Зоны нейтрализации

Я застыл. Страх. Рива боится.

Еще не совсем понимая, что делаю, я поднял руку, с которой свалилась перчатка, и что было силы ударил ей по бронированной окантовке экрана. Завопил, но ударил еще и еще раз. Изобрел способ – мелькнуло в голове. Я усмехнулся. И почти сразу же пришел в себя. По крайней мере, в достаточной степени, чтобы броситься в сторону пульта автоматов наводки. Ударился коленом о подножие кресла и, уже падая головой вниз между плоскостями экранов, успел все-таки рвануть предохранитель, блокирующий гашетку излучателя. В ту же долю секунды экраны осветились. Вой прекратился, словно ножом отрезанный. До меня еще доходило тонкое, едва слышное шипение, и я понял, что «Фобос» открыл огонь. Я ударился головой в твердую, неподатливую облицовку – и на мгновение для меня все кончилось.

Когда я вновь открыл глаза, то увидел над собой лицо Ривы. Во взгляде его было нечто такое, что должно было бы меня насторожить. Но я разглядывал его не более нескольких секунд. Сейчас мой рассудок работал уже нормально.

Лакей молчал. На какое-то время я выбросил его из головы. По крайней мере, до тех пор, пока ситуация не прояснится и не появится время на выслушивание болтовни из динамика.

Я выпутал руки из проводов, соединенных с креслом, и мне удалось вцепиться в основание экрана. Я сел.

Рива медленно выпрямился и уперся в подлокотник кресла. Он все еще пристально разглядывал меня, но выражение его лица понемногу смягчилось. Но он продолжал молчать.

На все это ушло не больше десяти секунд. Когда я поднялся и добрался до кресла, экраны еще полыхали огнем. Окружающие нас невысокие холмы, рыже-фиолетовая почва, облака пыли, спокойно покоившейся в углублениях, а теперь до последней частицы поднятой на воздух, все это исчезло в пламени аннигиляции. Вокруг нас начала формировать безрадостная мрачная стена, на манер чудовищной башни, которая, если глядеть на не снаружи, не могла выглядеть иначе, чем гигантских размеров гриб.

Я наклонился над пультом и надавил клавишу. Почувствовал слабое, но ростущее ускорение. «Фобос» мягко качнуло раз-другой, в кабине неожиданно стало темно, засветились бестеневые лампы, но ненадолго. По экрану начали проплывать все редеющие полосы мрака и неожиданно мы увидели в иллюминаторах спокойный, залитый солнцем пейзаж. Я развернул кабину в сторону замыкающих горизонт гор и остановился.

Вдохнув глубоко и, осторожно, словно снимая поврежденную упаковку с драгоценной вазы, стащил шлем. В голове зашумело, каждый удар неспокойного пульса воспринимался болезненным толчком. Я скинул перчатку с левой руки и ощупал голову. Шишка над левой бровью. Я почувствовал под пальцами липкую влагу. Похоже на то, что кто-то угостил меня не особо мягким, шипастым кастетом. Но это был не кастет. Я отыскал глазами короткий выступ, являющийся продолжением основания экрана. Никто меня не был. Чепуха это.

Так что с этим можно было бы покончить. Я пересилил боль и повернул голову, чтобы посмотреть на Риву. Он все это время стоял неподвижно, опираясь о поручень кресла. Заметив, что я гляжу на него, чуть приподнял руку, махнул ей и отвернулся. Обошел кресло сзади, скользнул взглядом по датчикам, тяжело уселся, потянулся и вытянул ноги во всю их длину. В мою сторону он больше не смотрел.

Я сконцентрировал все внимание на изображении, которое передавал главный экран. Пытался отыскать взгорье, на котором мы перед этим заметили тот самый блеск.

– Не помнишь, где это было? – спросил я наконец.

Разблокировал автоматы наводки. Башенка дрогнула и сместилась на два градуса вправо.

– Брось... – ответил он вяло и словно бы неохотно.

Но я не бросил. Развернул «Фобос» и, огибая широкой дугой зону непосредственного соприкосновения почвы с антиматерией, над которой все еще висел столб густого, черного дыма, я отыскал направление нашего пути, пока он не оказался прерванным этим неожиданным подарочком, присланным нам по воздуху. Еще раз развернул машину носом в направлении гор и остановился.

