Повелитель

– Руслан, а почему у тебя утюг стоит на кухонном столе? – спросила Ася, освобождая стол от грязной посуды, пепельниц, книг и исписанных листочков.

– Понятия не имею. Вероятно, кто-то из моих гостей здесь гладил. А может, еще как-то использовал, для каких-нибудь извращений.

– Кстати, об извращениях! – оживился Ларичев. – Я недавно решил зайти в секс-шоп. Захожу, кругом пыль, сидит за прилавком бабушка лет пятидесяти. И я решил сдуть пыль с бабищи. Говорю: «Девушка, а у вас маски есть?» «Нет», – отвечает.

– «И не бывает? – не успокаиваюсь я. Как же без масок-то?» «Не бывает», – говорит она. Ну я пошел по магазину, потом смотрю, на стене – там как раз маски. Я радостно воплю: «Так вот же они!» «А мне послышалось – каски», – сказала бабища.

Еще я избавился от своего рояля, теперь напротив дивана хочу поставить зеркало – не для секса, а так, сам еще не знаю для чего.

– Зеркало, конечно, антикварное? – спросил Руслан.

– Почему антикварное?

– Потому что ты буржуй, живешь в центре и в институт пешком ходишь.

– Иногда я езжу на метро. Мне на работе курьерский проездной выдали, могу ни в чем себе не отказывать.

– А я на днях заехала в библиотеку и там встретила Сигурда, – начала рассказывать Марина.

Так звали их старосту – со стороны бабушки он был шведом и свое имя получил в честь героя «Песни о Нибелунгах». Сигурд Долгополов учился на семинаре поэзии и писал довольно неплохие стихи. Все запомнили, как он сдавал экзамен по античной литературе. Вообще курс истории древних цивилизаций, или ИДЦ, который вели два преподавателя: Ирина Кирпичева и Евгений Волков, запоминали все студенты. Сдавать этот экзамен по пять или даже десять раз считалось нормальным – и, к сожалению, многие отсеивались на первом курсе, так и не одолев этот рубеж. Конспектировать «Илиаду» или «Одиссею», писать курсовые работы с дурацкими, как казалось тогда, правилами оформления никому не нравилось. Надя помнила, что сама несколько раз переписывала работу из-за неправильно оформленных сносок. Хуже была только латынь, бесконечные спряжения глаголов и огромный список пословиц, которые нужно было знать наизусть – у Нади до сих пор от зубов отлетали: Memento mori, Amor tussisque non celantur, Dum spiro, spero, и, конечно же, общеизвестная In vino verĭtas[1]. Надина однокурсница Таня Лаврищева должна была родить в конце первого курса. И она очень боялась, что не успеет сдать экзамен по ИДЦ до родов, однако ей повезло. Когда они с однокурсниками приезжали к Тане в роддом поздравлять с сыном, нянечки спрашивали: «Она что у вас, на стройке подрабатывает? Или в зоопарке?» Оказалось, бедная Таня во время родов кричала: «Кирпичи!» и «Волки!»

Сигурда же Ирина Леонидовна сразу полюбила – еще бы, его звали так же, как героя ее любимого эпоса. Однако на экзамене Долгополову досталось так же, как и остальным, к тому же в билете ему попался «Эпос о Гильгамеше», который он не успел прочитать. Отвечал Сигурд почти сорок минут, и когда уже отчаялся и смирился с пересдачей, Кирпичева задала свой последний вопрос: «А что вы, Сигурд, можете сказать о Гильгамеше?» «Он был буен», – обреченно произнес Долгополов и замолчал. Однако, когда открыл свою зачетку, обнаружил там «отлично».

– Так вот, – продолжила Марина, – я в библиотеке встретила Сигурда. Стою, роюсь в рюкзаке, и у меня выпадает ошейник. А мне потом в зоомагазин надо было заехать, Дактилю ошейник купить. Ну я и взяла с собой старый, чтобы с размером не промахнуться. Видели бы вы глаза Долгополова: «Ты что, ошейник с собой носишь?»

– А у меня тоже есть история про ошейник! – вспомнила Ася. – Я когда летом подрабатывала секретарем в редакции, заказала себе в интернет-магазине ошейник с шипами и заклепками. В назначенный час в редакции «Литературной кометы» появился юноша бледный со взором горящим, в длинном плаще с кровавым подбоем, с татуировками и пирсингом, все как положено. Небрежно позвякивая цепями, зашел в приемную главного редактора, достал маленький пакетик и с достоинством продекламировал: «Садо-мазо ошейник».

