Страница 54 из 168
Блядский «магический круг» лопался под ногами. Заточенная в нем, точно гомункул в своей склянке, она лишь сковывала себе маневр, вновь и вновь подставляясь под удары. Чертова дестреза не помогала, все ее принципы и правила или не работали или работали против ее самой. Напрасно она пыталась оживить в памяти заскорузлые гравюры-репродукции из «Понимания Дестрезы» де ла Вега и «Академии меча» Тибо, которые она штудировала вечерами. Все эти дуэлянты с обнаженным торсом, тщательно писанные каким-нибудь сладострастным евнухом, разили друг друга рапирами легко и изящно, в то время как она сама судорожно металась из стороны в сторону, осыпаемая ударами, не обращая внимания на боль, силясь только не упасть под натиском Каррион.
Каррион, казалось, не было нужды в фехтовальных приемах. Она двигалась не на полусогнутых ногах, как велели все известные Барбароссе фехтбуки и наставления, а на прямых, с ровной, как спица, спиной. Разила не мягкими порывистыми движениями, как приличествует мастеру клинка, а короткими, прямыми, будто бы случайными, но каждое такое движение, выглядевшее случайным, оказывалось роковым, неизбежно оканчиваясь разящим прикосновением стального лезвия.
Барбаросса попыталась сократить дистанцию до минимума, лишив «Стервеца» пространства для маневра — рапира безжалостно жалила ее короткими тычками в грудь и бедра. Барбаросса пыталась отступать, держась на длинной дистанции — рапира легко поспевала следом, полосуя прикрытые тонкой тканью предплечья, ребра, ключицы…
— Лишний шаг. Неверно.
Барбаросса едва не взвыла, когда стальной прут чиркнул ее по колену, превратив его в один крохотный сверхплотный кокон из костей и боли.
— Нарушено равновесие. Неверно.
«Стервец» раскромсал ей левую лопатку, поймав в момент отступления, хладнокровно, как нож в руках повара кромсает куропатку, которую следует подать на обед.
— Это был «mandoble», не длинный «arrebatar»[4], ты совершенно напрасно отступила.
Подбородок. Снова левое бедро. Правый локоть. Шея.
Клинок находил ее на любой дистанции, не считаясь с расстоянием, и безжалостно разил, всякий раз едва не заставляя вскрикнуть от боли. Точно бесплотный демон, он вился вокруг нее, сам недосягаемый, чтобы мгновенно впиться в нее незащищенное тело.
Херово, подумала Барбаросса, пытаясь сквозь зубы втягивать воздух, сделавшийся вдруг вязким и горячим, точно баварская похлебка на сале. Ты выдыхаешься, и чертовски стремительно. Каждая новая дыра в твоей шкуре, оставленная клинком Каррион, это пробоина, через которую выходят твои силы. Ты уже спотыкаешься, как чертова кляча, уже мечешься по своему проклятому «магическому кругу», а ведь от отмеренных четырех минут, пожалуй, не прошло и половины…
Правая ключица. Живот. Правое колено. Ягодица.
— Кажется, ты немного переоценила свои возможности, — сухо заметила Каррион, делая аккуратный выпад из нижней позиции, такой нарочитый и легко читаемый, что выглядел насмешкой, — Я бы даже сказала, оценила их непростительно высоко.
Этот удар тоже был ловушкой. Пытаясь миновать его движением против часовой стрелки, Барбаросса пропустила тот миг, когда он, скользнув мимо ее плеча, вернулся обратно страшным и хлестким ударом под лопатку.
Не поединок. Не игра. Не проверка.
Сухая бесстрастная экзекуция. Хладнокровная, выдержанная, методичная.
— Твои ноги напоминают мне ноги конюха, Барбаросса. А твое чувство клинка не заслуживает даже снисхождения. Первая же дуэль, в которой ты будешь участвовать, продлится приблизительно четыре секунды. А после тебя закопают где-нибудь на окраине.
Цинтанаккар трепетал от возбуждения, ощущая все новые и новые обжигающие прикосновения рапиры. Барбаросса ощущала, как он ворчит, сидя в ее груди, как втягивает в себя тончайшие ароматы ее боли, проникнутые осознание собственной беспомощности. Настоящее пиршество для его демонической душонки.