Да, это была та самая возвышенность. Я помнил окружающие ее холмы, а особенно вот тот, напоминающий неолитический каменный топор.

Временно снял с автоматов наводки их программу, переключил управление лазерными батареями на ручное и нацелил их не торопясь, как на учениях. Надавил спуск. Взял минимальную поправку, и короткие прямоугольные стволы «Фобоса» соединились на несколько секунд тончайшими огненными нитями с вершиной отстоящей на несколько километров скалы.

Снял руку с пульта и ждал. Ничего.

– Я, было, надеялся... – начал Рива, но не закончил.

С обстрелянной нами вершины поднялся столб дыма. Как это бывает на Земле, в морозный, безветренный день, когда кому-то вздумается растопить этакий музейный камин. Ни следа огня, ни взрыва, ничего. Только этот спокойный дым, поднимающийся прямым столбом в лишенное атмосферы пространство, окружающее спутник.

– Надеюсь, – заметил я, – что не спалил им какой-нибудь памятник.

Он не ответил. Какое-то время сидел неподвижно, нахмурившись, потом неожиданно улыбнулся, повернулся ко мне. Улыбка получилась не особенно радостной.

Он боялся. Меня боялся. Бред какой-то. Нечто, чего не могло быть. И все-таки было. Мы считались ко всему подготовленными. Почти ко всему. Только не к этому. Единственному, чего никто не мог предвидеть. Что мы потеряем контроль над собственными инстинктами, собственными мыслями. Существа, способные выдумать и пользоваться подобной дьявольщиной, в самом деле не заслуживают никакого снисхождения.

Я поднес к глазам правую руку. Она была распухшей и мягкой, напоминала гнилой плод с треснувшей кожурой. И цветом тоже. С этим надо было что-то делать.

Я выискал между двумя холмами ложбину поглубже и направил туда «Фобос». Когда мы укрылись за невысоким, покатым склоном, выключил двигатели. Машина мягко опустилась и припала к поверхности почвы. Я встал, скинул скафандр и взялся за его динамик.

Прошло полтора часа. Уже какое-то время я опять пребывал в скафандре и вслушивался во въедливое бормотание аппаратуры, не жалеющей добрых советов. Голова моя была обмотана эластичной лентой, пронизанной незаметными невооруженным глазом проводами. Я проходил мгновенный курс лечения, прописанный диагностическим комплексом. Моя рука пребывала в неподвижности. Какое-то время придется ей уделять внимание. Силы мне не занимать. Еще немного, и оставил бы экран без его броневой окантовки. Такому меня не учили. И все же, стукни я этой рукой чуточку слабее...

Беседа со Снаггом уже была для нас позади. Подробный отчет пошел на базу. «Уран» принял код с подтверждением получения сообщения о «Гелиосе». Те, в Будорусе, считали, что корабль следует привести в порядок и оставить на орбите в качестве запасной базы. А вот насчет того, что мы передавали о зонах нейтрализации, они и словечка не промолвили. Скорее всего, ничего не поняли. Или же решили, что и без того не в силах нам помочь и потому нечего упражняться в сообразительности. Я буквально слышал Яуса: «задание у них есть, и они или справятся, или не справятся, без всяких наших измышлений...»

Любопытно было бы знать, что они сделают, если мы не справимся. Вышлют следующую экспедицию? Наверно. Правда, предложение это, по крайней мере для нас, так и останется непроверенным.

В боковом датчике на коммуникационной панели пульсировал огонек, подтверждающий постоянную связь с «Ураном». Снагг, однако же, попросил, чтобы мы лично подтверждали указания автоматов. Словно опасался, что нервы наши выйдут из повиновения, а нейромат этого не заметит. Чуть ли не через минуту напоминал о себе. В конце концов я приказал, чтобы он отключился. Снагг что-то буркнул и умолк.

Через два часа, считая с момента открытия огня, радиоактивное облако за нами достигло высоты в несколько километров. Над поверхностью почвы остался только слабый ее след в виде полупрозрачного, пепельного цвета тумана. Только глазки гейгеров продолжали полыхать багровым. Но в этом месте так будет обстоять еще многие дни.