряде газет), что все партии, в том числе и большевики, “с редким единодушием боролись еще 3-го числа против выступления на улицу”»47.
2.
Так описал июльские события Зиновьев — и свидетель, и, главное, их участник. Его своеобразные показания опубликовала выходившая тиражом 50-70 тысяч экземпляров петроградская газета большевиков «Рабочий и солдат» в двух номерах — от 8 и 9 августа (27 и 28 июля) под заголовком «Ответ Григория Зиновьева».
Действительно, это был ответ на все те грязные наветы, лживые обвинения, которые еще 17 (4) июля появились по инициативе министра юстиции П. Н. Переверзева. Сначала только в бульварной газетенке «Живое слово», но уже со следующего дня заполонившие всю буржуазную прессу. Большевиков, чтобы увести обывателей как можно дальше от истинных причин страшного поражения на фронте, обвинили в шпионаже в пользу Германии и получении немецких денег на развал русской армии.
Доказательства? Лишь одно — показания, данные еще в апреле зауряд-прапорщиком 16-го Сибирского стрелкового полка Л. С. Ермоленко. Сообщившего при допросе: его, попавшего в плен в ноябре 1914 года, завербовала немецкая разведка и в марте 1917 года направила в Россию. При переходе линии фронта он и был арестован. Тут же заявил, что его якобы ознакомили с тем, что главных агентов Германии в России двое. Первый — Скоропис-Иолтуховский, один из руководителей сепаратистской «Спилки вызволения Украины», рассчитывавшей получить независимость своего края при поддержке Германии и Австрии. Второй — Ленин.
Б. В. Никитин, тогдашний начальник отдела контрразведки штаба Петроградского военного округа, посчитал «признания» Ермоленко лживыми и решительно отказался использовать все то, что сообщил перебежчик. Отверг Никитин как недостоверные и материалы, предоставленные союзнической контрразведкой.
«Офицер французской службы капитан Пьер Лоран, — писал Никитин в своих мемуарах “Роковые годы”, впервые опубликованных в Париже в 1937 году, — вручил мне 21 июня первые 14 телеграмм между Стокгольмом и Петроградом, которыми обменивались Козловский (большевик, член ВЦИК, юрисконсульт деловых операций Фюрстенберга, арестован 19 (6) июля, освобожден под залог 21 (8) октября — Ю. Ж. ), Фюрстенберг, Ленин, Коллонтай и Суменсон (представитель в Петрограде варшавской фирмы “Фабиан Клингслянд”, совладельцем которой был Фюрстенберг, арестована 21 (8) июля, освобождена 3 октября (20 сентября) — Ю. Ж. ).
Впоследствии Лоран передал мне еще 13 телеграмм. Впрочем, поначалу и тут случилась неувязка. Оказалось, что особая служба телеграфного контроля в Петрограде давно уже следила за указанной перепиской. Ее вывод: телеграммы, которыми обменивались Фюрстенберг с Суменсон, коммерческого характера. Задолго до революции они показались подозрительными всего лишь с коммерческой точки зрения, так как товары, предлагавшиеся Фюрстенбергом для Суменсон, могли быть немецкого происхождения (салол, химические продукты, дамское белье, карандаши и т. д. )»48.
Так же до июльских событий, 24 июня, полковник Л. Тома, французский военный атташе в Швеции, сообщил в Париж, во 2-е бюро Межсоюзнической разведки: «Альбер Тома (министр вооружений Франции, направлявшийся в Петроград — Ю. Ж. ) проездом через Стокгольм дал мне указание доказать в интересах Временного русского правительства, что группа большевиков из окружения Ленина получает немецкие деньги»49.
Совершенно ясно, что в Париже и понятия не имели о заявлении российского министерства иностранных дел, опубликованном 24 (11) июня, признавшем получение денег из Берлина, но только не Лениным, а... самим Временным правительством.
«За последнее время, — указывало оно, — на летучих (то есть уличных — Ю. Ж. ) митингах при обсуждении политических вопросов встречаются намеки, что пропаганда за мир ведется на германские деньги при содействии шведской миссии...
Это, однако, не соответствует действительности, так как в шведскую миссию от германского правительства ежемесячно, как и раньше, поступает одна и та же сумма, т. е. два с половиной миллиона рублей. Денежные пособия, предназначенные исключительно для распределения среди нуждающихся военнообязанных, т. е. гражданских военнопленных (интернированных), число которых доходит до 300 000, из расчета 24 рубля ежемесячно для взрослых и 12 рублей для детей»50.
Тем не менее после июльских событий П. Н. Переверзев, чтобы спасти престиж правительства, срочно образовал 23 (10) июля Следственную комиссию и потребовал от нее: «Докажите, что большевики изменники — вот единственное, что нам осталось»51. После того Никитину и французскому военному атташе в Петрограде полковнику Лаверню пришлось считать коммерческие телеграммы хитроумным шпионским кодом. Решили прекратить все дела по настоящему немецкому шпионажу и заняться исключительно большевиками.
Но еще за пять дней до того, 18 (5) июля, Зиновьев пришел на заседание ЦИКа и обратился к собравшимся:
«Товарищи, совершилась величайшая гнусность. Чудовищное клеветническое сообщение появилось в печати и уже оказывает свое действие на наиболее отсталые и темные слои народных масс. Мне не надо объяснять перед вами значение этой гнусности и ее возможные последствия. Это — новое дело Дрейфуса, которое пытаются инспирировать черносотенные элементы. Но значение его в десятки и сотни раз больше. Оно связано не только с интересами нашей революции, но и всего европейского рабочего движения. Мне не надо доказывать, что ЦИК должен принять самые решительные меры к реабилитации товарища Ленина и к пресечению всех мыслимых последствий клеветы... С этим поручением я явился сюда от имени ЦК нашей партии»52.
Председателю ЦИКа Н. С. Чхеидзе пришлось согласиться с Зиновьевым и сказать, что все меры, им доступные, будут приняты. И действительно, тут же образовали комиссию, включившую двух эсеров — М. Н. Гельденмана, А. Р. Гоца, и трех меньшевиков — М. И. Либера, В. Н. Крахмаля, Ф. И. Дана, которая так и не сделала ничего.
Зато действовала власть. Прокурор Петроградской судебной палаты Н. С. Каринский утвердил 2 августа (21 июля) постановление о предъявлении Ленину и другим видным большевикам обвинения «в организации вооруженного мятежа с целью свержения законного правительства». А 4 августа (23 июля) последовали аресты Л. Б. Каменева, Л. Д. Троцкого, А. М. Коллонтай, Ф. А. Раскольникова, А. В. Луначарского, П. Е. Дыбенко, С. Г. Рошаля, членов польской социал-демократии И. С. Уншлихта, М. Г. Варшавского (Бронского), Ю. М. Лещинского, многих иных. Всего бросили в тюрьму «Кресты» около 200 человек.
Ленин и Зиновьев успели скрыться — пока в самом Петрограде. И начали борьбу за честь и достоинство партии. Прежде всего, обратились в ЦИК с настойчивым требованием расследовать события, окончившиеся столь ужасно. Они не отрицали, демонстрации привели к многочисленным жертвам. 16 (3) июля вечером, когда колонны проходили по Невскому мимо Гостиного двора, их обстреляли, вызвав ответный огонь солдат. На следующий день, опять же на Невском — на углу с Садовой, демонстрантов обстреляли с верхних этажей домов, а несколькими часами позже, там же и на Литейном, по манифестантам стреляли из пулеметов. В результате за два дня убитых и раненых оказалось около 700 человек.