Страница 7 из 20
И когда они скрывались в подполье, он тоже всегда был за повара.
Но в политических вопросах он не разбирался, наивен был до смешного. Не то чтобы на митинге речь произнести — его даже на партийную учебу ни разу не посылали. Так он и остался до седых волос рядовым членом партии.
Он никогда не понимал, что значит политическая борьба. Вот в чем его главная слабость. Политика — это вам не святая обитель и не спортплощадка. Политика — это борьба за власть. А чтобы бороться за власть, надо, во-первых, иметь силу, а во-вторых, уметь ею пользоваться. Знать верную дорогу — это еще не все. Надо пробиваться по этой дороге вперед.
Джоду-бабу, подложив под голову подушку, растянулся на полке и подумал: «Такие люди, как Упен-да, не годятся даже для «Миссии Рамакришны»[23]. Таким надо идти в «Союз служителей Индии»[24]. Благотворительность и революция — это разные вещи. Нас многие порицают: сегодня вы, мол, одно говорите, а завтра — другое. И ставят нам в пример Упен-да и ему подобных: они, мол, на чем стояли, на том и стоят. Что ж! Правильно говорят! Меняется жизнь — меняются и наши установки. Мы не какие-нибудь там церемонные интеллигентики. Мы — партия пролетариата».
7
Первым делом Татия посмотрела на себя в зеркало. Алый пробор[25] совершенно изменил ее облик. Она схватила полотенце, намочила край, стерла с пробора синдур. Снова посмотрелась в зеркало — как лучше, с синдуром или без него?
В отношении одежды их вкусы с Шоходебом совпали. Ему очень нравится ее излюбленный наряд панджаби: длинная блуза из простого кхаддара[26] и узкие шальвары. Если бы в Германии не было так холодно, она и там всегда ходила бы в этом наряде. В колледже да и позже ей приходилось выслушивать много насмешек от подружек за пристрастие к кхаддару… Но Татия всегда была выше предрассудков.
Скинув шлепанцы, Шоходеб растянулся на нижней полке. Пока Татия прихорашивается в туалете, у него есть время почитать сегодняшнюю газету. В прежние времена, когда он жил в Калькутте, Шоходеб был заядлым читателем газет. По утрам он не мог приняться ни за какие дела, прежде чем не просмотрит свежую газету.
Два года он прожил за границей. И от былой страсти к газетам не осталось и следа. Тому, конечно, много причин. Прежде всего, он с детства привык к определенному типу газет, которые читались в родительском доме. Их шрифты, заставки, оформление страниц, запах — все это имело для Шоходеба какое-то таинственное очарование. Даже когда ему случалось оказываться в Дели или Бомбее, тамошние газеты не доставляли ему того удовольствия. Что уж говорить о газетах за границей! Сначала ему было трудно жить без калькуттских газет, но постепенно прежняя привычка забывалась и в конце концов забылась вовсе.
И еще ему хорошо запомнились слова Пропхулло-да. Они встречались и беседовали по утрам за чашкой чая всегда в одной и той же чайной. Пропхулло-да был намного старше Шоходеба. Он постоянно носил с собой конторскую книгу и, прихлебывая чай, не переставая писал в ней какие-то цифры.
Шоходеб и его друзья вырывали друг у друга из рук газетные страницы. Один только Пропхулло-да не принимал участия в этом и бесстрастно продолжал свои расчеты.
Пропхулло-да работал в большой газете, выходившей на английском языке. Это была очень престижная работа. За его подписью публиковалось много статей. Пропхулло-да, бывало, говорил: «Видите ли, я газет никогда не читаю. Думаете, кондитер объелся сластями? Нет, дело не в этом. Я их не читаю по другой причине. Потому что я знаю, как делаются эти так называемые «газетные новости». Ведь и я тоже их делаю. Какая-то часть информации публикуется, но еще большая часть замалчивается. А при необходимости «новости» просто создаются. «Новости» — это пропаганда. Чтобы околпачивать дураков. Иногда это делается тоньше, иногда грубее. В чьих интересах ведется пропаганда — вот что главное!»
