Повелитель

Потом, во время выступления оппонентов и других, говоривших о ее стихотворениях, Надя, словно в тумане, слышала фразы, врезавшиеся в ее память так, словно она голыми руками вытаскивала из костра раскаленные буквы: «это что-то новое, совсем на нее непохожее», «перед нами другой поэт, другая женщина», «любовь какой-то сверхъестественной силы», «потрясающий масштаб эмоций», «точно выверенные слова», «автор хотела сказать больше, но словно не смогла высказать все откровенно», «там сквозь призму чего-то личного преломляется общечеловеческое»…

Когда наконец заговорил Андрей Мстиславович, Надя уже ничего не боялась. Он начал свое выступление так: «В творчестве Надежды Милютиной произошла заметная перемена, что несколько удивительно – часто скачок авторского роста приходится примерно на третий курс, когда студент усваивает творческий опыт как своих сокурсников, так и мировой литературы, научается применять азы мастерства и составляет собственное представление о том, как нужно писать. В этой подборке я вижу потрясающий прорыв, живой лирический опыт, вроде бы ничем не обусловленный, и просто невероятное движение вперед. Могу сказать, что из всего семинара Надежда растет в профессиональном смысле быстрее всех…» Однако мастер, в отличие от других выступавших, не упустил ни одного недостатка, разобрав каждое стихотворение и указав на неточный или банальный образ, неверное слово или сбившуюся рифму. Но в целом, конечно, его отзыв был глубоко положительным. «Мне как руководителю семинара отрадно наблюдать совсем другой уровень мастерства, в этой подборке потрясающая эволюция творчества, отраженная в каждом стихотворении. Появилась иная внутренняя воля в стихах, заметно, что вы работаете над словом. Впрочем, так и должен поступать любой настоящий творец. Тексту обязательно нужно время, чтобы отлежаться, чтобы потом прочитать стихотворение так, будто бы его написал не ты. “Он думал: это охлажденье./ А это было мастерство”. Помните, чьи строки? Все будет хорошо, – сказал Лялин и внимательно посмотрел на Надю. – Работайте».

Когда ошеломленная неожиданным успехом Надежда благодарила выступавших сегодня, она заметила стопки книг на краю стола Лялина, на которые не обратила внимания в начале. Это была новая книга Андрея Мстиславовича «Серебряный век. От истоков до наших дней», и в конце семинара он подарил каждому по экземпляру. Наде как главной участнице сегодняшнего дня он вручил книгу первой. «На новые творческие высоты от всего сердца автора» – прочитала она крупный размашистый почерк на титульном листе.

11. День сырка

Отмечать Надино обсуждение поехали к Виноградову, вернее, продолжили отмечать там. Вначале они посидели в «Китайской забегаловке», потом переместились на бульвар, и когда заходили в метро, времени осталось только-только, чтобы без пересадки доехать до «Щукинской». В переходе, кроме них, никого не было. Это был любимый Надин подземный переход, длинный, проходящий под Пушкинской площадью, с множеством развилок и выходов. За годы учебы она изучила их все. Главный и привычный маршрут, ведущий к Литинституту: из стеклянных дверей прямо и чуть правее, на Большую Бронную или к «Макдональдсу», как обычно они говорили, чтобы сориентироваться. Это был первый «Макдональдс», открывшийся в России, именно тот, в который в девяностом году стояла многотысячная очередь. Повернув после стеклянных дверей направо, поднимались на другую сторону Тверской улицы, к зданию газеты «Известия». Налево шел длинный переход, из которого попадали к известному с советских времен месту встречи влюбленных – памятнику Пушкину. Далее, возле памятного знака жертвам теракта 2000 года – мемориальной стены с белой плитой и отлитым черным тюльпаном, переход раздваивался, выводя на Тверскую улицу на стороне Елисеевского магазина. Если же идти дальше, можно было подняться в город с другой стороны Тверской улицы, или же Тверского бульвара, рядом с рестораном «Армения» и музеем Коненкова. Когда Надя поднималась здесь, она вспоминала бабушку – именно с этой стороны бульвара она жила, когда приехала в Москву, в квартире Михоэлса, устроившись к нему домработницей. Надя пыталась представить: вот она смотрит на Страстной монастырь, потом переходит дорогу и идет в «Елисеевский» за продуктами. В очках, с синей тканевой сумкой, сшитой собственноручно… Стоп. Надя каждый раз представляла бабу Дашу такой, какой застала ее, сначала пожилой женщиной, потом совсем старушкой. А представлять нужно было худенькую девушку, моложе нее, со светлой косой. Как это несправедливо, что люди становятся старыми!

