Страница 46 из 100
Однако еще несколько лет после капитуляции японцев в августе 1945 года американцы продолжали заметно присутствовать в приморских городах Китая и оставались крупными работодателями. Князь Георгий Ухтомский работал у американцев – занимался городским водоснабжением, а Владимир Гантимуров работал механиком и электриком[455]. «Для нас, детей, американцы были отличными оккупантами – общительными и щедрыми», – вспоминал один юный в ту пору житель Шанхая. «Мы уже соскучились по шоколаду, а они, не скупясь, угощали нас… Они разъезжали на джипах, которых мы до этого никогда не видели, и предлагали покатать»[456]. У Гэри Нэша сохранились столь же приятные воспоминания об американских военных, вошедших в Тяньцзинь в конце 1945 года, хотя он заметил одну странность: американцы ездили на своих джипах по правой стороне, как у себя на родине, невзирая на то, что в Китае – как и в Британии и Японии – дорожное движение было левосторонним. Австрийская фирма, на которую работала его мать Нина, была экспроприирована китайским правительством (поскольку Австрия была союзницей проигравших Вторую мировую войну держав Оси), но «фирма продолжала работать под прежним названием „Кисслинг“, и Нина и другие девушки-продавщицы сохранили свои рабочие места. Новые китайские начальники были очень добры и вежливы в общении с сотрудниками, и жизнь в „Кисслинге“ продолжалась почти без изменений»[457].
Международные сеттельменты не стали возрождать, но интернированных британцев и американцев освободили. Впрочем, их ждало неопределенное будущее, ведь теперь они лишились привилегированного статуса экстерриториальности. К их числу принадлежала русская тетушка Гэри Нэша со стороны Ивашковых, Лена, вышедшая замуж за британца заметно старше ее (Нэш знал его лишь как мистера Хоуэлла)[458]. Шанхайская муниципальная полиция продолжала существовать на протяжении всей войны и в послевоенный период, но британцы, раньше работавшие там, после выхода из лагерей для интернированных не смогли снова устроиться на прежние должности – их заняли русские. Среди них был Михаил Новиков, проработавший там до своего отъезда в Австралию в 1950 году[459].
Одной из новых особенностей (причем такой, которая отличала в глазах иностранных резидентов приморские города Китая от Маньчжурии) стало присутствие в городе международных (главным образом американских) организаций, оказывавших помощь беженцам и перемещенным лицам: IRO, Джойнта, ХИАСа и даже основанного в США Толстовского фонда[460]. Главным объектом их внимания и заботы были еврейские беженцы из Европы, прибывшие в Шанхай в начале 1940-х годов: у них не было ни опоры в местной общине, ни каких-либо средств к существованию, а давно укоренившиеся в Шанхае общины русских и багдадских евреев поначалу отнеслись к их приезду в целом прохладно. Один из этих укоренившихся вспоминал:
Нас, русских евреев, окончание войны практически никак не затронуло. До войны мы не участвовали ни в каких политических движениях. Жить ли под властью французского генерального консула во Французской концессии или же под новой китайской администрацией – нам было все равно, по сути это ничего не меняло… При японской оккупации на наше замкнутое общинное существование никто не посягал, вот и теперь мы тоже думали, что наша жизнь будет течь точно так же, как и раньше[461].
