Страница 158 из 168
Кажется, не хватило всего немного.
— Хватит, — холодный голос Фальконетты прозвучал негромко, но Барбаросса расслышала его даже сквозь грохот в голове, — Довольно.
Они отползли от нее, недовольно ворча, точно гиены, не успевшие утолить свой голод, но не осмеливающиеся перечить хозяйке. Кое-кто прихрамывал — Барбаросса отметила это с удовлетворением, хоть сама булькала кровью, точно прохудившийся бурдюк — кое-то славно украсился свежими отметинами. Даже Жевода заработала пару заметных ссадин на щеке. Жаль, не удалось впиться зубами ей в нос напоследок — без носа эта сука смотрелась бы куда лучше…
— Фалько… — зубы Жеводы щелкнули, едва не перекусив это слово пополам, — С каких пор ты мешаешь своим девочкам развлечься? Мы как будто бы заслужили?
Фальконетта смотрела на нее холодно, держа руки за спиной. Она не присоединилась к своему выводку в «кошачьем танце», и неудивительно. Ее изломанное тело едва ли годилось для таких развлечений. Пожалуй, ей бы больше подошло вязание…
— Вспомни, о чем мы с тобой говорили, Жевода, — ровным тоном произнесла она, — Это должна быть казнь, не драка. Если вы увлечетесь и просто забьете ее до смерти, она не послужит нашему ковену так, как должна послужить.
Барбаросса попыталась приподняться на локтях, ощущая себя огромной тяжелой рыбиной, выброшенной приливом на песок. Пепел, смешиваясь с кровью, превращался в грязную жижу, немилосердно пачкающую и без того висящих лохмотьями дублет.
— Т-тупые суки… — выдавила она из себя, выталкивая слова вперемешку с кровавыми сгустками, — Это же… Это же «Хексенкессель». Если вы… убьете меня здесь, Б-большой круг вздернет вас как крольчих на ишачьем члене.
Жевода ухмыльнулась, с хрустом разминая славно поработавшие кулаки.
— Ты так поумнела в последнее время, Барби, душечка! Помню тебя на первом круге, ты была никчемной кровожадной тварью с мозгами гарпии. Но видно, общество Котейшества идет тебе на пользу… Наверно, ты уже хочешь стать профессором? Тогда понятно, зачем ты завела гомункула. Профессору нельзя без ассистента, верно?
Барбаросса нашла в себе силы перевернуться на бок. Тело саднило, будто превратилось в один большой кровоподтек, в ушах чудовищно звенело. Тем приятнее будет монсеньору Цинтанаккару, обессиленно подумала она. Не придется жевать, напрягать зубы…
— Гомункул… — процедила она, — Нахер вы его стащили?
— Только посмотрите-ка, — шипящая от боли Катаракта крутилась из стороны в сторону, пытаясь разглядеть в осколок зеркальца свою лопнувшую щеку, — Сестрица Барби обиделась на девочек потому что они взяли без спроса ее игрушку! Сестрица Барби сейчас заплачет!
— Извини, что нам пришлось позаимствовать твоего дружка, Барби, — Жевода ободряюще улыбнулась, — Он был такой хорошенький, мы не смогли устоять. Пухлый, маленький, настоящий милашка — как маленькая куколка! Мы хотели поиграть с ним, только и всего.
— Где он?
— Где? — Жевода пожала плечами, — Где-то здесь, наверно. Куда мы дели выблядка, когда наигрались, Эритема?
Человекоподобная коряга в углу комнаты шевельнулась.
— Я закопала его под мусором.
Жевода осклабилась.
— Так откопай! Отдай его милочке Барби. Нам он ни к чему, мы уже наигрались, верно, девочки?
— Наигрались, — хихикнула Катаракта, вынужденная стягивать пальцами лопнувшую щеку и копающаяся за пазухой, видно, в поисках нитки с иголкой, — Дурацкая кукла. Зачем она тебе, Барби? Наряжать в платьица и пить с ней чай, воображая себя счастливой мамочкой?
Эритема отпихнула ногой груду обломков и достала знакомую Барбароссе банку. Целую, хоть и обильно покрытую пеплом. Чтобы его стряхнуть, Эритеме пришлось сильно тряхнуть банку — и Барбаросса ощутила, как ее собственное сердце тяжело ударилось о ребра — в такт тому, как маленький скорченный комок внутри банки ударился о стену сосуда.
