Страница 18 из 200
Беспокоясь о циковском следствии, 20 (7) июля Ленин и Зиновьев направили в «комиссию, назначенную соединенным собранием исполнительных комитетов по делу об обвинении большевиков в сношениях с германцами» послание. В нем указали:
«Вчера, в четверг 6 июля 1917 г., в 12 часов ночи наш товарищ оставил письмо члену комиссии А. Р. Гоцу с просьбой назначить час для допроса Ленина, Зиновьева и Каменева. О том же мы просили комиссию через одного члена партии с. р.
Утром (в пятницу, 7 июля) Каменеву было сообщено из Думы, что комиссия приедет на условленную квартиру сегодня в 12 ч дня. Мы пишем эти строки в 6 1/2 ч вечера 7 июля и констатируем, что до сих пор комиссия не явилась и ничем не дала о себе знать... Ответственность за замедление допроса падает на нее»53.
В те дни и Ленин, и Зиновьев, и Каменев все еще оставались в Петрограде. Были готовы предстать перед судом, чтобы оправдать партию и себя, разоблачить клевету, распространяемую властью. Однако ЦК РСДРП(б) постановил, что Ленин и Зиновьев обязаны немедленно покинуть столицу, ибо их добровольная сдача означала бы, скорее всего, их убийство. Тем не менее на следующий день после тайного отъезда в Сестрорецк и далее в Разлив, они обратились с открытым письмом «по поводу травли, поднятой против них в буржуазных газетах».
Ленин и Зиновьев писали в «Новую жизнь» — газету, издававшуюся Максимом Горьким и являвшуюся неофициальным органом меньшевиков-интернационалистов.
«Позвольте, товарищи, обратиться к вашему гостеприимству вследствие временной приостановки газеты нашей партии. Газеты известного рода повели бешеную травлю против нас, обвиняя нас в шпионстве или в сношениях с вражеским правительством.
С каким несомненным легкомыслием (это неподходящее, слишком слабое слово) ведется эта травля, показывают следующие факты. “Живое слово” сначала напечатало, что Ленин — шпион, а потом, под видом не меняющей дела “поправки”, заявило, что в шпионстве он не обвиняется. Сначала выдвигало показания Ермоленко, потом вынуждено признать, что прямо неловко и стыдно в подобных показаниях подобного рода человека видеть довод.
Приплетают имя Парвуса, но умалчивают о том, что никто с такой беспощадной резкостью не судил Парвуса еще в 1915 году, как женевский “Социал-демократ”, который мы редактировали и который в статье “У последней черты” заклеймил Парвуса как “ренегата, лижущего сапоги Гинденбурга” и т. п. Всякий грамотный человек знает или легко может узнать, что ни о каких абсолютно политических или иных отношениях наших к Парвусу не может быть и речи.
Припутывают имя какой-то Суменсон, с которой мы не только никогда дела не имели, но которую никогда в глаза не видели. Впутывают коммерческие дела Ганецкого и Козловского, не приводя ни одного факта: в чем именно, где, когда, как коммерция была прикрытием шпионства. А мы не только никогда ни прямого, ни косвенного участия в коммерческих делах не принимали, но и вообще ни копейки денег ни от одного из названных товарищей ни на себя лично, ни на партию не получали. Доходит до того, что ставят нам в вину перепечатку телеграмм “Правды” — с искажениями — немецкими газетами, “забывая” упомянуть, что “Правда” — выпускаемый за границей бюллетень по-немецки и по-французски, и что перепечатка из этого бюллетеня вполне свободна.
И все это — при участии и даже по инициативе Алексинского, не допущенного в Совет, признанного, короче говоря, заведомым клеветником! Неужели можно не понять, что такой путь против нас есть юридическое убийство из-за угла?
Обсуждение в ЦИК вопроса об условиях привлечения к суду членов ЦИК вообще внесет, несомненно, элемент упорядочения. Захотят ли партии С. -Р. и меньшевиков участвовать в покушении на юридическое убийство, в предании суду даже без указания на то, в шпионстве или мятеже мы обвиняемся, вообще в предании суду без всякой юридической точной квалификации преступления, в явно тенденциозном процессе, могущем помешать кандидатуре в Учредительное собрание лиц, заведомо намечаемых их партиями в кандидаты? Захотят ли эти партии канун созыва Учредительного собрания в России сделать началом дрейфусиады на русской почве?
Недалекое будущее дает ответ на эти вопросы. Открытая постановка их представляется нам долгом свободной печати.
О буржуазной прессе мы не говорим. Разумеется, Милюков столько же верит в наше шпионство или в получение нами немецких денег, сколько Марков и Замысловский (депутаты Государственной думы, пропагандисты антисемитского “дела Бейлиса” — Ю. Ж. ) верили в то, что евреи пьют детскую кровь.
Но Милюков и компания знают, что делают»54.
Таковым явилось обращение Ленина и Зиновьева к демократической общественности в целом. Но написали они и еще одно обращение. На этот раз к матросам и солдатам, настроенным по-большевистски. Не случайно названное «Письмо к товарищам», опубликованное кронштадтской газетой «Пролетарское дело» 28 (15) июля.
«Мы переменили свое намерение подчиниться указу Временного правительства о нашем аресте по следующим мотивам.
Из письма бывшего министра юстиции Переверзева (он вынужден был подать в отставку сразу же после публикации “признаний” Ермоленко — Ю. Ж. ), напечатанного в воскресенье в газете “Новое время”, стало совершенно ясно, что “дело о шпионстве” Ленина и другие подстроено совершенно обдуманно партией контрреволюции.
Переверзев вполне открыто признает, что он пустил в ход непроверенные обвинения, дабы поднять ярость (дословное выражение) солдат против нашей партии. Это признает вчерашний министр юстиции, человек, вчера еще называвший себя социалистом! Переверзев ушел... Но остановится ли новый министр юстиции перед приемами Переверзева-Алексинского, никто сказать не возьмется.
Контрреволюционная буржуазия пытается создать новое дело Дрейфуса. Она столько же верит в наше “шпионство”, сколько вожди русской реакции, создавшие дело Бейлиса, верили в то, что евреи пьют детскую кровь. Никаких гарантий правосудия в России в данный момент нет.
ЦИК, считающий себя полномочным органом русской демократии, назначил было комиссию для расследования дела о шпионстве, но под давлением контрреволюционных сил эту комиссию распустили. Приказ о нашем аресте он не захотел ни прямо подтвердить, ни отменить. Он умыл руки.
Обвинение нас в “заговоре”, “моральном подстрекательстве к мятежу” и т. п. носят уже вполне определенный характер. Никакой юридически точной квалификации нашего прямого преступления не дает ни Временное правительство, ни Совет, которые оба прекрасно знают, что говорить о заговоре в таком движении, как 3-5 июля, просто бессмысленно. Вожди меньшевиков и эсеров просто-напросто пытаются умилостивить напирающую уже и против них контрреволюцию, выдав ей по ее указанию рад членов нашей партии. Ни о какой легальной почве, ни даже о таких конституционных гарантиях, которые существуют в буржуазных упорядоченных странах, в России сейчас не может быть и речи. Отдаться сейчас в руки власти значило бы отдать себя в руки Милюковых, Алексинских, Переверзевых, в руки разъяренных контрреволюционеров, для которых все обвинения против нас являются просто эпизодом в гражданской войне.
После происшедшего в дни 6-8 июля ни один русский революционер не может питать больше конституционных иллюзий.... Происходит решающая схватка между революцией и контрреволюцией. Мы будем по-прежнему биться на стороне первой.
Мы будем по мере наших сил по-прежнему помогать революционной борьбе пролетариата. Учредительное собрание, если оно соберется и будет созвано не буржуазией, одно только будет правомочно сказать свое слово по поводу приказа Временного правительства о нашем аресте»55.
Так постепенно, в течение недели, менялась позиция Ленина и Зиновьева. Изменялась радикально: от желания 20 (7) июля предстать перед комиссией ЦИК, которая рассмотрела бы дело, сразу же ставшее одиозным, через высказанное 24 (11) июля опровержение пункт за пунктом обвинения, не имевшего под собой каких-либо действительных фактов, доказательств, до обращения к товарищам по партии с объяснением отказа предстать перед судом.