Страница 45 из 100
Многие русские харбинцы задумывались и об отъезде в Советский Союз. Первым шагом в этом направлении было получение советских паспортов. Однако, в отличие от ситуации, сложившейся в Шанхае, из Харбина в первые послевоенные годы репатриация оказалась практически невозможной: советские власти были, в принципе, за репатриацию, но на деле их беспокоило то, что среди живших в Маньчжурии белых русских есть бывшие пособники японских оккупационных властей. В 1950 году 15-летняя Наташа Кощевская пришла в советское консульство в Харбине в надежде репатриироваться, но консул сказал ей, что пока это невозможно, и посоветовал для начала переехать в Австралию. Известно, что из Маньчжурии попасть в Советский Союз можно было лишь нелегально. Например, юный Коля Дьяконов, сын одной из сестер Тарасовых, завел «множество друзей среди русских военных» и, часто разговаривая с ними, загорелся мечтой отправиться в Россию. В 1947 году вместе с несколькими товарищами он нелегально перешел границу, но на советской стороне был арестован и осужден на три года лагерей. Это называлось «пролезть под проволокой», и случай Коли был не единичен[446].
Легальная репатриация, проходившая в малом масштабе, началась в 1952 году (разрешался провоз багажа неограниченного объема без уплаты таможенной пошлины, предоставлялся установленный заем, предъявлялось требование прожить пять лет в месте переселения под административным надзором), но по-настоящему она набрала силу только в 1954 году. В том году СССР широко распахнул двери для репатриантов и даже всячески поощрял их, потому что стране требовались трудовые ресурсы для освоения целинных земель в Казахстане. Русских в Маньчжурии активно агитировали присоединиться к этой программе, но при этом многие и сами испытывали подлинный интерес к репатриации[447]. В 1954 году из Харбина на целину уехали 8 100 русских, а в 1955-м еще 8 961, что в целом составило более двух третей всего русского населения Харбина[448].
В мемуарах, написанных позже теми русскими, которые сделали другой выбор и уехали в Австралию, часто упоминаются друзья и родственники, репатриировавшиеся в ту пору. Так, бабушка Мары Мустафиной со стороны отца, вначале собиравшаяся уехать вместе с остальной родней в Австралию, в итоге решила все-таки репатриироваться. Друзья семьи Галины Кучиной, работавшие в местной епархии (подчинявшейся теперь Московской патриархии), уехали в 1956 году вместе со своим епископом после того, как ему предоставили кафедру где-то в Советском Союзе. Срабатывало нечто вроде стадного инстинкта: у людей появилось ощущение, что все уезжают в СССР и им лучше тоже не отставать. По рассказу Кучиной, в Хайларе о том, чтобы откликнуться на зов исторической родины и поехать на целину, задумывались даже сыновья некоторых местных русских миллионеров. Она сама и ее муж, работавшие в Харбине, тоже решили поехать в Советский Союз и надеялись, что вместе с ними отправятся их родители, но отец Галины воспротивился. «Я – офицер Белой армии. Я присягал на верность государю императору. Я не могу жить в Советской России. Я никогда не изменю присяге», – так он объяснял свою позицию. И потому, чтобы не разлучаться с родными, Галина и ее муж изменили планы[449].
Даже многие из тех, кто в итоге решил не репатриироваться, ранее всерьез задумывались о таком шаге. Наталья Прокопович, в 1954 году наконец получившая советский паспорт, долгое время колебалась, а потом они с мужем все-таки решили эмигрировать в Австралию, куда их звала его старшая сестра. Дед Мары Мустафиной со стороны отца задумался о репатриации в 1954 году, и вся семья вернулась к этому вопросу спустя три года, когда в Харбин приехала близкая родственница из семьи Оникулов, репатриировавшаяся в СССР еще в середине 1930-х и жившая теперь в Риге: она уговаривала родню последовать ее примеру. Однако ее уговоры оказались безрезультатными, так как семья получила известие совсем иного характера от подруги, недавно уже репатриировавшейся. Жизнь в Советском Союзе, писала она оттуда, «такая хорошая, что вам всем нужно обязательно приехать – как только Марочка закончит университет». Марочке в ту пору было два года[450].
Независимо от того, хотели харбинцы возвращаться в Советский Союз или нет, с каждым днем становилось все яснее, что оставаться в Китае крайне нежелательно. В 1956 году под давлением СССР китайские государственные учреждения стали грозить увольнением тем русским сотрудникам, которые не пожелали участвовать в освоении целины. Иными словами, им предстояло лишиться и работы, и всяких дальнейших перспектив. Как вспоминала Галина Кучина, русские просто оказались «больше не нужны китайцам»[451]. Положение осложнялось национализацией торговых предприятий, что создавало огромные бытовые трудности (в Харбине на 10 тысяч жителей теперь приходилось всего по одному торговому предприятию), а также другими негативными последствиями Большого скачка – экономической кампании, развернутой в Китае во второй половине 1950-х годов.
