Эфир

– Семьдесят метров, – засмеялся он и, прищурив один глаз, задорно посмотрел наверх.

Над головой снова собрались чайки, будто это был не старик, а косяк сельди. Недалеко от тропы он заметил растянувшихся на солнце даманов. Всё семейство валялось полубоком, подставляя свои трехпалые, почти человечьи, ладони-лапы солнцу. Завидев старика, один из них, самый крупный, вскочил на все четыре лапы и осмысленным внимательным взглядом осмотрел идущего в гору человека. Потом издал мерзкий высокий звук, и вся компания, подскочив и помахивая увесистыми попами, скрылась в камнях. Они ещё больше развеселили старика.

Неизменно величественный и стройный дом встретил его своим многовековым спокойствием. Он подошёл к восточной его части, где не было ни окон, ни дверей. Дом, стоявший почти у самого обрыва, заслонял собой бескрайнюю синеву моря. Старик прикоснулся к белому камню сначала одной ладонью, потом второй, потом лбом. Ему был слышен плеск воды в утробе скалы, испещренной внутренними гротами. Старик оттолкнулся ладонями от дома, снял наконец пальто, обувь и шляпу и, оставшись в светлых тонких брюках и широкой простой рубахе без ворота, ведя ладонью по стенам, стал обходить дом.

Он чувствовал ее. Знал, что она чувствует его.

Неторопливые шаги, шероховатая поверхность камней. Шаг, ещё шаг. Из-за угла дома показалось море и обрыв.

На самом краю спиной к нему стояла девушка.

Голубые развевающиеся одежды трепетали на ветру и очерчивали изгибы ее тонкого тела. Белые, как снег, волосы были собраны в высокий тугой узел на затылке. Широкий ворот наполовину скрывал тонкую смуглую шею, украшенную завитками выбившихся из узла волос. Ладони с длинными тонкими пальцами были обращены навстречу ветру. Она стояла с опущенными ресницами, прислушиваясь к ударам воды в гротах и неторопливым шагам старика.

– Ави, – позвал он.

Она вздрогнула, засмеялась нежным голосом и обернулась. В эту секунду в ней хохотало всё: начиная от синих глаз, заканчивая маленьким, задорным и вздрагивающим, как у сказочного мышонка, носиком. На правой скуле виднелось несколько тонких черных линий. Они сплетались в причудливый узор и уходили к маленькому слегка оттопыренному ушку.

Старик почувствовал, как в груди провернулся большой сгусток воздуха, и засмеялся ей в ответ.

– Узоры, – произнес он, проводя пальцами вдоль своей скулы, – тебе очень хорошо.

Она протянула к нему в приветствии открытую ладонь. Старик протянул руку в ответ. За тысячи лет они так и не коснулись друг друга ни разу. Не коснулись и в этот раз.

– Я ждала тебя. Проявление длится уже несколько месяцев. Я думала, ты придёшь раньше.

– Я знаю. Я не мог принять решение. В прошлый раз все закончилось ничем.

Она снова сморщила счастливый носик:

– Может, оно еще не закончилось?

– Закончилось. Это другое…

– Ты босиком, – не дожидаясь окончания его фразы, перебила девушка, слегка округляя глаза, как дети, которые видят отрывающиеся от земли воздушные шары, – ты теперь ходишь так?

– Нет. Обувь за домом, – старик широко махнул рукой в сторону.

– Босой старик… разувшийся за домом… – говорила она, заговорщицки кивая головой и морща веселый носик, словно сообщала ему безумную и одновременно таинственную историю, – нам есть над чем работать.

Старик усмехнулся.

– Пойдем в дом? А потом, если захочешь, спустимся в гроты.

– Да.

Авиламита, не отрывая взгляда, прошла мимо, протянув в его сторону пальцы и отвернувшись только у самой двери, вошла в дом. Старик, приложив руку к солнечному сплетению, медленно вдохнул и пошел следом.

Весь первый этаж дома занимала одна просторная комната, посреди которой стоял круглый каменный стол и две такие же каменные скамьи. Над столом, переливаясь, как масляные капли, парили три искристо-золотые сферы. Они меняли свою форму, то поднимаясь на несколько метров вверх, то опускаясь почти к самой поверхности стола. Невидимая сила двигала их, то сминая, то округляя, то вытягивая. Вместо пола в доме пушистым ковром росла мягкая и густая трава. Бело-серые стены совсем не походили на грубый камень снаружи. Они, будто отшлифованные, переливались матовым светом и излучали его в комнату.

