Страница 8 из 20
– Стань перед алтарем, – торжественным голосом произнес магистр, восседающий на престоле.
Когда Клейн занял место в центре зала, магистр продолжил:
– Братья, я уже рассказал вам, что мы не судим сегодня нашего брата. Он уже осужден. Его осудили «неведомые высшие». Нам надлежит лишь исполнить их приговор.
На этих словах к Клейну подошли двое стражей.
– Что за приговор? – в истерике закричал он, – что здесь происходит? Если так, я больше не играю в ваши игры. Я ухожу.
Клейн попытался шагнуть к выходу, но стражи крепко схватили его за руки.
– Ты, спросил «что за приговор», наш бывший брат? – заговорил магистр, – я тебе отвечу: испанский галстук.
– Нет!!! – заорал приговоренный.
В это время один из стражей чиркнул ножом по его горлу. На алтарь закапала кровь. Несколько членов ложи подскочили к алтарю и начали ножами раздвигать бедному Клейну челюсти и пропихивать язык в гортань, стараясь попасть в разрез. После короткой возни им это удалось.
Казненный уже не мог издавать громкие звуки. Он лишь извивался и хрипел, брызгая кровью во все стороны. Наконец он затих.
– Пусть это послужит уроком нам всем! – торжественно произнес магистр. – Мы созданы и существуем лишь для того, чтобы служить «неведомым высшим». Мы можем не понимать их замыслов, но обязаны исполнять их волю, ибо они несут благо всему человечеству. А теперь всех прошу покинуть ложу, кроме мастеров.
Подождав пока остались одни мастера, магистр зачитал им первое письмо «неведомых высших» с предложением служить некоему Эдгару Пике под видом гувернера. На этот раз магистр решил отправить исполнять столь щекотливое поручение добровольца. Но никто из мастеров рисковать не хотел, памятуя о недавнем инциденте со своим товарищем.
– Что ж, придется идти мне, хотя по возрасту я не подхожу. А вы отвезите тело на рыночную площадь и прислоните к стене на видном месте, – закончил заседание магистр.
***
Царь Александр вполуха слушал доклад Аракчеева. С недавних пор Александр внезапно понял, что разучился систематизировать полученную информацию. Три спокойные года в Санкт-Петербурге, не пошли ему на пользу. Его мозг после одиннадцати лет непрерывных походов, битв и переговоров, словно, решил отдохнуть от своего хозяина.
Когда царь осознал это, он вспомнил об Аракчееве, человеке ума недалекого, зато незаменимого там, где требуется порядок в делах. Кроме того, Алексей Андреевич Аракчеев ни разу не дал усомниться в своей порядочности и честности. В военную кампанию именно он заведовал тыловым обеспечением русской армии, и ему удалось полностью искоренить воровство на всех этапах снабжения: от производства до поставки.
Монотонный голос Аракчеева убаюкивал, и Александр почувствовал, что засыпает.
– Хорошо, Алексей Андреевич, скажи теперь, что ты об этом думаешь? – оборвал царь докладчика на полуслове.
– Я думаю, ваше величество, вольнодумство надобно пресекать в корне.
Александр понял, что в какой-то момент потерял нить доклада, но виду не подал.
– Что ты имеешь в виду?
– Надобно разогнать все эти общества, а офицеров с понижением в чинах разослать по крепостям.
– Эко! За что ж ты их так сурово?
– Да как же, ваше величество? Они же своей конституцией да освобождением крестьян на государственные устои покушаются!
– Ну полно тебе, Алексей Андреевич, – царь, наконец, понял, о чем речь, – а разве мы с тобой не над этим же голову ломаем?
– Одно дело, когда вы, ваше величество, своим высочайшим повелением новшества вводите, совсем другое, когда ваши холопы вольнодумством занимаются.
– И пускай себе…. Если холоп, вдруг, стал умнее господина, почему бы к нему не прислушаться? Ты вот что, Алексей Андреевич, изучи-ка внимательно, что они там предлагают, да вычлени полезное. Потом мне расскажешь. Что-то еще у тебя?
