Хлеба кровавый замес

Недавно она зашла в горное каменистое невысокое ущелье с почти отвесными стенами.

Вдруг машина комбата, сейчас шедшая первой в колонне батальона, начала резко сбавлять ход. По рации прозвучали соответствующие команды, и вся колонна одновременно стала замедляться.

За БТРом комбата, за его 302-м, двигалась машина Шаховского, затем командира седьмой роты Пасько – БТР с номером 701. Техника батальона остановилась, Шаховской и Пасько спрыгнули с брони и собрались возле комбата.

– Что там случилось, товарищ полковник? – спросил Пасько.

– Сапёры тормознули движение. Впереди на крупный фугас наткнулись. С Крикуновым они такой обнаружить не сумели. А тут вот – узрели. Теперь ждём, пока разберутся, – пребывая в своих размышлениях, желчно пояснил причину остановки комбат.

– А что? Как-либо объехать нельзя? – для большего понимания уточнил Шаховской.

– Чёрт его знает. Им виднее. Наверно, нельзя. Как тут объедешь? Ущелье же, – продолжал размышлять комбат, как будто вслушиваясь во что-то.

Большинство солдат и офицеров спешились из остановившейся техники батальона. Они разминали ноги, курили, переговаривались. Водители бегло осматривали свою технику: дело знакомое и привычное. Несколько военнослужащих стояли у бортов машин: далеко не отходят, могла быть заминирована обочина, и после длительного прогона отливают. Шли малозначительные пересуды и обсуждения.

Командир первого взвода седьмой роты, уже ранее нарисовавшийся офицер Медведков, который постоянно оказывался возле руководства, стоял сверху на броне своего 702-го БТРа. Почему так происходило, что где начальство, там и он? Это определялось стандартным местоположением его БТРа в маршевой колонне: всегда в те моменты он оказывался ближе других к батальонному начальству. Естественно, что пользовался своей офицерской прерогативой и принимал участие или слушал беседы старших командиров.

В этот раз тоже стоял недалеко от начальства, но находясь на броне, возвышался над ними. Сверху со своего места он увидел, как солдат-грузин из его взвода решительно направился к подножию скал.

– Менструадзе, далеко?! – начальственно-категорично и с издёвкой в голосе окликнул Медведков.

Солдат заговорил уязвлённо, с обидой и детской непосредственностью, но и чувством глубокого собственного достоинства:

– Ментурадзе, товарищ лейтенант. Дед был Ментурадзе! Отец Ментурадзе! – и солдат сделал узнаваемый жест, постукивая рёбрами обеих ладоней по животу и показывая тем самым, что ему нужно оправиться по-большому.

– Что, невтерпёж? Скоро до стоянки доедем, – продолжил куражиться с претензией на юмор Медведков.

– Эсли би мох, до самого Тьбилиси тэрпел би, – с достоинством продолжал солдат.

– Ну, давай, бегом. Пулей. Ждать не будем! Туда и обратно!

Медведков выглядел искренне довольным собой и представившейся ему замечательной возможностью проявить свою начальственную важность и командирские навыки, а также свой изысканный юмор. Он соскочил с БТРа и с ухмылкой направился к стоящим неподалёку Проскурову, Шаховскому и Пасько.

Подойдя, Медведков с ехидцей в голосе продолжил изливать свой «искромётный каламбур»:

– Менту… менстру… невелика разница.

Он пребывал в полной уверенности, что опытные офицеры оценят его тонкий юмор.

– Да… Невелика… Как между Медведковым и Говноедковым. – Пасько решительно обломал весь пафос и его детское неуместное самолюбование.

С лица Медведкова сползла ухмылка и сменилась гримасой недоумения: «Что я не так сказал?»

– Пасько, взводные у тебя, конечно, весёлые, но своих обязанностей не выполняют. Раз выпала возможность, то почему никто не осматривает технику, а только бродят рядом? Или у тебя с ней всё в порядке?! – недовольно поинтересовался комбат.

