Избранное

— Покажи руку, — нетерпеливо потребовал Кухар.

Женщина выпростала руку из-под одеяла: на коже не было ни царапины. Другая рука тоже оказалась неповрежденной. Молодая женщина вдруг замолкла и долгим взглядом уставилась на свои руки. Кухар напряженно следил за нею.

Неожиданно женщина расплакалась.

— Поверь мне, я говорю правду… клянусь тебе… Не понимаю, куда исчезла рана, но хорошо помню, как текла кровь… Капала на проволоку, а с проволоки каплями стекала на траву… клянусь чем хочешь, это правда… Может, рука зажила…

Женщина долго не могла успокоиться и сквозь слезы продолжила свой рассказ. Она стояла перед заграждением и смотрела на солдата, и солдат тоже остановился и пристально уставился на нее. Они не говорили друг с другом, но ей хотелось подойти к нему поближе. Неожиданно за спиной у нее послышались шаги, кто-то бегом настигал ее. Оглянуться она не осмелилась.

— И вдруг сзади как закричали, как заухали, будто филин потревоженный, и прыжком вперед вылетел… кто бы ты думал? Диро!.. Луна светила ему прямо в лицо, и я его сразу узнала. Я со страху заплакала. А Диро ухватился рукой за проволоку и со всей силы принялся трясти ее, так что звон вдоль окопов пошел. Потом он одним махом перепрыгнул через заграждение и вмиг подскочил к солдату. Я крикнула солдату, чтобы поостерегся, да понапрасну, он не слыхал, потому что засмотрелся на меня. Тут лунный свет упал на солдата, и я увидела, что он как две капли воды похож на Диро. В первый момент я подумала даже, что он и есть Диро. До того они друг на дружку похожи были, родная мать и то их различить не сумела бы. Да только солдат погиб, а Диро… тот после со мною был… Значит, Диро никак не мог быть тем солдатом. Хотя мне казалось, что он — тоже Диро… Не остерегся солдат и понял, что ему крышка, только когда тот, другой Диро, подскочил к нему вплотную и нож вонзил. Закричал часовой не своим голосом и в окоп повалился, а ружье у него из рук упало на проволоку, аккурат в том месте, где я стояла…

Женщина замолчала и долго собиралась с силами, чтобы продолжить свои рассказ.

Она повернулась и побежала что было мочи. Но в лесу Диро настиг ее. Лунное сияние пробивалось сквозь листву, и чередование тени и света делало Диро похожим на пятнистого дикого зверя. Из глаз и изо рта у него вырывался огонь. Он сорвал ветку, и та, вспыхнув у него в руке, долго горела ярким пламенем. «Огонь… огонь… это свобода!» — повторял Диро. Тут-то и случился грех.

— Но я не повинна в том… Христом-богом клянусь, нет на мне вины…

Домой они вернулись к рассвету. Диро проводил ее до самой квартиры. Она тихонько открыла дверь и, чувствуя себя усталой до смерти, легла и часа два проспала.

Кухар весь день пробыл дома, чтобы не оставлять жену без присмотра.

К полудню, когда жена чуть успокоилась, он снова завел речь о ее странном сне.

На этот раз женщина выслушала его внимательно. Время от времени она задумывалась, и видно было, что она напрягает рассудок, стараясь докопаться до истины: сон это был или явь? Но целый день от нее нельзя было и слова добиться. На настойчивые вопросы Кухара она едва отвечала. Правда, работу по дому выполняла исправно, вела себя тихо, спокойно, и нельзя было заподозрить, будто она не в своем уме. Вот только печаль ее не проходила, и Кухар не раз замечал, что на глазах у нее блестят слезы.

Больше у них не заходило разговора о той ночи. К вечеру женщина вроде бы стала похожа на прежнюю, только держалась тихо и на слова скупилась, как все эти последние дни.

А один раз Кухар застал ее в момент, когда она под столом украдкой разглядывала свою руку.

Во всем остальном последующая ночь прошла спокойно, Диро, по всей вероятности, не было дома: ни Кухары, ни привратница не видели, чтобы он поднимался к себе.

Кухар еще накануне решил, что, пока они живут на этой квартире, он не будет ходить на работу, а останется дома присматривать за женой. С утра он наведался на новую квартиру, хотел разузнать, нельзя ли перебраться туда не откладывая. Однако он не застал дома прежнего жильца, да и повторный его визит пополудни тоже оказался безуспешным: не было никакой возможности переселиться туда раньше первого числа. А Кухар очень боялся, как бы жене его не пришлось испытать новое потрясение: как знать, перенесет ли она его.

