Страница 53 из 168
«Стервец» в руке Каррион вновь шевельнулся. В этот раз он двигался медленно — не просто плавно, а насмешливо медлительно, так опытные учителя фехтования намечают удар, чтоб бестолковый ученик сумел рассмотреть движение на всей его траектории и перехватить на середине. Барбаросса стиснула зубы, пытаясь предугадать это движение и в какой-то миг, короткий, как последний вздох повешенного, угадала его. Клинок Каррион как будто бы заходил из нижней позиции, метя ей в живот, но это было обманное движение, призванное отвести ей глаза, теперь она отчетливо видела это, дьявольски коварный финт. В последний миг перед атакой он качнется влево, чтобы потом выписать горизонтальную петлю и ужалить ее в незащищенный правый бок.
Хитро, Каррион, очень хитро, но ты не напрасно спускала с меня по сто шкур на тренировках. Сестрица Барби, может, не первая рапира Броккенбурга, но тоже кое-что смыслит в фехтовании…
Она вовремя раскусила этот коварный удар. Успела просчитать его траекторию, успела сместить вес к пяткам и сделать половину разворота корпусом, готовясь резко повернуться на каблуках, пропуская удар справа от себя…
Финта не было.
Рапира Каррион не стала делать ложных выпадов и хитрых петель. Почти дочертив до конца уже просчитанное Барбароссой движение, она вдруг дернулась на середине, едва заметно для глаза сместившись в пространстве. Может, на дюйм или два. Но это крохотное едва уловимое движение вдруг мгновенно изменило траекторию, да так, что Барбаросса, крутанувшись, сама подставилась под него самым паршивым образом. «Стервец» впился ей в бедро, вспахав его снизу вверх почти до паха. Славный удар, хлестнуло сухо и громко, точно кто-то перетянул стальным шомполом говяжью тушу.
Барбаросса зашипела.
Больно. Очень больно. Каррион не щадила своих учениц и била всегда в полную силу. Судя по тому, как горела кожа, на ляжке осталась знатная полоса толщиной с палец. Часть роскошного узора, который обнаружится вечером, стоит лишь ей снять с себя дублет и верхнюю рубаху. Тщетно Котейшество будет смазывать эти багровые и сизые полосы зельями, пахнущими водорослями и землей, они будут напоминать о себе всю следующую неделю и невыносимо зудеть.
Если она у нее будет — эта следующая неделя…
Каррион никогда не фехтовала в какой-то определенной манере, держась единого выбранного стиля. Она легко переключалась от тяжеловесной болонской школы с ее рубленными ударами, больше приспособленными для тяжелого клинка, чем для шпаги, на французскую, легковесную, наполненную собственным темпом «шаг-удар», напоминающую вольную музыкальную рапсодию, или на неаполитанскую с ее короткими резкими движениями, почти лишенными элементов уклонения и парирования. Неприятная манера для любого противника, заставляющая его на ходу менять привычные схемы и паттерны.
Много же чести — фехтовать с безоружным…
Барбаросса взмахнула пустой рукой, обозначая удар, но Каррион не купилась на этот трюк — полоснула рапирой навстречу, да так, что чуть не отшибла ей все пальцы на руке. Второй удар — расплата за дерзость — последовал еще быстрее, ткнувшись ей в левую грудь и едва не заставив вскрикнуть от боли.
Это не было шутливой игрой. Не было легкой трепкой, которую иногда задает учитель фехтования нерадивому ученику, обидными уколами демонстрируя его несостоятельность как противника. Каррион орудовала рапирой совершенно серьезно, в полную силу, не сдерживая руки, не отсчитывая трехсекундных пауз после каждого попадания, не подавая ей никаких жестов. Серо-голубые глаза, почти скрытые густыми волосами, тусклые и холодные, как прозрачные топазы, равнодушно смотрели сквозь нее, в то время как послушный «Стервец», едва слышно поскрипывая в медных пальцах, наносил все новые и новые удары, каждый последующий еще точнее и безжалостнее предыдущего.
Это не бой, поняла Барбаросса, получив еще три ужасно зудящих полосы поперек груди и живота. Это самая настоящая порка, унизительная и позорная. Вот что приготовила для нее Каррион, вот как намеревалась вознаградить за пропущенный урок…
Ах, дьявол! Больно!
