Избранное

Стиль и манера «Великого розыгрыша в духе старых добрых времен» уже вполне реалистичны; финал новеллы несет в себе заряд революционности. А «Швейцарская история» должна была служить вдохновляющим примером для венгерских пролетариев: рабочая солидарность, поддержка со стороны других слоев — это такая сила, которая способна порою навязать свою волю властям. «Сказка улицы Арпад», самый поздний из этой группы рассказов, сочетая реалистичность и фантазию, подводит к мысли о том, что социалистический гуманизм вбирает в себя все истинные человеческие ценности.

* * *

После освобождения Венгрии в 1945 году Тибор Дери с новыми силами включается в общий труд, в работу по преобразованию страны. Он сразу оказался в числе ведущих венгерских писателей, произведения его издавались и читались, слово его обрело вес. Гордостью за свою миссию, сознанием завоеванного права выступать от имени всех трудящихся исполнены его слова, прозвучавшие в то время: «Сейчас сбывается то, о чем я тщетно мечтал в течение чуть ли не трех десятилетий: я могу положить свои книги на общий стол венгерского народа, и сказанное мною не пропадает втуне. Слова мои вызывают живой отклик — знак того, что мое мастерство, мое призвание служат насущным потребностям всего общества».

В новеллах Дери, относящихся к этой поре, нет и следа прежнего стремления остаться в стороне; реалистическое отражение объективного бытия характеризуется в его новых произведениях полной гармонией между авторской позицией и общественными запросами. Исключение составляет разве что цикл новелл «Игры в преисподней», где Дери описывает жизнь подвалов, убежищ во время осады Будапешта. Но как раз в изображении общей подавленности и страха перед фашистским террором, друг перед другом, перед лицом смерти очень даже «реалистическими» оказываются приемы, связанные с поэтикой сюрреализма. Во многих новеллах встает удручающая картина родной страны, разграбленной гитлеровцами, разрушенной войной. Самые страшные раны Дери видит в мире морали, особенно в сознании детей, утративших дом, легко превращающихся в воров, проституток, убийц («На панели», «У Дуная»); ответственность за эти искалеченные души писатель возлагает на уродливый мир взрослых. В то же время Дери воздает в этих рассказах должное бесконечной самоотверженности и выносливости человеческой, своеобразной воле к жизни. С волнением он пишет о женской доле, о судьбе женщин в те времена, когда возвращались домой уцелевшие в окопах солдаты («Конь и старуха», «Снова дома»).

Особое место в творчестве этих лет занимает повесть «Исполин» (1948). Не нужно искать в этом произведении какую-то скрытую символику: в ней прямо выражена тревога писателя за судьбу молодой демократической Венгрии, которая находилась в трудном положении из-за политического хаоса коалиционных времен и хозяйственной разрухи, усугубляемой растущей инфляцией. Сюжет мастерски написанной повести очень прост: это история двух юных сердец, будто самой судьбой созданных друг для друга. Однако чистую эту любовь побеждает «мораль», что все на свете продается и покупается. Побеждает потому, что уж слишком неравные силы противостоят здесь друг другу: с одной стороны, порядочность, доверчивость, бескорыстие, вера в могущество коллективных усилий, с другой — торгашеский эгоизм, уверенность во всесилии денег и вытекающие отсюда «нормы» и правила поведения. Старое пока еще в силах разрушить большую любовь. Борьба с ним не закончилась, ее нужно довести до конца, причем в масштабах всего общества, — примерно таков смысл этой повести и призыв, содержащийся в ней.

Пришел 1948 год, «год перелома», когда исход общественно-политической борьбы в Венгрии окончательно решился в пользу социализма. В этот момент, в обстановке общего трудового подъема Дери тоже готовится преподнести родной страде новую книгу. Книгой этой стал роман «Ответ», которым писатель уже в новых общественно-политических условиях намеревался продолжить тему «Незаконченной фразы». «Ответ» должен был состоять из четырех томов, в которых Дери хотел описать борьбу венгерских рабочих за свои права: войну, освобождение, победу прогрессивных сил — по сути дела, всю историю венгерского народа с начала 30-х годов вплоть до вступления Венгрии на социалистический путь. Первый том вышел в свет в 1950 году, второй — в 1952 году; третий так и не был написан. Однако несмотря на незавершенность, «Ответ» представляет собой крупное художественное явление, полно и многосторонне изобразившее венгерское общество между двумя мировыми войнами и прежде всего жизнь и борьбу венгерского пролетариата. Есть в романе и слабые стороны, неверные суждения, хотя незавершенность произведения не позволяет судить о них в полной мере.

