Страница 4 из 11
– Ну будет премия – буду радоваться.
– Ладно… тебе надо немного выпить, потом закусить, а там и развеселишься. Пойдем я тебя лучше кое с кем познакомлю.
Тем временем Виктор обернулся и поискал глазами членов семьи Галье. Мария беседовала с какими-то молодыми актерами (помахала рукой, когда пересеклась взглядами с Виктором), Фенедикта «молча» общалась с какой-то богатой дамой, имевшей финансовое отношение к театру, Ромуа набивал живот бутербродами и шампанским, попутно перекидываясь шутками с такими же едоками.
– Уважаемые господа, позвольте представить – Виктор Дезир, писатель, профессор и с недавнего времени режиссер, весьма перспективный, позвольте заметить.
Виктор откланялся.
– Это, – Герд указал на седовласого господина в пенсне, – Франсуа Аруэ – известный публицист, философ, профессор Первого Садд-Скаладийского гуманитарного института. (Он и Дезир взаимно друг друга поприветствовали.) А это – Виссарион Доброславный – литературовед, критик, писатель.
Перед Дезиром стоял довольно молодой (хотя издали Виктор его принял за пожилого) мужчина в дорогом парике с сильно накрашенным лицом. С ним Дезир также отдельно раскланялся.
– Наслышаны, наслышаны, молодой человек, – начал разговор Аруэ, – и на пьесу вашу ходили. Отличная пьеса. По вашей же книге, как известно?
– Это правда, господин Аруэ.
– Стоит заметить, сюжет весьма смелый, в лучших традициях современного реализма, и постановка новаторская, – отметил Штур.
– Вы и на премию номинируетесь? – заметил Доброславный.
– Слухи ходят, – скромно увел Дезир, – номинантов пока еще не объявляли.
На закрытии предыдущего сезона Виктор Дезир дебютировал с постановкой своего собственного произведения, опубликованного полтора года назад. Это была повесть из его «цикла путешественника». История о диких аборигенах из Северных Инсов, захвативших в плен группу «вольных геоисследователей», которую эти аборигены после съели. Повествование акцентировалось на отчаянных попытках пленников сбежать, а завершалось роковой случайностью, подобной история открывалась – на поселение наткнулась группа фарманских наемников, вырезала всех жителей, сокровища разграбила. Наемникам удалось найти единственного выжившего «вольного», которого не успели доесть и оставили без ног и одной руки. Этой сценой история заканчивалась.
– Вы наверняка и лично много бывали и на островах, и на земли самой Нуветтерии вступали, – заметил Аруэ.
– И правда, доводилось бывать и часто общаться с многими путешественниками, – ответил Виктор.
– А как вы полагаете, господин Аруэ, – обратился Доброславный, – как эту историю можно было бы разобрать с точки зрения социальной философии?
– Ну конечно же, на поверхности лежит миссия Великого Просвещения. Только подумайте, какое беззаконие и варварство творится на Востоке! И это же наши, западные люди.
«Да о чем вы тут двое вообще собираетесь рассуждать, резонеры? – думал про себя Виктор. – Вы же здесь сытые сидите, потому что кому-то приходится этой работой там заниматься. А все ваше Просвещение – не более чем циркуляция богатств по благополучным землям».
Дезир уже хотел покинуть их, но вдруг он увидел несущуюся на него даму, за которой только и поспевал муж. Это была его относительно давняя знакомая – жена большого алийского коммерсанта Антония Погребская – женщина эффектная, яркая, известная общественная благодетельница, а рядом с ней, собственно, сам господин Савва Погребский.
– Виктор! Дорогой наш друг! А мы сразу бросились вас искать, как прибыли.
Погребские были одной из первых семей, с которыми Виктор сошелся еще в начале своей карьеры. Все представились друг другу, разговор продолжился.
– Как обстоят дела с колониальной торговлей? – обратился Виктор к господину Погребскому, желая уйти от философских разговоров.
– Проходила как-то новость об экспансии югорувнийского торгового альянса, в больших газетах писали, между прочим. Но на деле лишь попытка промышленников с материка шум поднять, дабы свои дела устроить. Не нравится им, что у нас на острове всегда дела лучше с колониями идут, чем у них.
