Страница 3 из 11
Изменения в социальной и экономической жизни породили устойчивые социальные лифты, расширенную правовую систему и свободное предпринимательство, расширившее хозяйство за пределы промышленности.
Хоть новая экономика достигла идеала в техническом оснащении, но она с гигантским голодом требовала беспрерывной экспансии. Чтобы избежать внутренних конфликтов и удержать внутреннюю государственную стабильность, каждая из влиятельных стран Бонумы взяла под свой контроль находившихся рядом малых соседей и начала политику колонизации восточных земель за океаном. Монархические дома этих стран (новых империй) в первую очередь установили ясные и взаимовыгодные отношения с крупными держателями капитала (по ходу повествования станет понятно, какие), а затем, создав Лигу Запада, постановили, что на территории Бонумы не могут происходить никакие военные конфликты, а территориальные границы каждой страны впредь и навеки незыблемы.
С тех пор почти как двести лет мир пребывал в консервативном покое: люди продолжали пользоваться технологиями на основе установки Дезира-Франца, Бонума оставалась в мире, земли Востока продолжали осваиваться и развиваться.
Виктор владел совсем новым вишневым «Кордом», произведенным фирмой «Пантера». «Корд» представлял из себя трехобъемный, четырехдверный седан несколько квадратной формы, с закругленными краями, на четырех больших колесах. С двумя керосиновыми фонарями на носу. В передней части кузова находился роторный двигатель и занимал практически полтора метра от общей длины машины. Зато такой двигатель выдавал сто киловатт мощности и разгонял «Корд» до ста сорока километров в час. Достался этот «агрегат» Дезиру за тридцать две тысячи.
Салон машины был полностью выполнен из красного дерева, алюминия и кожи. На приборной панели в ряд красовались различные индикаторы часового типа, показывающие скорость, давление, температуру, состояние компрессора и прочее.
Свою машину Виктор водил и обслуживал сам, что у пожилых людей его круга вызывало недоумение, а молодежь, наоборот, прельщало.
«Корд» запускался при помощи кривого ключа, но не снаружи, как экономичные машины, а из салона; паз находился посередине между водительским и пассажирским сиденьем. Дезир раскрутил ключ, двигатель издал тихий шипящий звук, Виктор включил первую передачу, и карета тронулась.
За восемь минут до ранее оговоренного времени Виктор Дезир прибыл к дому своей невесты. Но ждать не пришлось и двух минут, как тут же вся семья Галье – мать, отец и дочь – стояла у машины.
Невесту Виктора звали Мария Галье – миловидная, нежная барышня двадцати двух лет от роду, на лицо была проста, но хороша (красоты была не аристократической, а скорее крестьянской); невысокая, с пшеничного цвета волосами; состояла певицей (преимущественно второго плана) при театре на Барбарис-Сали. С Виктором ее свел отец, который и сам был влюблен в него не меньше дочери, но любовь эта была одним лишь трепетом перед фигурой богатого, стремительно развивающегося художника.
Сам же отец, звали его Ромуа (что на фарманский манер – Ромак) Галье (урожденный Сосновик), познакомился с Виктором в театре, где Ромуа с женой служили костюмерами-декораторами, когда Дезир начал водить дружбу с художественным руководителем театра Гердом Штуром. Галье некоторое время рвался познакомиться с Дезиром – «своим любимейшим писателем», после был представлен, а буквально через несколько недель свел Виктора со своей дочерью, поскольку знал, что сам по себе он для «своего любимого писателя» интереса не представляет. Но, по правде говоря, именно Ромуа Галье подтолкнул Дезира к режиссуре. Сам он был человеком низкорослым, обрюзгшим, в некоторой степени неприятным; с круглым лицом и крючковатым носом. Происхождения своего очень стыдился и усиленно выдавал себя за фарманца, но был чистокровным родловцем (народ с крайнего запада материка). Фамилию же Галье взял у жены (чистокровной фарманки), а до этого несколькими годами ранее навсегда положил стать истым фарманцем. Но как он ни старался, а избавиться от западного акцента не мог. Также и в Фарманском Королевстве успехов ему добиться не удалось; сам он хоть и имел некоторый, весьма приличный капитал, а жил почти приживальщиком при доме своей жены. После пяти бесполезно потраченных лет Ромуа взял жену, малютку-дочь и переехал в Алийскую Империю, где дал себе слово, что выбьется в «высший свет», а иначе: «деньги моим девочкам, а сам – в петлю». И отчасти план он свой осуществил: усиленно играл фарманца, изображал акцент так, что бывало доходило до карикатуры, не жалел ни себя, ни жену, обивая пороги театров, опер, трактиров и даже цирков, и в итоге дорвался до места декоратора в театре на Норской (все здесь же, в Садд-Скалади), а через пару лет, совместно с женой, оккупировал закулисье театра на Барбарис-Сали.