Притом что волна репатриации 1954 года уже уменьшила численность русского населения Харбина до 17 тысяч человек, согласно одному советскому отчету, в придачу к тем, кто все еще думал о репатриации, 7 000 наиболее преуспевающих горожан – врачи, инженеры, священники, торговцы – вовсю готовились эмигрировать в капиталистические страны, добывали визы и пытались перевести свои капиталы за границу. Большинство русских массово уехали в 1955–1959 годах, хотя некоторые – как, например, географ Владимир Жернаков, – продержались до начала 1960-х. Но в итоге их все равно вынудила уехать китайская Культурная революция. К 1964 году в Харбине осталось менее 500 русских[452].
Перед теми, кто не хотел ехать в СССР, вставал вопрос: куда же тогда? Многие выбирали США, Австралию (в Харбине больше, чем в Шанхае, потому что у харбинских русских еще с прежних времен часто оставались контакты с представителями более ранней волны эмиграции), а также разные страны Латинской Америки. Свекровь Галины Кучиной хотела поехать в Чили, но на окончательное решение семьи повлиял положительный пример священника, который когда-то давно учился с ее мужем в одном классе лицея, а теперь жил в Австралии. Ее родственники уехали все вместе, а другие семьи (как, например, Тарасовы) уезжали по частям.
Многие семьи в итоге разделились: одни родственники уезжали на капиталистический Запад, а другие – в Советский Союз. Так распалась семья Скорняковых: отец и старший сын в 1954 году уехали в СССР осваивать целину, а мать с младшим сыном, оставшиеся в Харбине, в 1957 году эмигрировали в Австралию. Ираида Рожнатовская, жена арестованного фашиста Сергея Ражева, уехала в Австралию после ссылки мужа в лагеря, откуда он не подавал о себе никаких вестей. Людмила Раменская, жена концертмейстера Харбинского симфонического оркестра, работала после войны при советской оккупации в харбинском хоровом ансамбле, а в 1951 году, после смерти мужа, перебралась в Австралию, где жил ее брат. Шесть других участников ее ансамбля тоже оказались в Австралии, а остальные репатриировались в СССР и устроились там в театры. Даже в семье Тарасовых был один репатриант – молодой Коля, который после освобождения из лагеря устроился в советский торговый флот, ходил в плавания и не виделся с родными еще много лет[453].
В Шанхае все было совсем иначе, чем в Маньчжурии. После разгрома японцев Шанхай номинально попал под контроль китайских националистов, а точнее – нанкинского правительства Чан Кайши. Но присутствовали там и американцы, поддерживавшие Чан Кайши, и они помогали организовывать разоружение и эвакуацию японских военных и гражданских из города; не приход войск Гоминьдана, а именно их появление и ознаменовало «освобождение Шанхая» и «зримое воплощение перемен»[454]. К 1948 году стало понятно, что националисты, скорее всего, потерпят поражение в гражданской войне, которую они вели с коммунистами Мао Цзэдуна в глубинных областях страны. Во время войны те отступили в Яньань, но к концу года упрочили свою власть на севере и уже двигались на юг. Коммунисты взяли Тяньцзинь в январе 1949 года, а Шанхай – в мае. Их победа означала уход американцев.
446
Электронное письмо Шейле Фицпатрик от Анастасии Кощевской, 24 декабря 2018 г.; Bruce Adams. Op. cit. P. 188; Гэри Нэш. Указ. соч.; Galina Kuchina. Op. cit. Pp. 107–108.
447
Ibid. P. 110; Mara Moustafine. Secrets and Spies… Рp. 386–387.
448
David Wolff. Returning from Harbin… Р. 113.
449
Mara Moustafine. Secrets and Spies… Рp. 396; Galina Kuchina. Op. cit. Pp. 95, 107; интервью Шейлы Фицпатрик с Галиной Кучиной в Мельбурне, 27 октября 2018 г.
450
Автобиографический очерк Н. Н. Прокопович… С. 57–59; Mara Moustafine. Secrets and Spies… Рp. 385.
451
Galina Kuchina. Op. cit. Pp. 108–109.
452
David Wolff. Returning from Harbin… Р. 113 (цитата); Амир Хисамутдинов. Судьба эмигранта-географа… С. 16; Søren Clausen, Stig Thøgerson. Op. cit. Pp. 160, 190.
453
Galina Kuchina. Op. cit. Pp. 108–111; Гэри Нэш. Указ. соч.; Георгий Мстиславович Скорняков // Австралиада. 1999. № 19. С. 30–31; Н. И. Дмитровский-Байков. Указ. соч. С. 21; Алла Шаповалова. Указ. соч. С. 33–37.
454
Marie-Claire Bergère. Op. cit. P. 324 (цитаты); Sam Moshinsky. Op. cit. Pp. 118–119.