Страница 41 из 168
— Сестра…
Шустра вместо того, чтоб раствориться, как плевок в колодце, мялась на крыльце, теребя пальцами полу вытертого дублета. Знать, что-то грызло ее изнутри, мешая опрометью броситься прочь, спасая свою шкуру. И, верно, что-то значительное, раз уж возобладало над этим мудрым инстинктом.
— Что тебе?
— Старшая сестра Каррион, — Шустра отвела взгляд, явственно борясь с желанием отступить на шаг в сторону, — Она ожидала вас на занятие по фехтованию сегодня в пять пополудни. И была очень… разочарована вашим отсутствием.
Фехтование. Каррион. Пять часов.
Барбаросса ощутила, как мешок с гомункулом наливается тяжестью, словно там помещается не банка с тухлым выблядком, а дюжина двенадцатифунтовых ядер.
Она была так увлечена свалившимися на ее голову неприятностями, что позабыла о назначенном ей уроке. И, черт возьми, эта забывчивость самым паршивым образом отзовется на ее шкуре.
Каррион чертовски серьезно относилась к своим урокам, не делая снисхождения и послаблений для своих учениц — и для самых талантливых из них. Даже небольшое опоздание было чревато дополнительной порцией упражнений, таких изматывающих, что
ей невольно вспоминалось детство в Кверфурте и трещащие от тяжести корзины с углем позвонки. Каррион не признавала смягчающих обстоятельств. Кажется, она вообще не знала об их существовании.
Барбаросса выругалась сквозь зубы. Может, она и пользуется статусом протеже Каррион в Малом Замке, но этот статус ни на дюйм не улучшит ее участь, когда старшая сестра вспомнит про нее в следующий раз. Прогулянное занятие может быть мелочью для кого-то, но только не для нее. Можно не сомневаться, она заставит плакать спину сестрицы Барби кровавыми слезами…
Барбаросса ощутила желание вжать голову в плечи, как еще недавно делала Кандида. Окна кабинета Каррион в башне горели, а это могло значит только одно. Сестра-капеллан в замке. Дожидается ее появления. И как только дождется…
Возможно, монсеньор Цинтанаккар сегодня ляжет спать голодным, подумала Барбаросса. Потому что все, что от меня останется после Каррион, это груда окровавленного дерьма — едва ли этим удовлетворится безумный сиамский демон, считающий себя зодчим из самого Ада…
— Меня здесь нет, — негромко и отчетливо произнесла Барбаросса, глядя Шустре в глаза, — Повтори.
— Вас здесь нет, сестра, — покорно отозвалась та, не переменившись в лице, — Ушли с утра в университет да так и не приходили.
— Молодец, — она потрепала ее пальцами по щеке. Презрительная ласка, достающаяся обычно шлюхам из таверны, — А теперь брысь прочь с моих глаз.
Барбаросса застыла на пороге, машинально поглаживая ладонью живот, точно бессознательно пытаясь приласкать поселившегося внутри него демона, как ласкают кота или прочую домашнюю тварь.
Записки Котейшества. Вот, что может ей помочь. Некоторые из них, конечно, зашифрованы, но она знает шифр, а значит, сможет их прочитать. Котейшество никогда как будто бы не испытывала склонности к сиамских демонам, но ее записи — кладовая бесценных и тщательно систематизированных знаний во всех областях адских наук. Совсем нельзя исключать того, что в разделе Гоэции ей встретится знакомое имя. А даже если и не встретится — может, она узнает, как найти общий язык с существами его рода…
Лжец в мешке фыркнул, в этот раз отчетливо.
— Напрасные надежды, — пробормотал он, — Я почти уверен, что Цинтанаккар уникален в своем роде. У него нет ни близких родичей, ни покровителей, ни сюзеренов. Он — обуянный жаждой крови адский дух, а не какой-нибудь шорник при дворе адского владыки.
— Думаешь, в записях ничего нет о нем?
— По всей видимости.
— Значит, я проверю.
— Время, — Лжец произнес это резко, будто бы сквозь зубы, — Позволь напомнить, у тебя в запасе чуть более получаса. И все богатства мира не помогут тебе убедить Цинтанаккара отсрочить пытку.
Барбароссе пришлось набраться духа, прежде чем переступить порог.
— Заткнись, — произнесла она, — Ради всех кругов Ада, заткнись, Лжец.
Внутри Малого Замка царила сырость — тот неприятный вид сырости, который Барбаросса не любила больше всего и который всегда пробирался внутрь по осени, невзирая на толстые каменные стены и тщательно законопаченные паклей швы в оконных рамах. Этот запах, неуловимо отдающий не то водорослями, не то квашенной капустой, вплетался во все здешние ароматы, усиливая одни и ослабляя прочие, отчего замок немедленно начинал разить казармой ландскнехтов. Из кухни пахло кашей на свиных шкварках, из чулана — сырыми плащами, из прихожей — несвежей стружкой, подгнившей обувью, лаком и жиром для ламп.