С техникой всё в порядке никогда не бывает; бывает лишь лучше – хуже, но всегда есть к чему, при большом желании, докопаться. Наехав на Пасько этим вопросом по технике, стало понятно, что Проскуров таким образом грамотно приводит в норму потерявшего рамки приличия взводного. Но не напрямую отчитывая самого виновника Медведкова и сделав ему недопустимое при солдатах замечание, а через его ротного – Пасько. А того-то уже отчитывал за дело, зная, что Пасько за этот комбатовский наезд взгреет Медведкова предельно основательно. И тот надолго поймёт: когда и какой юмор уместен.

Комбат повернулся к Шаховскому, демонстративно отворачиваясь от Пасько и Медведкова:

– Ты уже поставил задачи по ночному охранению? Скоро в ночной район придём.

Шаховской, тоже непроизвольно проявляя откровенную неприязнь к такому хамству со стороны молодого офицера и бестактности его ротного Пасько, отвёл от них взгляд и ответил Проскурову:

– Нет, товарищ полковник.

– А что так? Времени не хватило?

– Надо на само место взглянуть, где встанем. Поставить задачи – сложности нет, но сначала местность важно увидеть.

В этот момент раздался характерный свист подлетающих эрэсов.

Комбат с тревогой всматривался в сторону усиливающегося противного воя:

– «Огненный мешок», с-сука!

Но ругательство потонуло в резких звуках громких смертоносных разрывов. Они ложились метрах в двухстах от колонны, но всё ближе и ближе. Что могло случиться в дальнейшем? Любой из эрэсов мог так «ошибиться», что плюхнулся бы рядом. И вот тогда трупов окажется немало.

Люди стремительно и привычно исчезли в технике под защиту брони. Оружие устанавливали «ёлочкой»[13], готовые открыть стрельбу по врагу в любом направлении.

Рукотворная змеюка из боевых машин, взревев движками, тронулась и расторопно набрала скорость. Вокруг следовали мощные разрывы.

Сверху над колонной дежурные вертушки определили, откуда ведётся огонь, и звеньями стали уходить на штурмовку.

Колонна прошла подорванный участок дороги. Духи рассчитывали, что препятствие в виде фугаса надолго остановит и, в условиях узкого каменного ущелья, запрёт боевые машины. Это была хорошо подготовленная и уже пристрелянная душманами ракетная засада, поэтому боеприпасы ложились точно.

Сапёры подорвали препятствие в виде того самого фугаса и уложили аппарели. И колонна начала быстро и без потерь выходить из-под огня.

Стало слышно, как по позициям пусковых установок в своём первом круге отработали вертолёты прикрытия. Раздавались далёкие разрывы их НУРов. И открывалась по-своему красивая, притягательная картина, как хищных очертаний вертушки заходили на штурмовку на фоне крупного солнечного медно-золотого диска. Эта была особая красота – дикая красота войны. Для кого-то она наверняка останется последним величественным воспоминанием…

Глава 7. Первая ночь на боевых. Организация охраны

К восемнадцати часам батальон Шаховского, ставший ему за несколько дней уже родным, без дополнительных заморочек прибыл в район ночного отдыха. Происшествий уже и так за день хватило. Упорядочено, по ротным колоннам, батальон втянулся на стоянку в район на свой участок среди всей сводной оперативной группы.

Стемнело по южному быстро. И сразу, без задержки, засияло огромное количество звёзд. В небе Афганистана их много, и они все светят ярко и почему-то не холодно, а как будто раду́шно подмигивают. Небо было безоблачным, что давало возможность видеть их все сразу, много, и удивительно необыкновенно: вроде они и высоко, но кажутся совсем рядышком. И присутствовало ощущение, что до них не миллиарды километров и световых лет. Создавалось впечатление, что если захотеть, то можно к ним взлететь, и мгновенно оказаться рядом.

Пока они всем своим батальоном втягивались на стоянку, туда  прилетела пара вертушек, которые приземлились перед единым фронтом всей техники. Возле вертолётов находилось несколько разных машин. В тёмное время, без зажженных фар, было трудно разглядеть их отличительные признаки. Хотя гадать о повседневных событиях не было необходимости – это санитарные машины от разных подразделений подвезли к вертушкам раненых и погибших за этот день: раненые и убитые будут грузиться по разным бортам. В небе, угрожающе урча, барражировала пара Ми-24 – вертолётов прикрытия. Хорошо, что потерь за день было немного – но тяжкий след от такой картины всё-таки оставался в душе каждый раз.