На обострившуюся к середине 50-х годов обстановку в Венгрии Дери откликнулся такими произведениями, как повесть «Рождение Меньхерта Шимона» (1953), в которой рисуется самоотверженный труд «маленького» героя на благо нового общества, утверждаются начала коллективизма, как рассказ «За кирпичной стеной» (1955) и повесть «Ники» (1955), где критически освещены заблуждения и ошибки того времени.

Героя этой повести Яноша Анчу коснулись несправедливые подозрения. Но знаменательно, что рядом с Анчей в тяжелое для него время становится воплощающий силу, решительность рабочего класса коммунист Винце Йедеш-Молнар. Есть у Яноша и второй защитник — незаметный в скромный «рабочий в очках»… Писатель словно бы пытается выразить нечто общее, присущее классу в целом: здоровое нравственное начало. Оно — один из залогов его роли в обществе и одна из гарантий исправления всякого рода извращений, ошибок.

* * *

В критический для венгерского социалистического общества момент Тибор Дери противопоставил себя делу социализма. Как известно, ВРСП считает причинами контрреволюции 1956 года в Венгрии тяжелые ошибки тогдашнего руководства, предательство ревизионистов и подрывную деятельность венгерской и международной реакции. Известно и то, что в этот период Союз венгерских писателей стал одним из опорных пунктов политического ревизионизма. В то время, да и непосредственно после подавления контрреволюции, Дери принимал участие в действиях Союза писателей, обращенных против рабоче-крестьянского правительства. Пусть сам он заявлял, что служит этим делу социализма, исправлению допущенных ошибок: это может служить объяснением, но не оправданием его деятельности. Потому он понес заслуженное наказание. То, что субъективно Дери мог руководствоваться самыми добрыми побуждениями, сыграло свою роль в дальнейшем, когда он убедился, что партия рабочего класса, социалистическое общество, способны и готовы исправить допущенные ошибки. Будучи амнистирован, он, убежденный в исторической необходимости социализма, в перспективности этого строя, решительно отвергал, вплоть до самой своей смерти, всякого рода политические манипуляции и провокации, связанные с его прежними заблуждениями, выступая в защиту социалистической родины как ее патриот.

Его эстетическое осмысление мира сохранило прочную преемственную связь с предшествующими этапами творческого пути; эту связь обеспечивали прежде всего его активный гуманизм, чувство ответственности за общее дело, за новый социальный строй, за человека. Вместе с тем пережитые потрясения ощутимо изменили все же мировосприятие автора, хотя и не сломали его. Путь Дери до сих пор шел как бы по прямой, отдаляясь от социального и нравственного зла, от мира буржуазии и приближаясь к социально-нравственному добру, к идеологии рабочего класса, к социализму, ко все более глубокому пониманию его правды. Поиски, раздумья, сомнения Дери, отражавшиеся в его творчестве, находились в русло главной артерии современной истории; трудная, часто мучительная борьба его была направлена в сторону определенной цели, и Дери шел к ней. Но на новом этапе творческого пути — с начала 60-х годов и до последних лет жизни — «прямолинейность» траектории его развития исчезла. На этом этапе творческого пути, ориентируясь прежде всего по нравственному «компасу», стрелка которого движется по шкале жизненного опыта, Тибор Дери наблюдает путь развития человечества: ведет ли вперед этот путь, или человек всего лишь мечется в замкнутом круге неразрешимых противоречий? Ясно одно: Дери и теперь наблюдатель не безучастный, но он стал скептиком, и отсюда — усиление иронических интонаций. В его иронии нет высокомерия (самое большее — лишь сознание некоторого превосходства, свойственное многоопытному человеку); вопросы и сомнения его, хотя ироничны, даже порой скептичны, тем не менее исполнены тревоги и боли за человечество.