Страница 20 из 36
– Что там, Володь, с машинами?
Зампотех:
– Один БТР у Пасько сгорел полностью. Скорее всего, после выстрела из безоткатки. Рвануло прям внутри машины. Восстановлению не подлежит. Надо будет доложить, что под списание, водитель погиб. Обратно даже тянуть не будем. У трёх машин есть повреждения, но они ходовые. Повреждения от осколков и от крупнокалиберных пуль. Но все они устранимы.
Проскуров:
– Понял. К утру справимся?
Зампотех:
– Думаю, да.
– Вон, – комбат кивнул на пленных, – смотри, Володь. Шаховской духов приволок, – и спросил уже у того: – Откуда ты их хоть наковырял?
Комбат, естественно, ещё не в курсе всех перипетий, которые произошли с экипажем Шаховского, и не мог знать о ночном бое у подножия горы на позициях духовских миномётчиков.
Шаховской:
– Да так, подвернулись случайно.
– Случайно только кошки родятся, – саркастически бросил бородатую остроту комбат – скорее машинально по привычке, а не ради «повеселить». – Ладно, потом мне доложишь, что там у тебя произошло. Духов, Лёша, ты это, конечно, хорошо привёл, – продолжил комбат и перешёл на более категоричный тон, – только начальник разведки батальона у нас есть! Тоже хороший парень. Мне начальник штаба был нужен! Понял?! А не Рэмбо доморощенный…
Во время этого общения появилась вызванная комбатом к подраненным духам Тася, и, сразу увидев душманов, заспешила оказывать им помощь без дополнительных на то указаний, а по естественному внутреннему порыву.
Шаховской понимал суть претензии к нему, и, несмотря на очевидное боевое достижение, чувствовал себя виноватым:
– Понял, товарищ полковник…
Комбат потеплевшим голосом:
– Ну а насчёт того, как духов поиметь, – и он повторяет знакомый жест Шаховского, – то ты это красиво придумал.
Комбат немного повеселел и улыбнулся.
Зампотех, который не в курсе разговора, произошедшего в самом начале «войны» в КШМке между комбатом и Шаховским, и диалога с «Гранитом», спрашивает:
– Валер, а что он придумал?
Комбат:
– Стратегию войны с грамотными духами.
Он оборачивается к раненым душманам и экипажу Шаховского во главе с Тасей:
– Ну как там? Живы? Кто-нибудь из них в состоянии говорить?
– Один очень тяжёлый. Надо с нашими ранеными отправлять, если доживёт… Второй способен говорить, он почти оклемался, но тоже требует госпитализации, – отзывается-отчитывается Тася.
– А что с нашими ранеными? – спрашивает комбат у Таси, пытаясь не показывать волнения, которое считал неуместным для старшего офицера публичным проявлением слабости.
– Наших очень тяжёлых нет… Есть два «двухсотых», есть ранения, контузии, но все жить будут. Им первая помощь оказана. Дальше – в медсанбате. Но все должны долететь. Я их подготовлю к перелёту, – сообщила она.
– Дайте мне того бородатого, который может побеседовать, – скомандовал комбат. – Про погибших от Пасько знаю. Так, ладно, понятно. Ты сделай там всё как надо, Тася, обеспечь готовность раненых к перелёту. – И, закончив говорить с ней, переключил внимание на душмана, которого уже вели солдаты. Стал его разглядывать…
Впрочем, внешность «бородатого» была традиционной, и он мог быть кем угодно в их иерархии. А лет ему можно было дать от двадцати пяти до сорока как минимум. Его внешний вид мало что мог сообщить дополнительного, кроме того, что этот «дуст» немного очухался.
К офицерам подошёл Джураев, который до этого помогал с ранеными и одновременно переводил Тасе.
– Спроси, кто он и что он? – начал выяснять комбат.
– Я уже спрашивал, товарищ полковник. Он говорит, что его зовут Назиф Халиль, – сообщил за «духа» Джураев.
– Хорошо… Ну тогда спроси, где их база? Сколько их? Откуда узнали про этот наш опорник? Его же тут ещё утром не было!
Джураев перевёл и услышал вполне внятный ответ.
– Он говорит, что он не военный, что он повар по профессии, в этих вопросах разбирается плохо. Они сюда днём приехали. На машинах их привезли… Много, говорит, людей. Сколько точно – не знает…
– Повар, значит… А на карте он показать сможет, откуда они приехали?