Им предстояло провести на старом месте еще неделю, и Кухар решил, не смыкая глаз ни днем, ни ночью, оберегать свою семью.

Он вновь и вновь перечитывал записи, спрятанные под каменной плиткой. С суеверным страхом вскрывал он свой тайник и каждый раз с не меньшим страхом обнаруживал, что бумаги на месте. Он и сам не мог понять, почему, но ему страстно хотелось, чтобы исчезли эти сатанинские письмена, — не видеть бы их и не читать. Но сжечь их, уничтожить Кухар не решался.

Без всяких на то оснований Кухар подозревал, что жене его известно больше, чем ему самому, что она знает о Диро нечто ужасное, о чем он даже не догадывается. Ему припомнилась первая тревожная ночь, когда он раньше обычного — на рассвете — ушел из дома, а вернувшись через полчаса, нашел жену лежащей на полу в глубоком обмороке. И никакими расспросами ничего не удалось у нее выведать. Сейчас же стоило ему восстановить в памяти все события, как он увидел, что с того самого дня жена его хиреет и становится все более замкнутой и молчаливой, точно какая-то жестокая тайна терзает ей душу.

Вечерами Кухар подолгу молился.

После нападения на возчика газеты дня два писали об этом случае. Но полиции не удалось расследовать дело, и вскоре она отступилась: возчик — не велика птица. Правда, из желтого дома просачивались кое-какие нелепые слухи, и сыщик, посланный на место происшествия, узнал о некоторых фактах, которые заинтересовали его; однако полицейские — народ занятой, а слухи были такими неправдоподобными, что смахивали больше на вздорные россказни. И следствие пришлось прекратить.

Впрочем, этот факт скоро забылся, потому что последовали события, которые даже полиция не в силах была бы предотвратить.

Жильцы дома постепенно успокаивались, ничего не ведая о происшествиях последних дней. Только столяр, связанный с Кухарами общей тайной, заходил иногда к ним, молча садился в угол и время от времени вскидывал на Кухара тревожный, вопрошающий взгляд.

На четвертые сутки после того, как Кухар нашел листки с записями, свершилась роковая встреча несчастной женщины с Диро. После этого она сразу слегла и двое суток металась в жару и в бреду, в мучительных судорогах, не притрагиваясь к еде и питью. Близкие с минуты на минуту ждали ее кончины. И вдруг — чуть ли не в одночасье — она полностью выздоровела. Перелом в болезни совпал с завершением всей драмы.

В тот вечер Диро вернулся домой часов в восемь. Кухары сидели у окна, выходящего на галерею; муж читал газету, жена занималась шитьем. Оба они хорошо видели, как Диро поднимается по чердачной лестнице, слышали, как дважды подряд скрипнула тяжелая железная дверь: когда ее открывали и когда закрыли.

Минут через десять женщина поднялась и направилась к выходу.

— Куда ты? — Кухар тревожно вскинул голову.

— Зайду… к привратнице, — ответила жена. Она говорила чуть слышно, с запинкой, точно сама была не уверена в своих словах.

— Зачем?

Кухар видел, как жена с минуту помедлила будто в раздумье. И после долгой паузы долетел ответ; она идет к привратнице одолжить сахару. Кухар вспомнил, что сахара и правда не было, они хватились еще за обедом, и жена тогда говорила, что надо одолжить…

Кухар успокоился.

— Надолго не задерживайся! — крикнул он вслед жене.

Он видел в окно, как женщина выходит на галерею, сворачивает к лестнице и медленными, неуверенными шагами начинает спускаться вниз. Керосиновая лампа тускло освещала лестничную клетку. Свет ее мягко коснулся спины, скользнул по плечам женщины, на мгновение высветил затылок, пока наконец вся фигура ее не исчезла в темном жерле лестничного пролета.

Собственно говоря, женщина и сама не знала, куда и зачем она идет. Чтобы успокоить мужа, ей пришлось придумывать ответ, и она обрадовалась, что вовремя вспомнила про сахар. Спускаясь по лестнице, она прикидывала, сколько сахару попросить у привратницы. Но мысли ее путались, кроме того, ей приходилось спускаться на ощупь, чтобы не споткнуться на темной лестнице, и, добравшись до первого этажа, она начисто забыла про сахар. Точно во сне, замедленным шагом подошла она к входной двери, молча скользнула мимо стоявшей перед домом привратницы, которая оживленно болтала с соседкой, и двинулась вдоль по темной улице.