– Что сказал твой шеф?

– Он очень заинтересовался, все спрашивал, зачем он мне.

– И как ты ответила?

– Это для фотосессии.

– А что, их главред ничего, симпатичный, – сказала Надя. – Я туда на втором курсе стихи относила, но меня не напечатали.

– А кстати, зачем тебе на самом деле ошейник? – спросил у Аси Вадим.

– Для секса, конечно. Короче, я утюг пойду отнесу в комнату. Еще и шнур намотан! Он, наверное, ощущает себя как чмо – мало того, что у него всего одна подошва, так еще и эта хрень вокруг намотана. И стоит он на кухонном столе, как мудак.

Когда Ася вернулась Антон рассказал ей, что встретил на бульваре Макса.

– Он тебе тоже рассказывал, как со мной трахался?

– Нет, хотя да… Но больше призывал читать твои стихи в интернете. Показал распечатку, читал и приговаривал: «Это же все про меня, вы посмотрите, в каждом стихотворении – про меня». Говорил, что ты его любишь.

– Вовсе нет. Он козел и я его не люблю. У меня сейчас новый молодой человек. Панк, мы познакомились на Арбате, он там играет. Я пытаюсь отучить его от пьянки.

– И как, получается?

– Не очень.

– А как отучаешь?

– Плачу и ухожу от него.

– И не отучишь. А почему ты без него?

– Так он тут бухать, что ли, будет! Нет, мы в выходные поедем ко мне на дачу, и никакой пьянки.

– А зачем тогда ехать?

Ужин получился отменным – блины, жареная курица и картошка. В холодильнике нашелся кочан зеленого салата и сыр. В какой-то момент разговор зашел о стихах Кизикова. Ася говорила, что у него неплохие стихи, остальные с ней не соглашались.

– Да ты пойми, – убеждал ее Руслан, – даже Фолкнер говорил, творца можно оценивать по масштабу его неудач. Но поверь, это не тот случай! В конце концов, хороший человек не обязательно хороший поэт…

В это время на кухне появился Поль:

– Извините, что прерываю вашу филологическую дискуссию, но там, кажется, Марина пилит себе вены. Ну или она сошла с ума и стрижет ногти, а сейчас вроде бы не время…

Но Марина не стригла ногти. Когда все вбежали в комнату, она сидела, словно Beata Beatrix, сошедшая с полотна Данте Габриэля Россетти, только вместо цветка, принесенного красной птицей, в ее ладонях лежали маникюрные ножницы.

– Ты что делаешь! Покажи! – налетела на нее Надя.

Но оказалось, ничего серьезного. Ножницы были не очень острыми, и никаких серьезных повреждений она нанести себе не успела – да и не собиралась, как потом сказала.

– Мне просто нужна боль, физическая боль, чтобы перестать чувствовать ту. Ну вы же понимаете! Я не могу, мне больно, – заплакала она, – не могу без него. Если я уйду – будет хуже. Если останусь – совсем невозможно. А отступать некуда. Я зашла слишком далеко и не знаю, что мне делать. Я видела, чуяла это. Но не послушала себя, и теперь мне ужасно, но я же сама согласилась на него! А сейчас все как в этой дурацкой сказке про русалочку. И ему все равно, что чувствует тот, кто рядом…

– Да вовсе и не все равно, – утешал ее Поль. – Вчера говорил с Мишей, он страшно переживает. Ты ложись, поспи.

Пока Надя заматывала Марине запястья бинтом, Виноградов разобрал диван. Марина легла, и он укрыл ее пледом и даже заботливо подоткнул со всех сторон.

– Ой, Марин, а что у тебя ноги такие холодные? – не удержался и захихикал он.

– Потому что раньше это был хвостик и я была русалочкой и плавала в море глубоко-глубоко… – горестно ответила она.

– А нос почему холодный? – спросил Руслан, дотронувшись до ее лица. – Вместо носа у тебя хобот, что ли, был? Ты что, кальмаром была? – громко захохотал он.

– Виноградов! Ты можешь проявить хоть чуточку такта! – возмутилась Надя.

– Да я максимально тактичный!

– Ты максимально токсичный!

– Да, я такой! Ну ладно, Марин, ну не плачь, я же не со зла!

– Да я не из-за тебя вовсе. – Марина вытерла слезы и глубоко вздохнула. – А если я тут засну, как остальные поместятся?

1

Помни о смерти, Любовь и кашель не скроешь, Пока дышу надеюсь, Истина в вине (лат.).