Страница 56 из 74
— На, получай личное оружие. — Командир отомкнул от своей автоматической винтовки плоский штык и решительно протянул его Тенеко. — Ясно?
— Понимай.
Металл остро блеснул отраженным пламенем заката. В торжественной тишине леса штык перешел из рук Сергованцева в руки Тенеко.
— Носи с честью, трусом не будь.
Тенеко молча кивнул головой.
Сергованцев вздохнул:
— Что и говорить, непрыток ты на слова. Присягу принимал?
Тенеко развел руками.
— А ну, повторяй за мной.
Сергованцев отчетливо, по слогам произносил текст присяги. С большим трудом выговаривая слова, вторил ему Тенеко:
— …Не щадя своей крови и самой жизни…
Когда церемония была закончена, Сергованцев строго сказал:
— Теперь ты не кто-нибудь, а настоящий боец. Официально. Товарищей не подведешь?
Тенеко, взволнованный, молчал.
— Не подведешь, я спрашиваю? — уже сердито спросил Сергованцев.
Тенеко круто склонил голову, так и не сказав ни слова.
Все переглянулись. У каждого свои были мысли в тот миг. Одни посочувствовали нескладному парню. У других снова шевельнулся червь сомнения: странный человек, ой странный. Держи, ребята, ухо востро…
Уже на следующую ночь Сергованцев решил испытать Тенеко «на прочность».
— Кто в разведку со мной? За «языком»! Добровольцы есть?
К Сергованцеву подошло сразу человек пять.
— Я давно не был.
— И я.
— И я…
— Всех взять не могу. Мне нужен ты, и ты, и вот ты. — Сергованцев посмотрел сперва на Исаева, потом на Кузнецова, потом на Тенеко.
Новичок вздрогнул.
— Моя сегодня не может.
— Как — не может?
— Разведка нада тиха идти. Моя мала-мала кашляет.
— Кашляет?
— Кашляет, — подтвердил кто-то из бойцов. — Сегодня всю ночь бухал.
— Тогда отставить. Кашемиров!
— Я.
— Пойдешь со мной.
— Есть.
Наутро в расположение роты из четверых ушедших в разведку возвратились трое. Разведчикам пришлось вступить в неравный бой. «Языка» они взять не смогли. Кашемиров, посланный вместо Тенеко, был убит.
Несколько дней отлеживался в колючей осенней траве Сергованцев, получивший сквозное ранение в плечо. Общими усилиями извлекли десятка три осколков от гранаты из груди и ноги Исаева. Только Кузнецов остался невредимым, но в его глазах проступила какая-то тихая, раньше никому не заметная тоска. Казалось, он вот-вот тяжело вздохнет и скажет:
— Теперь ребята, чур, без меня. Пусть другие испробуют, кто еще не был.
— А «язык» нам все-таки нужен, — на исходе третьих суток поднялся на локте здоровой руки Сергованцев. — Охотники есть?
— Я.
— И я.
— И я тоже, — негромко, но твердо отозвался Кузнецов. — Меня пуля не тронет, я слово знаю.
Сергованцев даже повеселел:
— Колдунов не люблю, но, если слово знаешь, идем. А ты, Тенеко, что скажешь?
— Моя кашляет.
— Опять?
— Опять, — подтвердил кто-то. — Дохает до самого утра.
Сергованцев и сам за эти ночи не раз слышал надсадный, удушливый кашель Тенеко, но молодому командиру хотелось во что бы то ни стало доказать товарищам, что он не зря поверил этому дремучему парню, что у него, Сергованцева, как и у погибшего лейтенанта Залужного, все-таки есть чутье на людей.
— Давно это у тебя? — Сергованцев вплотную подсел к Тенеко.
— Земля сырой, командира, совсем холодный земля.
Сергованцев хотел было нагнуться к впалой груди Тенеко, но острая боль в собственном плече помешала ему это сделать. Он закусил губу и приказал:
— Раздевайся.
Тенеко снял рваную рубаху.
— Послушать его!
Кто-то из бойцов приложил ухо к резко очерченным, часто вздымавшимся ребрам Тенеко.
— Дыши.
Тенеко попробовал сделать глубокий вздох. Хриплый, лающий кашель прокатился по лесу.
— Товарищ комроты, он весь горит.
— Черемисин! Пойдешь со мной вместо Тенеко, — приказал Сергованцев.
— Есть.
— А ты, малый, пока отдыхай. Ложись к углям поближе, что ли.