Старик остановился у входа, чуть сминая босыми ногами траву и вспоминая давно забытые ощущения простоты и теплоты этого дома. Авиламита прошла к столу, села и взглянула на него. Все это время она не переставала улыбаться.

– Я скучала.

Он, не поднимая глаз, тихо спросил:

– Это возможно? Может, мы даже не знаем, как это выглядит – скучать?

– Может… Идем?

Он приблизился к столу и сел напротив, положив ладони на теплый гладкий камень. Синие глаза. Он и забыл, какие они глубокие. Парящие сферы притянулись к столешнице и растеклись по ней в причудливых цветочных узорах.

– Мы все почувствовали, но никто не пошёл. Этот городок – место единственного проявления за две тысячи лет. И тогда ты был там. Мы решили, что и в этот раз должен быть ты.

– Да, я знаю.

– Почему ты медлишь?

– Я, наверное, устал.

– Может, мы даже не знаем, как это выглядит – устать? – Пытливо спросила она.

– Может… – ответил усмехнувшись старик и в задумчивости провел рукой по своим белым волосам.

Едва заметная тень молодости просвечивалась сквозь выцветший старческий образ, а оттаявшие глаза радовались каждому сказанному Авиламитой слову. Они сидели друг напротив друга, положив ладони на каменную столешницу. Под их пальцами перетекали живые распластавшиеся сферы, складываясь каждую минуту в новый цветочный узор. Авиламита придумала сферы давным-давно, они были настроены на внутреннее состояние гостей и каждый раз по-новому отражали многообразие выливающихся в этом доме эмоций.

– Человек, который вызвал проявление, правнук того самого, первого. И единственного. Они родственники. Что если это опять закончится ничем? Что если это просто какая-то родовая память, которая ещё слабее? И всё будет зря.

– Разве это должно тебя беспокоить?

– Не должно. Это вообще не моё дело.

– Ты – единственный из Смотрителей, кто увидел проявление. Ты – единственный из Смотрителей, кто живёт в тоске и вдали от мира, – говорила Авиламита с дрожью в голосе и приближала свои пальцы к кончикам его пальцев, но так и не касалась, – почему? Почему с тобой так?

– Я не единственный, кто живёт вдали от мира. Ты не сходишь с этого места тысячи лет.

– Я не тоскую, – ответила было она, но тут же запнулась и опустила глаза.

Старик прошептал:

– Ави…

– Да, – ответила она громко и четко, – я тоскую по тебе. Все это знают. Но это не то же самое.

Она сделала паузу и продолжила:

– Люди ждут нашей помощи. Мы для этого здесь. Как ты там любишь говорить? Если бы мы знали, что значит устать, то, наверное, да, мы были бы уставшими. Но нет. Мы не знаем. И сейчас это случилось во второй раз. На твоей территории.

– Я знаю, Ави.

– А у тебя нет сил…

– Нет.

Повисла долгая пауза, в которой они хотели продолжить, но никак не могли подобрать слова.

– Десяток лет – и в Рош-ха-Никре начнется война. Ты знаешь, Ави? Люди проложат в скале железную дорогу. Здесь всё изменится, – перевел тему старик.

– Я знаю, я готова, – она в задумчивости посмотрела вниз и с сожалением добавила: – За столько лет дом так и не увидели. Тысячи караванов – и все впустую. Ни один из прошедших через скалу не почувствовал моего присутствия.

– Да, все впустую, – повторил он с еще большим сожалением.

Авиламита, встрепенувшись, быстро поправила его и себя:

– Не в этот раз.

– Да, пусть будет не в этот. Ты останешься здесь во время войны?

– Еще не знаю, – в ее тоне сквозила тоска.

Они замолчали.

Было слышно, как гудящие злые волны бьют скалу хлесткими ударами прямо в лоб, как под домом, в желудке скалы, плещется вода, подталкиваемая этим же разбушевавшимся штормом. И было не слышно, но понятно, что беспокойные вездесущие голуби, гнездившиеся на крыше, уже нахохлились и дремали, спрятав голову под крыло.