Страница 17 из 36
Нет ничего более успокаивающего в подобных ситуациях, чем звук собственного оружия.
Алексей вскочил и залетел в кунг. Там был установлен телефонный аппарат, через который имелась связь с КШМкой, до которой под таким огнём бежать сравнительно далеко и неоправданно безрассудно. А раз была связь с командно-штабной машиной, то значит, связь была со всеми, кто задействован в операции.
Шаховской рванул трубку телефона и закричал в неё на фоне всего своего адреналина и общей какофонии вокруг:
– Дай мне «Гранит»!
Из трубки Шаховскому слышится взволнованный ответ солдата-связиста:
– Соединяю.
– «Гранит», я – «Кама», приём, – запросил Шаховской.
Голос из трубки:
– «Кама», я – «Гранит», на приёме…
– Я – «Кама». В районе своего РОП окружена «Блесна», по ней ведётся интенсивный близкий огонь с гор до трёхсот стволов и сильный миномётный, и безоткаток. Арте под огнём к орудиям не встать. Прошу поддержку вертушками. Приём, – внятно и, стараясь говорить спокойно, доложил Шаховской. Давалось это спокойствие с большим усилием.
Пока он это говорил, за стенами кунга слышалась сильная стрельба из автоматов и крупнокалиберных пулемётов, несколько очень близких разрывов, при которых кунг покачивало от ударной волны, и Шаховской непроизвольно вздрагивал.
Из трубки прозвучало вальяжно и поучающе:
– Почему связь открытым текстом? Правил не знаешь?
Шаховской поменялся в лице. Оно стало недоумённо-злым:
– Нужна авиаподдержка! Срочно!
– Это кто там так ведёт радиообмен? – голос в трубке продолжал корчить важного начальника.
– Да пошёл ты, мудак! – Алексей резко оборвал выпендрёжного собеседника.
Шаховской бросил трубку, схватил свой ствол, выскочил из кунга. Упал в окопчик рядом с Тасей. На позиции горел один БТР. Рядом с ним заметны суетившиеся тёмные фигурки. У артиллеристов что-то сильно полыхало и чадило, и копоть стелилась от их позиции по ложбине до дороги, а затем вдоль неё к предгорью. Так мог гореть топливозаправщик с солярой. Во всяком случае, в воздухе воняло порохом и горелой соляркой.
По-прежнему вызывающе опасно выделывался миномётный огонь духов, который волнами катался от позиций артиллеристов к главной командирской машине – летучке. Её душманы сумели вычислить по командирским номерам на боевой технике, стоявшей рядом. Взрывы рвались и грохотали порой совсем рядом, по стенке кунга били то ли осколки, то ли комья, то ли камни, но что-то то и дело клацало жменями сухого гороха по металлической обшивке.
Комбат, воспользовавшись очень коротким затишьем, спросил:
– Ну, что?..
– Доложил, – ответил ему Шаховской.
– А они?
– Будут думать…
Стрелковый огонь был уже не столь яростным, но ощутимо упорным. Значит, по всей видимости, как посчитали духи, их планы частично смогли реализовываться – они овладели инициативой и имеют огневое преимущество, но момент внезапности ими был упущен.
Они в полной мере ощутили организованное противодействие от седьмой роты, и накатить броском с гор теперь уже не решались.
А вот миномётные разрывы долбили вокруг кунга так же часто и издевательски близко. Автоматическое оружие при стрельбе с гор до штабной техники и летучки не доставало, для них эти цели далековаты. Поэтому офицерам штаба угрожали лишь те самые миномёты и безоткатки, которые определили их летучку как главную цель и по ней долбили не прекращая.
Под прикрытием общей пальбы у них вполне могли работать снайперы с дальнобойными винтовками. Но засечь их по выстрелам в момент боя было невозможно. А видимого урона командному составу они не нанесли, даже если и работали, потому как дистанция свыше полутора километров была слишком значительной для их точной стрельбы. Но возможность огня дальнобойных снайперов приходилось учитывать. Хотя бы в собственных перемещениях…
Из КШМки слышится голос солдата-связиста, пытающегося перекричать стрельбу:
– Комбата и начштаба «Гранит» вызывает!!!