Печь на первом этаже натужно трещала, бросая на стену злые оранжевые сполохи, в ее топке, похожей на ад в миниатюре, жарко пылали дрова. Но даже она не могла выгнать из замка чертову сырость. Барбаросса мрачно усмехнулась. Известно, отчего. Судя по едкому духу, отчетливо ощущаемому в воздухе, в печи горели еловые дрова, дающие до черта смолы и вони, чертовски паскудно горящие, но стоящие вдвое дешевле дубовых. Барбаросса не сомневалась, что Гаста и на этом сумела нагреть руки. Аккуратно получая деньги от Веры Вариолы на дрова и провиант для ковена, и то и другое она приобретала вполцены в одной только ей известных лавочках Миттельштадта. Сыр часто оказывался прогорклым, хлеб несвежим или самого скверного помола, наполовину состоящий из отрубей, а вино — кислятиной, половину букета которой составляла изжога. Черт, эта сука так привыкла распоряжаться общим кошелем «Сучьей Баталии», что уже с трудом отличала его от своего собственного! Как однажды мрачно пошутила Саркома, пытаясь вычистить гниль из купленного накануне лука, если бы сестре Гасте дали денег, поручив купить коня, она вернулась бы в Малый Замок с лягушкой на узде…
Старшие сестры по заведенной традиции питались за отдельным столом, и уж для него Гаста обычно не скупилась. Да и сама пила отнюдь не кислятину.
Запах каши со шкварками был соблазнителен, но Барбаросса не позволила ему сбить себя с пути. Некстати вспомнилась мясо, которого она так и не отведала в «Хромой Шлюхе». Ничего, хмуро подумала она, ступая на скрипучую лестницу, подвяжешь брюхо на пару часов, небось, с голоду не помрешь.
Кажется, Цинтанаккар мрачно усмехнулся ей изнутри.
Общая зала не производила впечатления просторной, даром что занимала почти весь второй этаж Малого Замка. Служившая «батальеркам» и спальней и столовой и всеми прочими помещениями, от оружейной до игорной залы, в любое время суток она вмещала в себя так много народу, что мало чем отличалась от трактира, особенно в те моменты, когда сестры, раздувая воображаемую или мнимую обиду, принимались крыситься друг на друга или пускали в ход кулаки.
И все же это был дом. Может, тут не было украшенных шелками альковов и будуаров, как у «бартианок», не скользили слуги в ливреях, разнося на подносах виноград — плевать. Она, Барбаросса, согласна считать домом любое место, где ей не могут всадить нож под ребра. И Малый Замок в этом отношении полностью удовлетворял ее требованиям.
Обычно уже после обеда общая зала представляла собой весьма суетное место. Возвращаясь с занятий, «батальерки» использовали его каждая на свой лад. Кто спешно хлебал похлебку из миски, кто готовил уроки, кто откровенно бездельничал, развлекая себя бесхитростными проказами или болтовней. Кому-то непременно нужно было заштопать чулки, подстричь ногти или смазать раствором из печной сажи с уксусом прыщи. Поупражняться со шваброй, воображая ее алебардой, пооткрывать в самый неподходящий момент окна, разбросать по всей комнате предметы туалета, куриные кости и заколки…
Общая зала лишь казалась огромной, уж по крайней мере, по сравнению с чуланом, где спала прислуга. Разделенная на семь частей, по числу сестер третьего круга, обитавших в замке, она превращалась в подобие земного шара в миниатюре, вечно раздираемого склоками, сварами и войнами. Гаргулья, пребывая не в духе, запросто могла вцепиться зубами в любую товарку, имевшую несчастье оказаться поблизости. Холера жить не могла без скабрезных анекдотов и рассказов о своих похождениях, от некоторых из которых, пожалуй, стошнило бы даже многое повидавших «бартианок», давно сделавших похоть одним из излюбленных инструментов своего ковена. Саркома, сама редко лезшая в драку, охотно подбадривала участниц, безжалостно орудуя ядовитыми шипами своих острот, а Ламия… Ее присутствие в общей зале было почти незаметным, она никогда не участвовала в разговорах и даже на обращенные к ней вопросы зачастую отвечала одной только улыбкой. Но всякий раз, когда она оказывалась внутри, все находящиеся там сестры внезапно ощущали будто бы скопившееся под крышей Малого Замка напряжение — точно гул невидимых энергий Ада…