Добавить в цитаты Настройки чтения

Страница 41 из 81

— Трос, — машинально поправил я.

— Что, прости?

— Эта техника называется «трос», — пояснил я, — используется в основном чёрными магами. В отличие от «лассо» — техники, которую используют белые, «трос» не рекомендуется применять к живым существам. После него могут остаться повреждения. Но поскольку чёрным магам, как правило, на повреждения чего бы то ни было плевать с высокой вышки, для них эта техника предпочтительнее, чем лассо. Особенно с учётом того, что ей проще овладеть.

— Понял, — кивнул Борис. — Так вот! Дашков поймал кубок с помощью магического троса. Схватил его и ринулся бежать. Он — да все они, вся команда! — действовали так, как будто точно знали, что увидят в павильоне. Понимаешь? Дашков сходу, с порога, бросился к дальней стене, где парил под потолком кубок. Он, по-моему, даже трос уже приготовил заранее. А остальные накинулись на нас и не позволили нам остановить Дашкова. Поэтому кубок оказался у чёрных.

— Ясно, — кивнул я. — Ну так, а со Златой что случилось? Во время драки ногу повредила?

Борис мотнул головой:

— Нет. Потом, когда уже стало ясно, что кубок у чёрных и его не отнять, бой прекратился. Мы возвращались назад, на площадь. Казалось, что больше никаких трудностей ждать не приходится — когда перед нами вдруг разверзлась земля.

— Чего? — удивился я.

— Да, да! Прямо посреди дорожки, уже на подходе к академии, вдруг появилась и начала расти трещина. Сначала не очень широкая, с полметра, она росла и росла. И оказалось вдруг, что сойти с дорожки мы не можем! Пробовали, но будто натыкались на невидимую стену. И нам осталось одно — прыгать через эту трещину. Я вспомнил всё, что ты мне говорил, и приказал ребятам прыгать по одному. Начиная с самого слабого в команде.

— Правильно, — одобрил я. — Трещина ведь росла. Я поступил бы так же.

Борис расплылся в довольной улыбке. Горделиво вскинул голову и продолжил:

— Ну, вот. А последней прыгала Злата — физически она самая подготовленная среди нас. Трещина к тому моменту уже очень сильно выросла, я бы её не перепрыгнул. А у Златы получилось. Хотя тоже не совсем — на краю она оступилась, чуть не соскользнула вниз. Мы её вовремя подхватили. Честно говоря, не понимаю, для чего нам вообще устроили ещё и это испытание? Кубок ведь уже добыли!

— Пытались отсеять кого-то из игроков, чтобы добавить штрафные баллы, — объяснил я. — Так иногда делают. В момент, когда кубок уже добыт, и все расслабляются, включают ещё одно испытание — в результате которого команды могут потерять игроков и тем самым изменить счёт, буквально в последние минуты. Бывали случаи, когда в результате такого сюрприза по баллам выигрывала команда, не получившая кубок.

— Ясно, — вздохнул Борис. — Ну вот, именно такой сюрприз нам и устроили. Когда мы вытащили Злату, оказалось, что она подвернула ногу. А целительством в должной мере никто из нас не владел. Хотя там и пройти-то оставалось чуть-чуть, буквально метров сто. Да и чёрные тоже… Постой, — он вдруг с изумлением посмотрел на меня. — Костя! А ведь Агата тоже хромала! Точно так же, как Злата — на правую ногу!

— Угу, — сказал я. — Девушки-близнецы внезапно захромали на одну и ту же ногу…

— И что это значит? Совпадение?

— Слишком уж невероятное, — буркнул я.

— Объяснись, — попросил Борис.

Я мотнул головой:

— Не сейчас. Я пока сам толком не понимаю, в чём тут дело. Нужно будет кое-что проверить… Всё, что могу сказать пока, — я положил руку Борису на плечо, — ты правильно сделал, что всё рассказал мне. Впредь поступай так же. А сейчас — доброй ночи, Ваше высочество.

— Но, Костя…

— Доброй ночи, Ваше высочество, — с нажимом повторил я. — Возвращайтесь в комнату. И постарайтесь не спалиться на радостях.

Сам я вернулся к себе в такой глубокой задумчивости, что поначалу забыл снять с Джонатана заклинание. Вспомнил об этом, лишь заметив умоляющий взгляд неподвижной чайки — устремленный на меня из-под стола.

Буркнул:





— Блин, точно. Забыл про тебя, прости, — и щёлкнул пальцами.

— Государю императору — ура! — пропищал счастливый Джонатан и расправил крылья.

Под узкой партой у него это получалось не очень хорошо — места в комнате для меня-то было маловато. Ещё на одного жильца строители определенно не рассчитывали.

— Никаких «ура»! Спать, — приказал я. — Забивать себе голову странными девками будем завтра.

Разделся, лёг и тут же вырубился.

Проснулся от того, что меня стучали молотком по плечу. Не сказать, чтобы сильно. Но молотком.

Рефлекс сработал, как надо: ударил я раньше, чем проснулся окончательно. Джонатан, заполошно взмахнув крыльям, порхнул в дальний угол комнаты. А я запоздало сообразил, что стучали не молотком.

— Государю императору — ура, — пожаловался обиженный Джонатан.

— Скажи спасибо, что не в полную силу, — буркнул я. — Спросонья — могу… Чего тебе?

Я посмотрел на казённый будильник. Четыре утра с копейками.

— Государю императору — ура! — повторил Джонатан.

— Здорово. А конкретнее? В туалет хочешь, что ли?

Я поставил глушилку — пока бестолковая чайка не перебудила весь корпус. Но орать про императора дальше Джонатан не стал. Вместо этого порхнул к платяному шкафу.

Узкий, но высокий — от пола до самого верха перегородки — шкаф был сработан, как и вся мебель в комнате, из морёного дуба. На двери висело зеркало, позволяющее рассмотреть себя в полный рост.

Джонатан тюкнул по зеркалу клювом.

— Аккуратней ты! — зашипел я. — Расколотишь — кто чинить будет? Я, чтоб ты знал, Реконструкцией не владею. Хотя, чем дольше с тобой живу, тем больше убеждаюсь, что надо бы.

— Государю императору — ура, — непререкаемо объявил Джонатан.

И снова тюкнул по зеркалу. На этот раз, правда, осторожнее.

— Да чтоб тебя… — простонал я.

Вставать мучительно не хотелось. Четыре утра, блин! А лёг я, дай бог здоровья Его высочеству, во втором часу. Но ясно было, что пока не подойду к шкафу, Джонатан не отстанет.

Я поднялся. Подошёл. Зеркало на двери послушно отразило заспанного, хмурого парня в трусах, с чёрно-белой жемчужиной на груди, освещенного льющимся из окна лунным светом.

Кто-то другой себя в таком освещении вряд ли разглядел бы, но я — это я. И я готов был поклясться, что не вижу в зеркале ничего, кроме собственного отражения.