Страница 3 из 13
Правда тогда еще далеко было до встречи Афанасия Филипповича с огненным протопопом.
У поворота на Верколу возница остановил сани.
– Чего остановился? – спросил воевода.
– Нешто к чудотворцу Артемию не заедем поклониться?
– Поспешай своей дорогой! – приказал суровый воевода. – Недосуг нонче…
И тогда разболелся у Пашкова сын Иеремия (Еремей), который тоже станет героем книги протопопа Аввакума.
Мальчик был уже почти при смерти, когда Пашков, вспомнив свою греховную торопливость, дал обет съездить с сыном к праведному отроку Артемию.
Услышав это, Иеремия сам встал и, держась за оконце, спросил отца: «Каким путем надо ехать к чудотворцу Артемию?»
Пятьдесят верст надобно было проделать Пашковым, но когда они приехали в Верколу, когда приложились к святым мощам, Иеремия сразу излечился.
И тогда воевода Афанасий Пашков в лесу, где были найдены мощи праведного отрока, построил на месте сгнившего сруба церковь во имя чудотворца Артемия, устроил кельи и поставил ограду.
В 1647 году по Указу царя в эту монашескую пустынь были перенесены святые мощи праведного отрока.
Веркольцы были недовольны, но и они понимали, что Артемий вернулся туда, куда они сами отнесли его после грозы, прогремевшей над Верколой в 1545 году.
Теперь Артемий вернулся уже в монастырь.
Строгим был – «друг к другу в келию без великой нужды не ходить, разговоров неполезных всемерно уклоняться, в коридорах для бесед не останавливаться, быть и наедине всегда одетому, почитать друг друга, особенно старших летами» – монастырский, словно с жизни праведного отрока списанный Устав…
В Артемие-Веркольском монастыре часто останавливался по дороге на родину в село Сура Пинежского уезда святой праведный Иоанн Кронштадтский. Его хлопотами и молитвами в 1897 году в монастыре был построен двухъярусный собор в честь Успения Богородицы и Рождества Христова, а само здание монастыря и монастырский двор обнесли высокой кирпичной стеной, по которой можно было проехать на тройке.
Последним настоятелем Веркольского монастыря был епископ Павел (в миру Петр Андреевич Павловский)[2].
Монастырь – братии насчитывалось 185 человек – процветал вплоть до революции.
А потом пришли недобрые времена…
В конце ноября 1918 года в Веркольский монастырь прибыл отряд красноармейцев. Часть братии ушла в другие монастыри, а те, что остались в обители, были расстреляны на берегу Пинеги. Тела их сбросили в воду, и в тот день многие веркольцы видели ясный свет, восходящий к небу над местом расстрела иноков.
В декабре 1918 года в Верколу прибыла комиссия по вскрытию мощей, но в раке Артемия Веркольского чекисты обнаружили только угольки да кусочки ваты.
Вот тогда и припомнили веркольцы, что еще полгода назад, в праздник святого Артемия (5 августа) рака не открывалась, как это делалось ранее, и сделали вывод, что, предчувствуя приближающуюся беду, монахи спрятали святые мощи праведного отрока…
Впрочем, единомыслия среди жителей села по этому поводу не было, потому что сыскались очевидцы, которые сами видели, как вышел в белой рубашечке праведный отрок из ворот монастыря и исчез в лесу между деревьями…
А через год, 29 февраля 1920 года, на другом берегу Пинеги, напротив монастыря, на верхнем – «высоком» – конце Верколы в семье Александра Степановича Абрамова родился ребенок, которого назвали Федором.
«У грамадянина села Веркола[3] Александра Степановича и жены его Степаниды Павловны Абрамовых сын Федор. Восприемник грамадянин того же села Александр Федорович Белоусов», – говорится в ведомости о родившихся с 23 ноября 1919 года в Веркольском приходе…
Стоял високосный год.
Трещали разрываемые морозом бревна.
В Пинеге стояли белые, в Верколе – красные.
Страшнее лютого холода разрывало жизнь будущего писателя это противостояние.
Меж крутых берегов, поросших то темным ельником, то светлыми, выстланными беломошником сосновыми рощами, течет Пинега.
На пять верст по крутояру растянулись улицы Верколы. Под крутояром, расстелился вдоль реки неоглядный, заливной луг.
А за рекою, на другом берегу Пинеги выступает из-за леса монастырь праведного Артемия Веркольского.