Комбат и Алексей вскочили и, пригнувшись, побежали к машине связи. Быстро допетляв, они влетели на свои рабочие места, которые располагались за маленьким столиком друг напротив друга. Офицеры быстро надели наушники с микрофонами.
Комбат торопился выйти на связь и сразу произнёс:
– Я – «Иртыш», приём.
– Я – «Гранит», будут вам два звена «крокодилов». Приём, – ответил собеседник по другую сторону
В голосе комбата зазвучало лёгкое облегчение:
– Я – «Иртыш», понял.
– А начальнику штаба своему передай, чтобы он так больше не говорил, – произнёс визави по начальственному важно и распекающе.
Шаховской, который также находился в наушниках и слышал весь радиообмен, скривился в едкой усмешке.
– Как? – насторожился комбат, ведь того предыдущего радиообмена Шаховского с «Гранитом» он не слышал.
Голос, который скрывался от глаз за позывным «Гранит» и который принадлежал кому-то из старших руководителей всей операции, кратко отрезал:
– Он знает как!
– Я – «Иртыш», понял, передам, – ответил комбат и с подозрением покосился на скривившегося в ухмылке Шаховского.
Мужчины после сеанса связи сняли наушники, и комбат посмотрел на Алексея:
– Что ты ему сказал?
Шаховской без подробностей:
– Что он мудак…
Комбат побагровел:
– Ну, ты, блин, орёл, даёшь! Ничего не попутал?! Ты не забыл, кто ты и где, и с кем и как говорить? – произнёс он, напрягшись и еле сдерживая себя.
Солдат-связист ненамеренно, но мгновенно, остудил накалившуюся обстановку информацией:
– Вас «Гранит» снова вызывает.
Комбат с Шаховским опять быстро надели наушники.
– Я – «Иртыш», на приёме.
– Вертушек пока не будет. Рассчитывайте на себя… Пока не получается… До вас далековато с аэродрома, а в воздухе никого нет… не успеют… Как понял? Приём, – звучит голос.
Комбат мгновенно поменялся в лице. Оно вмиг осунулось и приняло раздосадованный и почти обречённый вид:
– Вот же, сука!.. Как навахой в печень! – негодующе воскликнул он, но на тангенте передачу не нажал.
Противодействовать ударам миномётов сейчас было нечем, и рано или поздно мины прилетят точно – в штабные машины, в летучку и санитарку, или, что хуже всего, в машины с боеприпасами артиллеристов. И тогда на позициях начнётся такое, что «мама не горюй». Сдетонировать смогут тонны боеприпасов на нескольких грузовых КАМАЗах.
– Я – «Иртыш», принял, – отрывисто произнёс комбат, понимающе посмотрел на Шаховского и с желчью в голосе добавил: – А вообще, ты был прав… Дегенералы-коновалы, сука!
За бортами брони КШМки какофония войны грохотала что есть мочи.
Непрерывные громкие пальба и взрывы сопровождались вспышками в ночном небе.
Даже если считать, что бой принял более «деловой» характер – короткими прицельными очередями, но все же на общую интенсивность это повлияло незначительно. Просто ушла нервозная истеричность первичной пальбы. Трассы очередей так и метались друг на друга, и расчерчивали тонкими красными струями полотно чёрного неба.
Алексей, слегка склонив голову над столом, не среагировал на реплику комбата, уйдя в собственные мысли. И вдруг Шаховской вздрогнул от внутреннего импульса, поднял голову, глаза его вспыхнули.
В голосе зазвучала звенящая сила и уверенность победителя:
– А ведь духи совсем не дураки… Бородатые, отлично всё знают… И мы их сейчас на этом можем…
И он сопроводил окончание фразы известным и понятным жестом – сильным похлопыванием раскрытой правой ладони по верхней части левого кулака, как будто в тот кулак что-то с силой утрамбовывая. Тем жестом, который традиционно означал у русских насильственное действие сексуального характера.
Комбат недоверчиво протянул:
– Как?
Ощущалось, что восторга Шаховского он не разделял, и энтузиазма у него от этого «озарения» совершенно не прибавилось.
Шаховской скомандовал связисту:
– Соедини с седьмой ротой.
– Соединяю.