– Он карты читать не умеет … Ехали пару часов по горным дорогам…
– Ну, ещё бы он умел читать карты… Он же по-вар!.. А зачем он, повар, пошёл воевать, взял оружие и стрелял в нас?
– Он говорит, что по профессии он действительно повар, но муллы сказали, что неверные оскверняют их землю, что они пришли убивать их народ, сказали, что все правоверные мусульмане должны дать отпор неверным…
В этот момент в поле зрения появилась группа солдат, которые на армейских одеялах несли тела своих сослуживцев. Это переносили к санитарке убитых и раненых с позиции приданных артиллеристов, чтобы Тася могла помочь раненым, и потом оттуда, от санитарки, всех должны будут забрать вертушками. Их маршрут случайным образом почти пересекался с расположением КШМки и совершенно некстати для духа совпал с моментом этого допроса.
И это действие было не вовремя так для комбата – это зрелище свежей свершившейся смерти, так оно резануло по нервам чуть успокоившегося комбата, что Проскуров неожиданно взбеленился:
– Повар, да? – и он с силой саданул в лицо этого душмана. – А мы кто?! Гондоны, что ли?! Мы им хлеб везём… медикаменты разные, жизни солдаты за этот хлеб кладут…
Душман от удара отлетел, но потом пошевелился и стал тяжело подыматься с земли.
Афганец отёр бороду от песка или пыли, сплюнул кровь, в глазах его засветились красные угольки лютой ненависти… И он что-то хрипло процедил через силу.
– Значит, муллы правы были, которые говорили, что это неверные оскверняют нашу землю, и бог повелел их убивать, – перевёл Джураев.
Комбат совсем рассвирепел:
– А до этого, сука, ты значит не знал?!! Так какого же хрена ты стрелять, тварь, начал? До него, сука, сейчас дошло, значит, «откровение»… Зачем убивал моих солдат, если ты этого не знал, а, падла?! – и он решительно рванулся к тому выродку, но Шаховской и особенно зампотех схватили его за руки и удержали, не давая убить того идейного повара. Комбат был в такой ярости, что это бы неминуемо случилось.
Шаховской своим солдатам:
– Свяжите ему руки и отправьте его к санитарке. Их обоих, и того, полумёртвого, тоже не забудьте к фельдшеру. Отправим в госпиталь на базу. Пусть в разведотделе с ними разбираются…
Вася, перед тем как подойти за этим «поваром», заглянул в лицо тому, что лежал перед их БТРом и был уколот от боли и перевязан:
– Этот всё! По-моему, готов, не дышит!
– Проверьте ещё раз хорошо, а то могут притворяться. Пусть фельдшер проверит.
Между тем, пока происходили эти события, Тася, которая закончила осмотр духов, повела за собой группу бойцов из артиллерийской батареи, которые несли раненых и погибших. Им всё же в такой темени сложно разобраться на местности, где она там находилась – санитарная летучка. Поэтому она выступила их проводником.
А события, так взвинтившие комбата, продолжались.
Комбат сидел, но спокойствие ему давалось непросто. Он бубнил то тише, то, переходя почти на крик:
– «Повар»… ети его мать… Муллы им сказали… Неверных повелел убивать… Значит, можно?!! Мы им хлеб тянем! Люди за это гибнут! Жизни за этот хлеб кладут!! А он: «Неверные оскверняют их землю»!! Суки бородатые…
Нервный импульсивный выплеск понемногу затухал, и комбат стал приходить в себя.
– Валер, успокойся. Не надо, – почти по-детски успокаивал его зампотех.
– Что «Валер»?! Что «успокойся»?! – резко повернувшись в сторону зампотеха, в ярости закричал комбат. – Я сейчас эту тварь пожалею, а завтра мне опять вертушки трупами грузить?!!
Комбат с носка и с разворота, со всей дури бьёт по металлическому стульчику у стола, который отлетает и с лязгом бьётся о бронедверь.
Когда злобно-неврастеничный запал комбата иссяк, и этот «номер» в его исполнении закончился, Шаховской повернулся к Джураеву, жестом подозвал к себе и, чтобы не привлекать внимания комбата, лишь бы тот окончательно успокоился, стал в сторонке ставить солдату задачу: