Страница 58 из 100
Но не все было так радужно. Иван Николаюк, ставший инженером в довоенной Варшаве, получил работу в Австралии вскоре после приезда (в 1956 году). Работа оказалась легкой, не изнурительной, но Иван почувствовал, что используют не все его знания и умения: «По-настоящему, мне не доверяют ничего сложнее обязанностей техника – по польским меркам». Зять генерала Георгиевича Иван Петунин потерял свой диплом инженера, полученный во время войны в Белградском университете, и ему пришлось трудиться простым рабочим, пока наконец из Югославии не прислали копию диплома. Первому мужу Галины Кучиной удалось подтвердить свой харбинский диплом, но прошло некоторое время, прежде чем он нашел работу инженера, а пока он работал на стройке чернорабочим[582]. Инженерам, получившим образование в СССР, вероятно, приходилось труднее, чем белым русским из Китая. Леонид Коломойцев до войны приобрел опыт, работая на знаменитом Днепрогэсе, в Австралии он не мог найти работу по специальности и вынужден был устроиться чертежником[583].
В 1966 году из общего числа 30 тысяч иммигрировавших в Австралию перемещенных лиц более тысячи человек всех национальностей работали архитекторами, инженерами или землемерами, так что в этих областях деятельности ди-пи были представлены хорошо – и здесь еще не посчитаны представители многочисленных русских из Китая. Но вдвое большее количество ди-пи – около 2 000 человек – работали простыми чертежниками. По сравнению с уроженцами Австралии (и, в меньшей степени, с уроженцами других стран) ди-пи были чрезмерно представлены в смешанной категории инженеров, архитекторов и землемеров и еще больше – в категории чертежников и техников. Неудивительно, что они были недостаточно представлены в медицинской профессии[584].
Когда прибывали первые корабли с ди-пи и журналисты мчались к причалам брать интервью у каждого, кто, на первый взгляд, мог бы рассказать что-то интересное, часто выбор падал не только на аристократов, но и на музыкантов. В большинстве случаев такую рекламу получали певцы из Прибалтики, но оказался в центре внимания и украинский пианист Анатолий Мирошник – особенно после того, как Юджин Гуссенс, родившийся в Британии дирижер Сиднейского симфонического оркестра, объявил его гением (как он нередко делал в подобных обстоятельствах). Во время войны Мирошника угнали остабайтером в Германию, а после приезда в Австралию он трудился санитаром в больнице. На призывы досрочно освободить иммигрантов-музыкантов от обязательств по рабочим контрактам Колуэлл (как после него и Холт) отвечал мягкими возражениями[585].
Даже после истечения срока обязательных контрактов музыканты, желавшие работать по специальности, наталкивались на препятствия со стороны чрезвычайно неотзывчивого австралийского Профсоюза музыкантов, который отказывался принимать в свои ряды неграждан и высказывался против того, чтобы государственные симфонические оркестры (которые в ту пору формировала Австралийская радиовещательная корпорация) брали на работу иммигрантов. Это очень огорчало музыкантов-классиков, которые в 1950-е годы приезжали из Харбина в заметных количествах, хотя Гуссенс всячески поддерживал иностранных музыкантов, и некоторым из них в конце концов удалось получить работу в симфонических оркестрах[586].
Судя по прохладной реакции Колуэлла на выраженное в прессе беспокойство из-за того, что музыкальные гении калечат свои драгоценные руки, занимаясь физическим трудом, отработка по обязательному двухгодичному контракту музыкантом явно не рассматривалась как приемлемый выход из положения. Музыкальный антрепренер Эвальд Тонди, эстонец, проживший двадцать лет в Австралии и натурализовавшийся в конце 1930-х годов, в 1950-е попытался помочь переселенцам: он объявил набор в эстрадный оркестр из 30 или более музыкантов для мигрантов, обязанных отработать по контракту. Газета, сообщавшая об этом, приводила также предостережение «эксперта по социальной политике в отношении мигрантов»: он предупреждал о вреде (не уточняя, каком именно), который могут нанести «предприятия, якобы выступающие за социальную реабилитацию мигрантов творческих профессий». Из публикации неясно, удалось ли в итоге создать такой оркестр. Но Тонди, привозивший музыкальные ансамбли в Русский общественный клуб еще до войны, продолжал заниматься этим и в конце 1940-х и в 1950-е годы, и можно не сомневаться, что среди ангажированных им музыкантов были и иммигранты, недавно приехавшие в страну[587].
Особым успехом на австралийской сцене пользовались джазовые музыканты. Даже президент Профсоюза музыкантов указывал на то, что главную угрозу для австралийских музыкантов представляют «мигранты, исполняющие современную или джазовую музыку», так как они отбивают у местных кусок хлеба; под конкурентами он имел в виду прежде всего русских музыкантов, приехавших из Шанхая[588]. Поскольку им отказали в приеме в союз, они играли на свадьбах, в клубах и кафе, в том числе в кафе Ивана Репина у станции «Виньярд». А еще они играли на различных мероприятиях русской общины, например, на русском Весеннем балу 1951 года в Фицрое[589], со сбором средств для беженцев в Европе, а также с балетным представлением, русским буфетом и конкурсом на звание русской «мисс Мельбурн»[590].
Среди тех, кто получал ангажементы уже вскоре после приезда в Сидней, был уже упоминавшийся Дмитрий Киреевский (Мики Кэй), приехавший в 1949 году из Шанхая через Тубабао вместе с женой и ее родителями. Благодаря этим надежным семейным связям Киреевский вскоре стал членом правления Русского клуба (известного также как Русский дом) по адресу Джордж-стрит, 800 (Клуб белых русских), а также завсегдатаем кафе Репина. В 1951 году, когда приехал Сергей Ермолов (Серж Ермолл), старый знакомый из Харбина и постоянный исполнитель на шанхайской танцевальной сцене послевоенных лет, Киреевский пригласил его к себе в трио, и по выходным музыканты стали выступать вместе в Русском клубе, а также в различных гостиницах и клубах народных танцев[591]. Кларнетист Евгений Данилов, раньше выступавший в Шанхайском городском оркестре, приехал с 1951 году с женой – новозеландской певицей, и вскоре он уже разъезжал с джазовыми концертами по всей Австралии. Позже Данилов стал одним из бунтарей, оспоривших право Профсоюза музыкантов не принимать чужаков, а к 1970-м годам он сменил поле деятельности, взявшись за классическую музыку, и начал играть в Мельбурнском симфоническом оркестре. Другим бунтарем, выступившим против ограничительных правил Профсоюза музыкантов, был басист Борис Усыскин, недавно приехавший из Шанхая[592].
Что касается ди-пи из Европы, то Мария Стефани, до войны выступавшая вместе с великим джазменом Леонидом Утесовым, прибыв после войны в Австралию, основала театральную студию в Сиднее и выступала, в числе прочих мест, в Русском клубе на празднике монархистов и на благотворительном концерте для сбора средств на строительство православного собора[593]. Василий Томский, прославившийся в Харбине театральный актер, прибыл в 1957 году в Сидней и сразу же начал объединять вокруг себя труппу, но пять лет спустя неожиданно умер («Тяжелая физическая работа, на которую была обречена вся эмиграция в первые годы своего существования, подорвала его силы, и сердце В. И. не выдержало», – так написали об этом в «Австралиаде»)[594]. В 1952 году на сцене Русского клуба в Сиднее была восемь раз показана русскоязычная комическая оперетта, посвященная жизни перемещенных лиц в европейском лагере. Музыку к ней сочинил зять генерала Георгиевича Иван Петунин, декорации создала его дочь Мария, а внучка сыграла в оперетте роль мальчика и исполнила восточный танец[595].
582
Иван Николаюк – отцу Митрофану, 20 октября 1956 г., архив Ивана Николаюка; Russians in Strathfield… Р. 149 (Петунин); Galina Kuchina. Op. cit. Pp. 147–148 (и см. похожую историю в: Гэри Нэш. Указ. соч.).
583
Лариса Морозова. Краткий обзор моей 75-летней жизни // Австралиада. 2002. № 30. С. 34–35 (Коломойцев). Из трех попавших в мою биографическую базу данных инженеров, получивших советское образование, Леонид Коломойцев и Сергей Циммерман работали в Австралии чертежниками, а Леонид Лебедев вернулся к инженерной профессии лишь после того, как поработал некоторое время часовым мастером. И, напротив, из оказавшихся в моей личной базе данных восемнадцати инженеров-мужчин, выпускников маньчжурских учебных заведений, пятнадцать работали в Австралии по специальности (Сергей Буровников, Анатолий Грачев, Валерий Гунько, Михаил Ястребов, Владимир Казанский, Вениамин Кокшаров, Борис Коренев, Борис Козловский, Вадим Кучин, Мстислав Носар, Игорь Савицкий, Казимир Савицкий, Владимир Сухов, Виктор Винокуров). Из тех, кто не устроился работать по инженерной специальности, Ростислав Ган (поменявший профессию еще в Китае) стал священником, хорошо известным в православной общине Австралии, Святослав Кривилев работал управляющим, а Геннадий Погодин (всегда имевший вторую профессию) – музыкантом.
584
Egon F. Kunz. Displaced Persons… P. 195 (Table 18:1).
585
Об этом см.: Julie Waters. From Nation Building to Cultural Enrichment: The Australian Press Portrayal of Post-War Immigrant Musicians, 1947–1953, неопубликованная рукопись.
586
Kay Dreyfus. Silences and Secrets: The Australian Experience of the Weintraub Syncopators. Melbourne: Monash University Publishing, 2013. Рp. 152–162. О Гуссенсе см.: Michael Bialoguski. Op. cit. Pp. 45–47. Виолончелисту Алексею Погодину из Харбина удалось попасть в состав симфонического оркестра вскоре после приезда в страну в 1959 г. (Алексей Иванович Погодин // Австралиада. 1995. № 2. С. 34–35), но это произошло уже после того, как в середине 1950-х препятствия со стороны Профсоюза музыкантов были устранены. Другим музыкантом, выступавшим в симфоническом оркестре, был Борис Теппер, учившийся у Владимира Трахтенберга в Харбине. Сам Трахтенберг тоже приехал в Австралию в 1959 г. и работал преподавателем по классу скрипки в Сиднейской консерватории до самой смерти (в 1963 г.): Вера Троицкая. Воспоминания // Там же. 1995. № 3. С 24.
587
The Sunday Herald (Сидней), 25 June 1950; Русский общественный клуб в Сиднее (по материалом Е. Левицкого) // Австралиада. 2007. № 51. С. 21.
588
Kay Dreyfus. Op. cit. Pp. 163 (цитата), 166.
589
Фицрой – богемный пригород Мельбурна. (Прим. ред.)
590
Единение. 1951. 7 ноября. С. 6. Ранее в том же году на архипелаге Сент-Килда состоялся «русский бал», а в Сиднее русская община устроила бал-маскарад в Паддингтоне: Единение. 1951. 29 июня. С. 6; 21 сентября. С. 6.
591
Г. Косицын. Серж Ермолл и его оркестр… С. 21–23. Еще одним представителем харбинского джаза, приехавшим из Китая через Шанхай и Тубабао, а позже игравшим вместе с Киреевским в Австралии, был трубач Евгений Гломб: Митя Киреевский (Мики Кэй). Музыкант Женя Гломб // Австралиада. 2002. № 33. С. 36–38.
592
Kay Dreyfus. Op. cit. P. 169; Riverina Herald, 3 November 1952. Количество сообщений в прессе того времени заставляет предположить, что Данилов был одним из самых заметных шанхайских музыкантов-иммигрантов.
593
Г. И. Каневская. «Мы еще мечтаем о России…» С. 315–316; Единение. 1951. 20 апреля. С. 6; 1951. 29 июня С. 5; 1952. 29 августа. С. 5; История русских в Австралии. Т. III. С. 238.
594
Василий Иванович Томский // Австралиада. 1994. № 1. С. 31–32. После его смерти руководителем труппы стал его ученик из Харбина, Александр Демидов: Л. A. Я. Драматический ансамбль В. И. Томского // Там же. 1998. № 17. С. 28.
595
Единение. 1952. 14 марта. С. 6; Russians in Strathfield… Р. 149. Пьеса называлась «Иванов Павел наших дней». Текст Г. А. Зоца, музыкальная аранжировка И. И. Петунина, режиссер – Б. Петропавлов.