Послевоенный Шанхай изо всех сил старался вернуть себе прежнюю, довоенную сущность – кипучую, порочную, пропитанную предпринимательским духом. Поначалу экономическое положение выглядело многообещающе. После снятия морской блокады шанхайский порт обрел былую важность, и текстильная промышленность снова ожила. Но все это сопровождалось чудовищными хищениями и коррупцией, чистками и конфискациями собственности у китайцев, а вскоре дала о себе знать гиперинфляция[462]. Была проведена денежная реформа, ее инициатором стал Цзян (Чан) Цзинго, сын главы Гоминьдана Чан Кайши, который (в силу причудливого выверта истории) не только был резко настроен против частного предпринимательства, но и сам сформировался под влиянием коммунистической идеологии, так как одиннадцать лет проучился в СССР. Цзян приступил к осуществлению реформы «с жестокостью, которую обостряла его ненависть к капиталистам и эксплуататорам», и задействовал «верные ему лично военизированные организации» для обуздания «больших тигров»[463]. Как это было и в годы войны, некоторые русские сумели разбогатеть и в этих непростых обстоятельствах, однако было принято считать, что в подобных условиях благополучие могло держаться лишь на теневых махинациях, и потому позже, когда Австралия получала запросы на иммиграцию от таких дельцов, к их заявкам относились с крайней осторожностью (к тому же среди этих людей было много евреев, что обостряло подозрительность австралийских чиновников)[464].
Русские, как обычно, участвовали в гибридных теневых операциях шанхайского черного рынка, где продавалось и покупалось все что угодно, в том числе разведданные. Освободившиеся после интернирования британцы жаловались, что «по Нанкин-роуд и по Бабблинг-Уэлл-роуд до сих пор безнаказанно расхаживают сотни коллаборационистов разных национальностей с карманами, набитыми деньгами, и заходят в заново открывшиеся отели и ночные клубы». Несмотря на то, что в прошлом многие русские не таясь сотрудничали с японцами, мало кто понес за это какое-либо наказание. В августе 1945 года Евгений Кожевников в последний раз поужинал с военно-морским атташе Японии в отеле «Катэй», а затем покинул Шанхай, после чего ненадолго объявился на Тайване и предложил американцам свои услуги как осведомителя. Один из его изворотливых русских товарищей был арестован американцами как вероятный военный преступник, но вскоре его отпустили за недостатком улик; спустя недолгое время он «разъезжал по городу в большом автомобиле под советским флагом» и, по слухам, торговал на черном рынке крадеными американскими шинами и мотоциклами[465].
Лидер фашистов Михаил Спасовский тоже уехал из Шанхая. Неизвестно, где он провел первые несколько лет после 1945 года, но в 1949-м он объявился на Тайване, а оттуда в середине 1950-х эмигрировал в Австралию[466]. Внутри русской общины продолжались политические интриги и махинации. После того как в первые годы войны от рук наемных убийц погибли два председателя Русского эмигрантского комитета, в начале 1943 года его главой был избран уже знакомый нам деятель, генерал Глебов, но еще до его смерти (в октябре 1945-го) его, по-видимому, вытеснил с этого поста казачий лидер Григорий Бологов[467]. Одним из странных побочных результатов этой смены руководства стало нечто вроде слияния в Шанхае русского самосознания с казачьим: мало того что эмигрантский комитет возглавил казак, еще и «почти половина всех русских эмигрантов» вступила в Казачий союз. Тем не менее, если раньше в шанхайской русской общине решительно преобладали правые, теперь над ними нависла серьезная угроза растущего притяжения Советского Союза. Особенно притягивал он молодое поколение, и летом 1946 года это вынужден был признать сам Бологов[468].
Если в Маньчжурии в 1945 году церковные иерархи признали юрисдикцию Московского патриархата, что сопровождалось передачей церковной собственности под контроль СССР, то в приморских городах Китая все складывалось не так просто. Там православная церковь раскололась между сторонниками Русской православной церкви заграницей и Московского патриархата. Епископ Шанхайский Иоанн встал на сторону РПЦЗ – из всех церковных деятелей в Китае он один сделал такой выбор. Заручившись поддержкой мэра Шанхая, епископ Иоанн сохранил за собой право распоряжаться собором, за что РПЦЗ повысила его до сана архиепископа, но в 1949 году он все же вынужден был оставить Китай и перебраться на остров Тубабао на Филиппинах. Промосковскую «партию» возглавлял архиепископ Пекинский Виктор (Святин). Он провел переговоры с китайским правительством в Нанкине о передаче церковной собственности Московскому патриархату, и в 1948 году его «партия» взяла верх: несмотря на энергичное сопротивление архиепископа Иоанна, Москва завладела львиной долей церковной собственности даже в Шанхае, где соотношение промосковских прихожан и тех, кто остался в лоне РПЦЗ, было, как сообщали, два к одному[469]. В 1956 году владыка Виктор (Святин) репатриировался в СССР.