Она ожидала услышать по меньшей мере нечленораздельное ругательство. Лжец и прежде не отличался добрым нравом, кроме того, терпеть не мог, когда его сосуд подвергали таким фокусам. Существо маленькое и уязвимое, всякий раз, когда Барбароссе приходилось споткнуться на мостовой, он извергал из себя ругательства столь изощренные, словно провел жизнь не на уютной полке или на столике в гостиной, а на палубе каперского корабля. Но в этот раз он смолчал. Даже не шевельнулся. Сжавшийся в комок, он плавал в мутной жиже неподвижный точно заспиртованный комок плоти — заспиртованный препарат из богатой коллекции анатомического театра профессора Железной Девы.
— Мы ведь хотели подружиться с тобой, Барби, — Жевода, взглянув на гомункула, скривилась от отвращения, — А лучший способ подружиться — узнать о человеке как можно больше. Мы надеялись, твоя куколка расскажет нам о тебе. О тебе и о твоем ковене. Наверняка этот сморчок знает какие-то гадкие тайны Малого Замка, а? Из числа тех, что вы, «батальерки», прячете среди грязного белья… Какая досада!
— Что с ним? — резко спросила Барбаросса.
Оторваться от пола было тяжело. Все кости в ее теле словно превратились в раскаленный проволочный каркас, на который было нанизано истекающее кровью мясо. Дьявол, так вот как себя ощущает Фальконетта каждое утро, сползая с кровати…
— Ах, я все время забываю, некоторые куколки созданы для того, чтобы ими любоваться, а не чтобы играть, — Жевода сокрушенно покачала головой, — Девочки часто забывают об этом в пылу игры, верно? Эри, отдай его сестрице Барби. Пусть побаюкает перед смертью. Не станем же мы лишать ее такой малости?
Барбаросса боялась, что Эритема швырнет в нее банку, точно снаряд — валяющаяся на полу, точно истоптанная ветошь в кровавой пене, с переломанными пальцами, она бы никак не успела ее поймать. Но Эритема, медленно опустившись, покатила банку по полу. Спасибо и на том.
Банка была скользкой, покрытой коркой из пепла и крови. Захрипев от боли, Барбаросса попыталась оттереть ее, но та скользила в руках, стекло покрывалось грязными разводами.
Потерпи, Лжец. Эти суки, наверно, порядком успели тебе напугать, но ты ушлый малый, ты наверняка не остался в долгу. Сейчас мне нужна твоя помощь, слышишь ты, маринованная бородавка? У сестрицы Барби выдалась неудачная ситуация, ее вот-вот разорвут на части, так что если в твоей раздутой голове завалялся хороший совет, я обязательно его выслушаю.
— Милый был малыш, — Жевода обошла Барбароссу кругом, наблюдая, как та судорожно стирает грязь рукавом, — Может, не очень хорош собой, но смелый и упрямый как маленький демон. Представь себе, он ничего нам не рассказал. Ни про тебе, ни про твой ковен. А ведь мы просили. Мы очень сильно его просили.
Лжец не шевелился. Съежившись, он плавал в мутной жиже питательного раствора, точно комок водорослей, равнодушный ко всему происходящему. Он выглядел иначе, чем часом раньше, в момент их последней встречи. Потому что…
— Суки… — прошептала Барбаросса, — Какие же вы суки… Что же вы наделали…
Ей сразу показалось, что он сделался меньше, но она думала, это из-за здешнего света, из-за этих чертовых ламп, бьющих в лицо, да размазанной по стеклу грязи. Но нет. Лжец и в самом деле стал меньше. Вместо одной из ног, его жалких скрюченных ножек, похожих на не сформировавшиеся плавники, осталась крохотная культя с торчащей косточкой, серой, кривой, тонкой как зубочистка. Из скособоченного тельца с несимметрично грудью торчали швейные иглы — Барбаросса насчитала три или четыре. Один глаз, пустой и мертвый, безразлично глядел в лицо Барбароссе, вместо другого был виден крохотный вздувшийся нарыв. Это ожог, вдруг поняла она. Должно быть, от папиросы. Они достали мальца из банки и папиросой ткнули ему горящей папиросой или угольком в…
Катаракта вновь хихикнула.
— Мы думали сделать его посимпатичнее. Немножко похожим на меня Черт, слышала бы ты, как он ругался! В жизни не думала, что в таком крошечном куске дерьма может быть столько злости!
Барбаросса, сама не зная, зачем, открутила запястьями крышку, не замечая боли в искалеченных пальцах. Как будто скрюченное тельце гомункула можно было разложить на полу, точно утопшего котенка, чтобы пальцем помассировать его крохотную как орех грудь и вновь запустить остановившееся сердце.