И еще он говорил: «Я где-то слышал, что женщины-кули, уходя утром на работу, вместе с молоком дают своим грудным детям немного опиума, чтобы те весь день вели себя спокойно. Газетчики делают примерно то же. Вместе с «новостями» они подсовывают людям по утрам свои измышления, и люди целый день живут под влиянием этих измышлений, считая, будто это их собственные мысли».
Когда Шоходеб в прошлый раз приезжал домой из Западной Германии, ему не удалось встретиться с Пропхулло-да. Кто-то сказал, что Пропхулло-да бросил работу в газете и «ушел в леса». На Филиппинах, если человек становится партизаном, про него говорят «ушел в горы». В Бенгалии говорят «ушел в леса».
Сам Шоходеб «ушел в леса» намного раньше.
Как давно это было! Тогда многие молодые люди, усердно и успешно учившиеся, постепенно, сами того не осознавая, будто превращались в сухой порох. И достаточно было одной искры, чтобы порох вспыхнул и начался страшный лесной пожар. Шоходеб лишь один из тех многих[27].
В отличие от своего тезки, героя «Махабхараты», Шоходеб пробыл «в лесах» не четырнадцать лет, а всего лишь неполных четырнадцать месяцев[28]. Но каждый день «в лесах» стоил многих дней обычной жизни.
Отец тогда еще был жив.
О тех бурных событиях уже довольно много написано и сказано. Но что бы ни читал или ни слышал Шоходеб, все ему казалось неверным или по крайней мере недостаточным. Как в той притче о слоне и слепых; один схватился за ногу слона и говорит: «Это столб!», другой держится за хвост и утверждает: «Это веревка!» — и т. д. Вероятно, иное пока и невозможно: слишком мало времени прошло с тех пор, нужна временная дистанция, чтобы охватить всю картину в целом. В одном Шоходеб уверен: это проблема не только Бенгалии или Индии, это проблема общемировая. А мир следует видеть и постигать таким, каков он есть на самом деле. Иначе запутаешься в простейших вещах.
Отец однажды сказал ему: «Видишь ли, все дело в том, что твое поколение выросло уже после второй мировой войны. Вы не знаете, что такое настоящая, большая война. Теперь вот вы хотите перевернуть весь мир. А того не понимаете, что если заварить всеобщую драку, то мир просто погибнет. Нельзя возделывать землю, не построив дамбу».
Отец все понимал. Он знал, что ожидает Шоходеба впереди. Но никогда не навязывал сыну свою волю.
Тогда Шоходеб, конечно, не соглашался с отцом, но и не спорил, потому что считал, что спорить с такими, как он, бесполезно: ведь с возрастом люди ценят прежде всего покой и безопасность.
Узнав из газеты, что отец умер, Шоходеб пришел «из лесов» домой. Той же ночью его и арестовали.
В заключении он провел около четырех месяцев. Мать и старший брат добились его освобождения из тюрьмы и быстро оформили ему документы на выезд за границу.
Шоходеба не пришлось долго упрашивать. Он рад был уехать. Сидеть в тюрьме было ужасно скучно. Юные энтузиасты из их партии, как и он побывавшие «в лесах», целыми днями нудили одно и то же. Вместо реального мира они создали себе выдуманный и требовали, чтобы все признали его за реальный.
Но, как говорится в пословице, спасаясь от тигра, он прыгнул в реку и угодил в пасть крокодила. До сих пор он не может рассказать обо всем этом даже ближайшим друзьям.
Казалось бы, работает на радио, зарабатывает большие деньги. И работа-то какая: ругать Советский Союз и его союзников! Чем плохо?!
Но с самим собой Шоходеб вполне откровенен. Когда он только поступил на радио и понял, какая от него требуется работа, он был очень доволен. И прежде, дома, он всегда ругал Советский Союз — примерно такими же словами. Теперь разница была лишь в том, что он жил за границей, переводил эти слова с английского на бенгальский, а потом произносил их перед микрофоном. Сначала он работал даже с энтузиазмом. Но когда месяц за месяцем он стал получать за свою работу кругленькие суммы, ему стало как-то не по себе. Дома, что бы он ни говорил, это было его собственным убеждением. И деньги он за это не получал. А теперь, что бы он ни делал, все имело неприятный привкус: будто он продавался за большую зарплату.