Мать семейства, Фенедикта, была женщиной строгой, немногословной, расчетливой. Высокой, сухой, но очень красивой. В молодости могла бы и без намерения затемнить собственную дочь. Была из семьи одного разорившегося дворянина, которому однажды предложили выдать Фенедикту за «человека надежного и состоятельного» (это при том, что Ромак до последней капли сидел на шее семьи Галье), и тот не смог отказать. Фенедикта была умна и слишком черства, а потому низкорослый родловец в качестве супруга ее совершенно не расстроил – она понимала, что следует быть реалисткой и работать с тем, что есть, а не мечтать у окна о благородном атланте. Но даже при всей своей строгости порой не могла сдержать нежных, слезливых чувств к дочери – ее единственной любви в этой жизни.
Мария вышла в прекрасном, дорогом, светлом вечернем платье с открытыми плечами и туго затянутым корсетом, делавшим ее узкую талию форменно осиной. Мать ее была в скромном черном туалете, который не только не унижал ее, а скорее подчеркивал зрелость ее красоты. Ромак нарядился в обычные тканевые брюки, жилет, но по моде нацепил поверх атласный кафтан, совершенно не садившийся по его круглому животу.
Поначалу Виктор надеялся хоть на какое-нибудь приличие со стороны родителей Марии – думал, что те догадаются явиться в отдельной карете, – но Ромуа уже усаживал жену на заднее сиденье, и планы на уединенную поездку с Марией вмиг испарились. По дороге отец Галье пытался завести какой-то разговор, но никто его не поддерживал, а потому до дворца градоначальника ехали молча.
В половине восьмого (время, когда прибывают представители творческой интеллигенции) Виктор и семья Галье вошли в гостиный зал. Народу к этому времени уже собралось достаточно, человек пятьсот, в основном обычные гости: видные буржуа города, банкиры, юристы. Понемногу начали прибывать художники, профессора, философы, артисты. Последними ожидали крупных чиновников и промышленников.
Начало вечера было отведено под светский ужин – время, когда играет живая музыка, разносятся еда и напитки, а люди между собой знакомятся и общаются. Затем по программе шли несколько церемоний награждения: на театральную премию «Адамас Корона» и на гуманитарную императорскую премию. И в заключение вечера – большой бал.
Не раз Виктор был гостем на июньском приеме, но даже год назад он не испытывал такого странного смешения чувств: коктейль из скуки, отторжения, восторга и насмешливого пренебрежения.
Первым Дезира заметил и увлек в свою компанию Герд Штур, художественный руководитель театра на Барбарис-Сали. Перед тем как представить Виктора двум пожилым важным господам, Герд отвел его немного в сторону и заговорил:
– В общем, я тут из верного источника осведомился – премии за лучшую режиссуру и за лучший дебют – твои, – он поздравительно похлопал Виктора по плечу.
– А почему не только за лучший дебют?
– Наверное, у Поли Германа денег не хватило.
– А я же даже ничего и не предлагал.
– Ну, видимо, тот подумал, что с тобой в торги лучше не вступать.
– Чушь какая! Пускай берет.
Герд удивленно посмотрел на Виктора.
– Ты чего, не с той ноги сегодня встал? Радоваться надо…