455
Князь Георгий Федорович Ухтомский: автобиографический очерк // Австралиада, № 15, 1998, с. 27–28; Н. И. Дмитровский. Памяти князя Владимира Ивановича Гантимурова // Там же. 2000. № 26. С. 29. Среди будущих австралийских иммигрантов, работавших в то время на американцев в Шанхае, были Евгений Конашенко и Игорь Гартунг: Лидия Ястребова. Русский офицер австралийской военной авиации Евгений Конашенко // Там же. 2001. № 29. С. 18; Игорь Гартунг. Моя семья: Гартунги-Вальдены… С. 2–6. Когда к Шанхаю подступали коммунисты, американцы, эвакуируясь в Токио, часто брали с собой тех, кто на них работал; в числе эвакуировавшихся таким образом оказались Ухтомский, Конашенко и Гартунг. В дальнейшем всех троих отправили на Тубабао, а потом в Австралию. Гантимуров самостоятельно переехал в Брисбен в 1952 г.
456
Цитируется в: Marie-Claire Bergère. Op. cit. P. 324.
457
Гэри Нэш. Указ. соч.
458
Там же. Они значатся в списке узников лагеря для интернированных Вэйсянь, составленном 30 июня 1944 г.: Уильям Мэй Хоуэлл и миссис Мария Лена Хоуэлл, оба граждане Британии, он – 1876 года рождения, она – 1902: Weihsien Camp – Total List of Inmates Including Those Repatriated, Weihsien, http://www.weihsien-paintings.org/RonBridge/habitants/weihsien02.pdf. Гари Нэш сообщает, что муж тети умер в лагере.
459
Robert Bickers. Empire Made Me… Pp. 219–20; Вспомнить все: с такой мечтой приехали в город своей молодости русские шанхайцы: www.russianshanghai.com/articles/interview/post470.
460
Еще до окончания войны Александра Толстая, глава фонда, запросила средства «для 8 000 русских, находящихся в бедственном положении в Шанхае». AN: AJ/43/5, письмо Александры Толстой доктору Лиланду Рексу Робинсону, председателю Комитета по делам перемещенных лиц Американского совета добровольных организаций на заграничной службе, 2 октября 1944 г.
461
Sam Moshinsky. Op. cit. Р. 118 (цитата). Ближе к концу войны, по некоторым оценкам, из общего числа русских евреев, живших в Китае (8 500 человек), в Шанхае жили около 3 500, а в Тяньцзине – около 2 500: Boris Bresler. Op. cit. P. 211.
462
Marie-Claire Bergère. Op. cit. P. 324.
463
Ibid. Pp. 324–325. О жизни Цзяна Цзинго в СССР (который со временем сменил отца на посту президента Тайваня) см.: Elizabeth McGuire. Red at Heart: How Chinese Communists Fell in Love with the Russian Revolution. New York: Oxford University Press, 2018. Рp. 116–129.
464
Bernard Wasserstein. Op. cit. Pp. 234–235. И см. ниже.
465
Ibid. Pp. 234–235, 277–278, 284–287.
466
Виктория Шаронова. Указ. соч. С. 167–168, и см. ниже, главу 8.
467
Marcia Reynders Ristaino. Port of Last Resort… Pр. 221–223, 241.
468
Ван Чжичэн. Указ соч. С. 196–197.
469
Виктория Шаронова. Указ. соч. С. 365; 374–375; Иоанн Шанхайский и Сан-Франциский, Википедия; архиепископ Виктор (Святин): https://pravoslavie.ru/orthodoxchurches/40562.htm?ysclid=ll4vjbp19k718868769; Gernot Seide. Op. cit. Pp. 186–187; Н. Н. Аблажей. Указ. соч. С. 167–168.