Страница 42 из 81
— Ну и что это значит? — недовольно спросил у Джонатана. — Ты серьёзно думаешь, что полюбоваться собой в четыре утра — главная мечта моего детства? Рога у меня за ночь не выросли, шерстью не покрылся. Нарциссизмом тоже не страдаю. Чего ты от меня хочешь?
— Государю императору — ура, — как-то очень серьёзно повторил Джонатан.
И прижался клювом к стеклу. Явно настаивал на том, что я должен продолжать смотреть в зеркало.
Я снова уставился на своё отражение. И вдруг понял, что за то время, пока выговаривал Джонатану, оно успело подёрнуться пеленой.
Меня, чайку у моих ног, кровать и книжные полки на стене — всё это как будто заволакивало туманом. Который стремительно густел. Я различал собственное отражение всё хуже и хуже.
А потом я вдруг понял, что туман не просто густеет. Он наливается чернотой. Слишком знакомой чернотой…
— Ах ты, дрянь, — пробормотал я. — И тут решила меня достать, да? Комнаты в заброшенном доме тебе уже мало⁈
Зеркало не ответило. Туман густел и темнел всё больше. Своё отражение я уже не видел. Зато видел, как растёт и будто бы отступает вглубь зеркала Тьма. Так, словно пытается отгородить от меня то, что происходит чёрт знает где. Вероятно, там, где находится Бездна — чем бы она ни была.
А потом я услышал звук. С той стороны завесы, которую образовала Тьма, что-то как будто с разбегу ударилось об эту завесу. Та колыхнулась — так резко, что я машинально сделал шаг назад, показалось, что сейчас завеса прорвётся, и из-за зеркала покажется… Понятия не имею. Я даже примерно не знал, что оттуда может показаться. Но цепь на моей руке появилась.
А потом мне показалось, что я слышу стон. Какой-то отчаянно-обреченный — так мог бы взвыть человек, попытавшийся пробить головой стену.
— Кто там? — быстро спросил я.
Цепь на руке засветилась ярче. Завеса Тьмы опять колыхнулась.
Снова стон. И слова:
— Нет. Не могу. Мне не пробить её!
Женский голос. Показавшийся знакомым… А скоро я окончательно уверился в том, что однажды его уже слышал. Тогда, в заброшенном доме — эта девушка кричала и умоляла её спасти. Сейчас, видимо, отчаялась ждать и попыталась спасти себя сама.
— Ты меня слышишь? — спросил я.
В прошлый раз ответа на свой вопрос не получил. Однако сейчас откуда-то появилась уверенность — что-то изменилось.
— Слышу, — встрепенулась девушка. — Бродяга, это ты? Ты здесь⁈
— Не знаю, к кому ты обращаешься, — проворчал я. — Меня зовут Константин Барятинский.
И осекся. Бродягой — правда, на французский лад, «clochard», — меня называл Юнг.