Прошло еще два дня. Разведчики раздобыли «языка», получили сведения о новой немецкой базе дальних бомбардировщиков. Рота стала готовиться к трудной операции.
Сергованцев собрал бойцов. Речь его была предельно короткой:
— Завтра последняя разведка. Проверим показания «языка», потом — ма-арш! А сейчас всем отдыхать. Нынче у нас какой день? Кто скажет?
Кто-то мрачно буркнул:
— Холодный.
— Отставить! — с досадой отвел неуместную шутку Сергованцев. — В календаре чего сказано?
Шутник спохватился:
— Простите меня, дурака, товарищ командир. Октябрьский ведь праздник завтра! Как это я…
— То-то и оно! Октябрьский. Престольный, значит! Давайте же встретим его как люди.
— Ясное дело! — дружно отозвались бойцы.
Долго не могла уснуть в ту ночь рота Сергованцева. Кто дом вспомнил, кто свою мирную счастливую жизнь аккуратно раскладывал по всем полочкам, кто просто смотрел в тяжелые осенние звезды и вздыхал так, что дым махорки перемешивался с Млечным Путем…
Один Тенеко вел себя как-то странно. За весь вечер он ни с кем не перекинулся ни единым словом. Только натаскал дров больше, чем обычно, и угомонился раньше всех.
Под утро часовой подполз к Сергованцеву и сиплым шепотком спросил:
— Спишь, товарищ командир?
— Ага…
— Просыпайся.
— Еще капельку.
Часовой присел рядом с Сергованцевым, помолчал несколько секунд, потом зашептал громче:
— Товарищ командир, спишь?
— Больше не сплю.
— Разреши доложить?
— Докладывай. Все спокойно?
— Все как есть спокойно. Но Тенеко твой чего-то дурит, верно слово. Все-таки подозрительный он тип, так и знай.
— Как дурит?! — С Сергованцева слетели последние остатки сна.
— Обыкновенно. Думает, я не вижу, и вот вертится над своим котелком, вот вертится. То на уголья его поставит, то в золу зароет, то забормочет над чертовым варевом чего-то, ну сущий шаман. А сам во все стороны зырь да зырь, будто ждет кого-то или хоронится от кого. Вот тебе и праздничек Октября!..
— Так-так-так! И что же ты?
— Я трогать его, конечно, не стал, но все и так ясней ясного.
— Ну?
— От новой разведки он отбояривается. Нечистую силу кличет. Кишка у него тонка, вот и все. А может, еще…
Сергованцев стряхнул с себя налипшие листья, подошел к Тенеко, наклонился над ним, тихо спросил часового:
— Кашлял?
— Артист он, товарищ командир. Сперва кашлял, как всегда, а под утро устал выкобениваться, притих, потом и вовсе храпанул. Ишь, спит, как у мамки на печи.
— Спит, — это хорошо, — поеживаясь, сказал Сергованцев. — Из спящего человека хворь сама выходит, это давно известно.
— Не спит моя, командира, — шевельнувшись у огня, еле слышно прошептал Тенеко. — Думает моя.
— Думает?! — ухмыльнулся Сергованцев. — О чем же?
— Хороший ты щеловек, командира, добрый.
— Ну вот, опять заладил. Хороший, хороший. А ты кто такой все-таки? Понять тебя до конца не могу. Храбрый ты или робкий? Северная загадка.
— Защем так говоришь? Моя тоже хороший. Шамана не верю, бога не верю, только тебя сильно верю, командира.
— Верю, верю, — беззлобно передразнил его Сергованцев. — А зачем воду мутишь, бойцов разлагаешь? Все могу простить: слабый дух — так ты еще юнец совсем; жидкая коленка — так ты и впрямь еле на ногах стоишь. Но шаманить в роте на двадцать четвертом году Советской власти…
Тенеко вскочил.
— Защем шаманить? Защем обижай Тенеко? Моя лекарство нашла. Моя всю нощь трава варила. Моя кашлять больше не будет. Совсем не будет! Бери, командира, разведка, бери Тенеко с собой!..
Тенеко стоял перед Сергованцевым маленький, щуплый, худой, но в свете угасавшего костра фигура его вдруг показалась командиру рослой, статной, поднявшейся плечами почти до самой звезды, висевшей где-то на кончике темной еловой ветви, широко распростершейся над спящей ротой.
Тенеко не сказал больше ни слова. В первую минуту ничего не ответил ему Сергованцев. Молча подле них стоял часовой. Рота спала. В лесу было тихо, как перед большим сражением. Только едва уловимо, тонко потрескивали иглы хвои в красных углях костра.