— Восемь месяцев, — рапира в руках Каррион, только что бывшая где-то очень далеко, вдруг оказалась в трех дюймах от лица Барбароссы, по-змеиному хищно уставившись точно меж глаз, — Ты знаешь, что это значит?
Да, подумала Барбаросса, ощущая, как дыхание выскальзывает из груди, сделавшейся пустой, точно пивной бочонок. Да, знаю.
— Да, я…
Лезвие рапиры чиркнуло ее по лбу, разорвав кожу. Лоб обожгло так, точно это она, а не тупая сучка Холера напялила на себя диадему из обжигающего серебра…
Тускло-голубые глаза Каррион моргнули. Кажется, впервые за все время поединка.
— Это значит, ты будешь хранительницей чести своего ковена. Это значит, ты будешь взыскивать кровью за оскорбления, которые причинили твоим сестрам, и неважно, кто это будет, простой смертный, обер или последний из круппелей. Но как ты будешь защищать честь «Сучьей Баталии», если ты бессильна защитить свою собственную? Взгляни на себя, сестра Барбаросса. Ты разеваешь рот, как рыба. Ты поскальзываешься. Ты тратишь свои силы. Ты выглядишь никчемной и жалкой.
Барбаросса, оскалившись, отмахнулась от жужжавшей напротив лица рапиры, точно это была досадливая муха, вьющаяся над трактирным столом. Она останется на ногах. Сколько бы раз «Стервец» не язвил ее, оставляя истекающие кровью зарубки, она не попросит пощады. Будет стоять, пока не…
Медные пальцы Каррион едва слышно скрипнули на рукояти.
— Ты ловко управляешься с кулаками, этого у тебя не отнять. Но через восемь месяцев тебе придется спрятать твои кастеты в сундук для игрушек и взяться за настоящее оружие ведьмы. Чего ты будешь стоить с рапирой в руках?
Укол в бедро заставил Барбароссу потерять равновесие, а неловкий отход стоил еще двух адски саднящих укусов — в шею и грудь. Во имя всех демонов Преисподней, этот поединок должен был длиться четыре минуты, но длился, кажется, уже второй час. Еще минута — и она осядет грудой скулящего от боли мяса прямо на опилки. А может, лишится глаза, если Каррион подумает, что урок был недостаточно нагляден. Защищать честь ковена можно и с одним глазом, не так ли?..
Кажется, Лжец что-то бормотал ей на ухо, но она не разобрала, что. Едва ли это было утешением, милосердия в этом выблядке было не больше, чем в уличной крысе. Да ей и не требовались утешения, ей требовалось что-то, способное унять жгучую боль во всем теле — в тех местах, где ее доставала безжалостная рапира Каррион.
Барбаросса попыталась сделать резкий шаг в сторону, чтобы выиграть себе хотя бы секунду, но получила такой тычок под колено, что охнула в голос, а ногу, казалось, ожгло колючим трещащим пламенем, едва не оторвав напрочь.
— У «батальерки» может быть много грехов, — спокойно обронила Каррион, наблюдая за тем, как Барбаросса, рыча от боли, пытается отступить на негнущейся ноге, — Адские сеньоры охотно пестуют наши грехи, забавляясь ими, нарочно дают им плодородную почву. «Батальерка» может быть похотливой, скупой, трусливой, алчной… Все это не смертельно, если все это не мешает ей выполнять ее долг перед сестрами. Но среди всех грехов, которыми испытывает нас Броккенбург, есть один смертельно опасный…
Рапира загудела. Двигаясь по нисходящей траектории, она должна была зацепить ее за локоть. Ловкий удар и нанесен быстро, но очень уж явственный. Обманка. Это должна быть обманка. Каррион ждет, что она попытается отклониться влево и тут ее настигнет настоящий удар — длинный, с протяжкой, через весь корпус.
Нельзя отклоняться влево. Нельзя быть предсказуемой. Прикрыв локтем живот, Барбаросса сделала полшага назад и влево. Этот шаг выиграл ей три дюйма, критическое расстояние, которого не хватило рапире Каррион. Ей придется шагнуть, чтобы вернуть себе привычную дистанцию, и только потом, развернув клинок…
Она так и не успела понять, где сделала ошибку. Возможно, в этом ударе была не одна обманка, как она решила, а две. Возможно, адский сеньор, владеющий душой Каррион, позволял ей нарушать все мыслимые законы бытия во время боя. Возможно, сестра-капеллан просто оказалась быстрее, чем она могла предполагать.