– Почему же вы так думаете? – поинтересовался Аруэ.
Виктор понял, что и тут сейчас начнутся лишь пустые разговоры, а потому аккуратно выскользнул и обратился к госпоже Погребской:
– Как думаете, стоит пьесу продавать рабочим театрам?
Не успела та ответить, как тут же вмешался Герд:
– Да зачем тебе это? Пускай лучше оно остается в нашем, настоящем театре. Зачем тебе впустую свою репутацию тиражировать?
– Позвольте, господин Штур, – вернулась в беседу Антония, – люди имеют право знать. Это же наши общечеловеческие права! И искусство – главный их предмет. Оно стимулирует людей подниматься с самых низов наверх, является неотъемлемой, а возможно и первой энергией нашего общества и Просвещения.
Тут их заслышал Аруэ, которому успел надоесть господин Погребский, и он ловко подхватил:
– Да вы, многоуважаемая сударыня, философ! По натуре… а может быть, и по образованию?
– Больше по натуре, я сама из средней семьи, и не могут меня не волновать проблемы нашего общества.
Тут Виктор не знал, как ему быть: рассмеяться им всем в лицо или же злобно заткнуть рты.
«Да когда вы последний раз бывали в порту? Или на Всесезонном рынке? Когда господин Погребский последний раз интересовался о детях своих работников? Или о том, куда ежедневно отплывают корабли, набитые молодыми людьми, старшим из которых еще и двадцати не исполнилось?»
Благо для Виктора его мучения подходили к концу, поскольку начиналась церемония награждения на «Адамас Корона».
– А вы так и выйдете, без парика? – свысока заметил Доброславный.
– Пренеприятнейший случай произошел. Когда из кареты выходил, ветром сдуло, и прямо в лужу. Представляете?
По укладке Виктора было понятно, что никакой ветер его головы не тревожил, оттого ответная издевка звучала куда язвительнее, чем колкость Доброславного.
Все гости расселись по местам. Виктор, Герд и Мария заняли столик для важных особ в первых рядах у сцены. К ним туда же пристроились мать и отец Галье, с важным видом, но трудно скрываемым смущением. Минут через десять начали объявлять номинации и номинантов. Лучшая постановка: «Бал у матери Теры», «Однажды, в далеких краях» (пьеса Виктора), «Сосновый лес», «Розовые цапли». Лучший режиссер: Малик Адамин, Виктор Дезир, Егир Долмашко, Поли Герман. Потом шли номинации «Лучший актер», «Лучшая актриса», «Лучшая музыка» и т. д., имен там было слишком много, чтобы обращать на них внимание. Также были особые номинации: «Лучший дебют», «Образцовый театр» и «Малиновая ветвь за особые достижения». Как и ожидалось, призы за лучшую режиссуру и дебют забрал Виктор, а вот лучшей постановкой признали пьесу «Розовые цапли» за авторством Поли Германа; провокационная вещь, со множеством непристойных сцен, на которую мало кто сходил, а вот Виктору она понравилась, и он был готов даже уступить Герману и «Лучшего режиссера».
Премию «Образцовый театр» уже традиционно забрал Штур, а «Малиновую ветвь» преподнесли девяностолетнему господину, весьма плодовитому театральному деятелю, который однако был немножко не в себе, а потому, когда его вызвали на сцену и зал начал аплодировать, не поднялся на подмостки, и минут пять-десять рукоплескал вместе с остальными каждый раз, когда объявляли его имя.
В отличие от остальных номинантов, Виктор и не думал выделяться. Он не готовил речей, а лишь вышел (дважды), поблагодарил за отметку и на том откланялся. Но такая немногословность и даже равнодушие только сильнее возбудили публику. Начали перешептываться, строить теории; еще надолго запомнится людям высшего света загадочное выступление режиссера-модерниста.
Церемония премии «Адамас Корона» плавно перетекла в церемонию гуманитарной императорской премии. За ней Виктор и его компания уже не следили, единственное – Дезир задержал внимание на речи Франсуа Аруэ, который держал орден за какие-то достижения.