Вдоль стен перехода лепились разнообразные палатки и ларьки, в которых можно было найти что угодно, начиная от еды и сигарет и заканчивая одеждой и ювелирными изделиями. Этакий подземный вариант ГУМа для небогатых и студентов. Наде нравился один магазинчик, где продавались затейливые серебряные украшения, они с Мариной часто заходили туда, в основном – поглазеть на витрины с блестящим изобилием. Иногда кто-то из них покупал серебристую безделушку, особенно если продавец предлагал хорошую скидку. Те сережки в виде голубых рыбок, которые она надевала на свое обсуждение – серебро с эмалью, Надя купила именно здесь.

На станции по причине позднего часа никого не было, в том числе и рядом с турникетами, так что Надя с друзьями прошли бесплатно. Однако внизу на платформе стояли в ожидании поезда редкие пассажиры. В вагоне Ильин с Виноградовым повисли на поручнях, словно на перекладине турника, а Ларичев пошел по вагону, протянув шляпу и читая стихи, в надежде собрать с немногочисленных пассажиров немного денег, но ему это не удалось. Марина сидела рядом с Асей, отпивая пиво из ее бутылки. Миша с ними не поехал.

На лестничной площадке возле квартиры Руслана их ожидал сюрприз: Поль, исчезнувший в разгар праздника на бульваре, сидел на ступеньках с белокурой девушкой, замотанной в шарф так, что было непонятно, как она дышит.

– Виноградов! – радостно воскликнул он, вскакивая. – А я уж отчаялся, думал, ты не придешь! Знакомьтесь, это Маша. И у нас есть бутылка водки!

– Это прекрасно! – одобрил Руслан, доставая из кармана ключи. – А вот ты, Антон, у тебя есть с собой водка?

– Так она у Ильина, мы ж купили.

– Я б в морду Антону дал только за то, что водку с собою не носит! – продекламировал Вадим и убедительно звякнул бутылками в пакете.

– Тсс! – шикнул на него Руслан. – Сейчас соседи милицию вызовут.

– Сижу за решеткой в темнице сухой, – зашептал Антон. – Вскормленный и даже почти не бухой!

– А твои соседи могли бы уже и привыкнуть, – заметил Вадим, когда они зашли в квартиру. – У тебя здесь постоянно день сырка.

– Может, сурка?

– Сырка. Мне так больше нравится. Хотя суть одна, все одно и то же. Сырки вот плавленые – они совсем одинаковые. «Дружба» там, или «Волна», неважно – снимешь обертку, а там такой же белый кирпичик. Как новый день утром.

– Ну почему же одно? В прошлый раз, например, Ларичев разбил унитаз, когда напился и блевал. А сегодня ничего не разбил.

– Пока не разбил, – предупредил Антон.

Когда раскладывали бутылки и продукты в холодильник, девушка Поля, обнаружив почти полный пакет кефира, вызвалась напечь супервкусных кефирных блинов по семейному рецепту. И действительно, блины получились отменные, толстые, ноздреватые, в меру сладкие и с превосходной кислинкой.

С Машей Поль познакомился возле ГИТИСа, рядом с которым остановился покурить, заинтересовавшись, чем закончится сценка, разыгрываемая несколькими студентами. В ней было что-то про матрас, шкаф, обманутого мужа и музу, вылетающую в окно. Музу представляла Маша, живая блондинка с маленьким курносым носиком. Возможно, именно из-за него Поль и влюбился. Все его избранницы обладали какой-то неправильной чертой внешности: несимметричные брови, родинка на лице, прядь волос, отбившаяся от остальных и образующая смешной чубчик. Наде всегда было интересно, как выглядит его жена, но Поль не хотел о ней говорить и фото тем более отказывался показать. Детей у них не было. Надя почему-то была уверена, что жена Аполлона имеет абсолютно правильную внешность, без каких-либо изъянов.