Не в силах ни контратаковать, ни парировать, Барбаросса вертелась из стороны в сторону, силясь разминуться с рапирой в руке сестры-капеллана, но собирала на себя куда больше ударов, чем пропускала. В какую бы сторону она ни повернулась, рапира Каррион мгновенно настигала ее, обжигая, чтобы через секунду, не дав даже набрать воздуха сквозь зубы, ужалить еще раз, найдя самое уязвимое место. Не поединок — чертова травля. Лучше бы уж приказала снять рубаху — и отхлестала плетью поперек спины, чем так…
Пытаясь найти противодействие этому губительному ливню из обжигающих ударов, Барбаросса старалась двигаться так, как предписывает дестреза, древнее испанское искусство фехтования. Именно дестрезу ставила во главу угла Каррион, обучая их фехтованию, гоняя по всей зале, считая ее наиболее эффективной и универсальной школой, овладеть которой требуется в первую очередь. Сестрица Барби и думала, что овладела — до сей поры…
Дестреза требовала нарисовать под ногами умозрительный «Магический круг», он же «Круг Тибо», внутри которого требовалось перемещаться в процессе поединка. Не в диаметральных направлениях — слишком длинные и предсказуемые — а в коротких, хордовых и радиальных. Не я привязана к кругу, а круг ко мне, твердила себе Барбаросса, отмеривая короткие приставные шаги, двигаться надлежит резко, но так, чтобы цепочки резких движений сплавлялись в единое, продуманное и плавное…
Херня. Полная херня. Злосчастному Жерару Тибо, полосовавшему рапирой незадачливых учеников и, надо думать, имевшему от этого немалый стояк, ни хера не доводилось фехтовать, лишившись пальцев на левой ноге и без оружия в руках. Иеронимо Каранза наверняка не выходил на бой с голыми руками, имея против себя не свинопаса с деревянным мечом, а Черное Солнце Каррион, лучшую рапиру Броккенбурга. Альваро де ла Вега не считал каждое мгновение своей жизни, ощущая, как копошится во внутренностях крохотный голодный демон, уже повязавший себе на шею вышитую салфеточку в ожидании трапезы…
Дестреза, прославленное искусство испанских мастеров, ничуть не выручало ее. Удары Каррион сыпались градом, настигая ее на каждом шагу, в какую сторону бы она ни двигалась, а чертов «магический круг», который она мысленно нарисовала вокруг себя, увы, не служил ей защитой, больше связывая ноги, чем спасая от ударов.
Не скулить, приказала она себе, медленно отступая, пытаясь по крайней мере ловить удары на руки и чувствуя, как опухают предплечья. Каррион вознамерилась учинить тебе взбучку и, черт возьми, она своего добьется, просто держись стойко, чтобы у нее не было причин упрекнуть тебя в трусости — иначе она вытряхнет из тебя душу…
Барбаросса попыталась сделать обманный шаг вбок, чтобы выиграть себе хотя бы секунду, но «Стервец», только того и ждавший, взвился и полоснул ее по неприкрытой шее, да с такой силой, что Барбаросса, не удержавшись, вскрикнула. Точно сорок оводов одновременно ужалили ее в кадык. Сука, до чего больно…
Она вдруг ощутила, как пульсирует под ребрами Цинтанаккар. Без сомнения, он чувствовал происходящее и радовался ему, ее боль питала его, насыщая и забавляя, служа приятным аперитивом для той боли, которую он для нее заготовил. Сучья мразь… Вытащить тебя… Раскаленными щипцами… Раздавить гадину, чтоб лопнул, как застоявшийся гнойный пузырь, как…
Она шагнула в сторону, намереваясь разминуться со «Стервецом», но этот шаг оказался лишним. Мгновением позже рапира хлестнула ее по левому плечу, да так, что вся рука враз сделалась не то деревянной, не то глиняной, а от плеча до самых кончиков пальцев потекли, ветвясь и переплетаясь, огненные ручьи.
— Неверно, — спокойно и холодно произнесла Каррион, не наградив ее даже кивком, — Ты шагнула перпендикулярно удару и совершила ошибку. Твои ноги не слушаются тебя.
Мои ноги скоро сожрет тварь из Преисподней, если еще прежде они не…
Следующий удар — левая голень. Следующий удар — правое бедро. Следующий удар…