– Продовольствия в армии не хватает, государь. Недород нынче…
– А я тебе давно говорил: надобны вольные военные поселения. Армия тогда сама себя кормить сможет. Ты вспомни! В 1806 году Бонапарт полностью уничтожил прусскую армию, от самой Пруссии отрезал все плодородные земли, а уже через шесть лет под прусскими знаменами оказалось сто пятьдесят тысяч обученных солдат. Все тогда удивились. А оказалось, что всех крестьян обучали военному делу прямо на месте в их селах, когда страда заканчивалась.
– Так ведь не все то русскому хорошо, что и немцу, государь. Их юнкеры сами со своими крестьянами штыковому бою обучались. Нешто наши помещики так же будут?
– Не будут…. Вот и займись этим. Подумай, как нам все обустроить. Мне нужен план.
– Так ведь не разорваться мне, ваше величество!
– Набери людей, сколько надобно. Можешь даже департамент создать. Подготовь указ, я подпишу.
Отпустив Аракчеева, Александр откинулся на спинку кресла. В свой сорок один год от роду он начал уставать. Не физически, нет. Он все еще мог долго гулять пешком, мог совершать длительные конные прогулки, мог ехать в дальние края, периодически меняя седло на карету. Он уставал умом. В такие минуты ему нужно было кому-то выговориться, излить душу, поделиться сомнениями. Но в том-то и беда, что некому. Брат Константин был всегда тем громоотводом, который не давал душе царя быть пронзенной молнией сомнений. Теперь Константин в Варшаве, а здесь и нет никого. Разве что позвать старого друга детства, князя Александра Голицына? Он ведь заведует в государстве делами духовными… Вот пусть и полечит душу своего императора.
Царь отправил флигель-адъютанта на поиски Голицына, а сам прикрыл веки и забылся чутким сном. Разбудил его шорох открываемой в хорошо смазанных петлях двери.
– Князь Голицын, – доложил адъютант.
Царь кивнул, адъютант обернулся и тут же в комнату вбежал нескладный человек на коротких ногах. На лице его был написан подобающий случаю встревоженный вид.
– Что случилось, государь? – взволнованным голосом спросил он.
– Садись, Александр Николаевич. Ты мне и расскажи, что случилось. Слышал я, вероотступников всяких покрываешь.
– То навет завистников, государь. Отступлений от веры христианской в столице нет. Если вы о вдове Татариновой изволите говорить, то она, напротив, подвижничеством своим просветления достигла. Грядущее видит.
– Значит, ты теперь свое грядущее знаешь?
– Нет, сир…
– Отчего же? Неужели неинтересно?
– Страшно, сир, – перешел на шепот князь. – Она тут месяц тому назад купцу Митрофанову скорую смерть напророчила, так он третьего дня помер.
– Надо же какая незадача, – покачал головой царь, – а сведи-ка ты меня с ней, Александр Николаевич.
– Сделаю, ваше величество, когда скажете. Только подобает ли царственной особе…
– Вот на завтра на шесть вечера и приведи ее. Да не через парадное веди. Не забыл, поди, тайные ходы?
– Не забыл, приведу, ваше величество.
– И еще… что ты думаешь про тайные общества? – перешел царь к волнующей теме.
– Тайные общества? Это какие же, сир?
– Масонские, например, или тот же «Союз благоденствия», или духоборцы различные.
– Я думаю, безвредные сии общества, сир. Ничем, кроме рассуждений о пользе Отечеству, они не занимаются.
Разговор «по душам» не получался, и Александр отпустил друга детства.
Выйдя от императора, князь Голицын направился прямиком в Михайловский замок. Там обитала новоявленная «Богородица», а в быту – мадам Татаринова. Начав с модных в то время спиритических сеансов, она, вдруг, объявила, что в нее вселился святой дух. А раз так, то все что она делает или говорит, исходит именно от него. Святой дух, вселившийся в нее объявил, что бессмертие души действительно существует, но для вечного блаженства на небесах надобно пострадать в земной жизни. А как пострадать? Да хоть, например, сечь себя розгами или хлыстом. Неужто все время этак себя изводить? Ну зачем же все время! Достаточно раз в неделю.
На таких условиях к кружку Татариновой присоединились сначала ее ближайшие родственники, а затем и другие придворные, обитавшие в Михайловском замке.