В виду этого монастыря и рос будущий писатель.
Рассказывают, будто еще в раннем детстве Федор Абрамов сказал, что ему хочется стать похожим на праведного Артемия…
Вообще-то мальчика, родившегося в високосном 1920 году, могло и не быть.
В 1950 году в наброске, озаглавленном «Новый роман», Федор Абрамов расскажет историю замужества матери…
Она была красивой и скромной девушкой, и влюбилась она в своего веркольского парня Степана…
Она ему «впала в сердце», – запишет писатель, стремясь определить чувство, которое владело Степаном. Молодых уже считали женихом и невестой, и, наверное, они поженились бы и жили счастливо, но в бесхитростные планы влюбленных неожиданно и властно вмешалась судьба.
В Верколе появился Александр Абрамов, будущий отец писателя.
«Он лет семь работал на заводе[4]. Но в городе он не прижился – кроме пары штиблет и гармоники никакого богатства не накопил. Но его пара, гармонь произвели сильное действие на деревенских. Стали говорить: Олекса человеком вернулся, капиталы привез. Вишь и гармонью обзавелся… Словом, отец стал сразу же заметным парнем. Хотя и происходил из бедной многодетной семьи.
В первый же праздник он всю деревню покорил игрой на гармони и городскими песнями (благородными, модными) о любви и страданиях. Отец, действительно, играл превосходно. Слухи об этом дошли до наших дней.
На первой же гулянке отцу приглянулась моя мать, и он решил сватать ее».
Происходило это, по-видимому, в 1904 году.
Тогда, если основываться на данных переписи 1897 года, Степану Кирилловичу Абрамову было уже 69 лет, его сыновьям: Павлу – 35 лет, Александру (Олексе) – 26 лет, дочерям; Василисе – 35 лет, Параскеве – 21 год.
Степан Кириллович вначале попытался отговорить сына, объясняя, что Степаниду за него не отдадут и лучше и не позориться, а подобрать ровню, но Александр уперся. Кроме Степаниды ему никто был не нужен.
Видя, что «загорелся парень», Степан Кириллович хитростью решил получить то, добиться чего в честном сватовстве он не рассчитывал.
Когда пришли в дом будущего тестя, Степан Кириллович повел разговор о детях, а потом заговорил о Степаниде. Он сказал, что о ней идут слухи, хочет де самокруткой выйти за Степку.
«Отец Степаниды был большой самодур. Тут же взбесился».
– За Гашку-дурачка отдам! – закричал он.
Сват только этого и ждал.
– Зачем за Гашку-дурачка? – сказал он. – Отдай за моего Александра. Чем не парень.
«В это время с гулянья вернулась мать. Отец ее схватил за руку, подвел к моему отцу, снял с божницы икону и, недолго думая, благословил их.
Мать несколько раз падала в обморок. Ее отливали водой. Отец готов был уже на попятную, но дед со стороны матери и слышать не хотел.
Назавтра была сыграна свадьба».
Этому романтическому сюжету «нового» романа, записанному Федором Александровичем Абрамовым, существенно противоречат воспоминания его сестры Марии Александровны Абрамовой:
«Мать в своей семье была самой младшей… Ее отец умер рано. Землей был наделен только он один. А у бабушки было пять человек детей и все девчонки. И всю жизнь до замужества ходили по работницам, чтоб прокормиться. А мама моя побиралась с коробкой в руках. «Помню, – говорила она, – снег-то начнет таять, а я босая ходила, с проталинки на проталинку перескакиваю, ногу подтяну под себя и опять бегу».
Вот такое было ее детство.
Мать говорила, что отец никогда на нее ни разу рук не приложил, плохим словом не обозвал»[5].
2
В 1917 году он был хиротонисан в епископа Пинежского, викария Архангельской епархии, и в 1920 году, уже после закрытия монастыря, назначен исполняющим обязанности епископа Архангельского и Холмогорского. Вскоре его арестовали, а освободили в 1925 году. В 1933 году его возвели в сан архиепископа Иркутского. В сентябре 1937 года архиепископа Павла снова арестовали, и в ноябре 1937 года он умер в тюрьме.
3
Село Веркола Пинежского уезда Архангельской губернии.
4
Есть сведения, что в 1897 году Александр Степанович Абрамов служил кучером в Архангельске.
5
Золотусский И. Федор Абрамов. М.: Советская Россия, 1986. С. 11.