Страница 47 из 100
Как и в Маньчжурии, в русской диаспоре Шанхая в годы войны резко возросла популярность всего советского, и многие русские – включая тех, кто не симпатизировал СССР идейно, – получили советские паспорта. По оценке убежденного антикоммуниста Бологова, главы Русского эмигрантского комитета в Шанхае, а позже лидера русской общины на Тубабао, 50 % русских эмигрантов в Китае получили советские паспорта, объясняя этот шаг неуверенностью после ликвидации международных поселений и желанием иметь консульскую защиту, а также патриотизмом военного времени и притягательностью заявлений советской стороны, что «в СССР все изменилось». (Советская пропаганда перечисляла эти перемены: восстановление воинских званий, возрождение русского патриотизма и заключенное во время войны соглашение с Православной церковью.) Репатриироваться хотели не все, кто получил советский паспорт, но некоторые все же хотели. Уже накопился значительный неудовлетворенный запрос на репатриацию, и в январе 1946 года, когда советское консульство в Шанхае объявило о начале приема заявок, за 17 дней туда явились 6 000 человек. Пришлось усилить меры безопасности, и у советских чиновников ушло довольно много времени на обработку заявлений, но уже в августе 1947 года на пароходе «Ильич» из Шанхая во Владивосток отправилась первая группа репатриантов.
Всего за 1947 и 1948 годы на родину вернулись от четырех до пяти тысяч шанхайских эмигрантов, наряду с небольшими группами из Тяньцзиня и Пекина[470]. Репатрианты обосновывались чаще всего на Урале, а селиться западнее Казани им было запрещено. Среди приехавших были квалифицированные специалисты, джазовые музыканты (в частности, Олег Лундстрем, известный джазист, харбинец, чей оркестр в 1956 году получил разрешение переехать из Казани в Москву) и как минимум один бывший фашист (хотя после войны он и сделался вице-председателем Шанхайского объединения советских граждан, по прибытии в Советский Союз его арестовали)[471].
Члены русско-еврейской семьи Эллы Масловой имели на руках советские паспорта (сама Элла состояла в Союзе советской молодежи в Шанхае), а ее дядя и тетя после войны репатриировались в СССР. Родители Эллы тоже подумывали о возвращении, но благоразумно решили дождаться известий о том, как устроились родственники. И пока выжидали, упустили свой шанс: в 1948 году, после отплытия третьего корабля с репатриантами, советское консульство в Шанхае прекратило выдавать разрешения на возвращение и возобновило их выдачу лишь в 1954 году. К тому времени Масловы уже собирались в Австралию.
В большой семье Тарасовых непререкаемым авторитетом была бабушка Аида. Ее дочь Надежда с мужем Борисом Козловским (инженером, уже некоторое время сидевшим без работы) тоже задумались о возвращении, несмотря на то (а может быть, и по причине того), что после войны отец Бориса был выслан из Харбина в Советский Союз и там оказался в лагере. У Козловских уже были визы, они готовились к отплытию на родину на пароходе «Гоголь», который отходил с 830 пассажирами на борту (эмигрантами из Тяньцзиня и Пекина) одновременно с «Ильичом». Но бабушка Аида, «будучи женой белогвардейкого полковника, настрадавшись в Гражданскую войну», была категорически против советского гражданства. Она выкрала паспорта Козловских и велела «попытать счастья в Шанхае», сказав, что если через полгода молодые не передумают репатриироваться, она вернет документы. Через полгода у Бориса уже была работа в Шанхае, и в итоге супруги так и не поехали в Советский Союз, а позже все вместе перебрались в Австралию[472].
Хотя поначалу многие возлагали надежды на возвращение нормальной жизни, уже довольно скоро русские и русские евреи в Шанхае принялись искать себе более надежное пристанище. Одни (прежде всего состоятельные люди с полезными знакомствами) переехали в Гонконг, а другие присматривались к более дальним странам, в том числе к Австралии. Присутствие в городе международных организаций вроде Джойнта одновременно и способствовало отъезду, и внушало мысль о том, что уезжать необходимо или как минимум благоразумно. Среди тех, кто уезжал рано, в 1946–1947 годах, в целом преобладали люди, имевшие и деньги, и нужные связи за границей. В конце 1940-х, когда китайские коммунисты уже добивали последних националистов и вовсю строили Китайскую Народную Республику, американцы стремительно уходили из страны и международные организации готовились к закрытию, эмигрировать собирались уже почти все без исключения.
Этот процесс миграции переживался совсем иначе, чем тот, через который проходили русские в Европе: поскольку большинство уезжало из Китая, находя себе поручителей, IRO была задействована лишь эпизодически (в переселении европейских евреев в Шанхай непосредственно после войны и в программе переселения на Тубабао, о чем еще пойдет речь в конце этой главы), и потенциальным иммигрантам приходилось самостоятельно подавать заявления на получение визы, они проходили собеседования с местными консульскими сотрудниками и добывали у китайцев разрешения на выезд. Но это еще не означает, что все шло как по маслу. У Елены Жиряковой (известной впоследствии как Елена Чупрова) возникли неприятности из-за ее тесных связей с американцами. До 1949 года она работала в клубе американского Красного креста, пока всех гражданских сотрудников клуба не распустили, а ее муж работал в Шанхайской муниципальной полиции в Международном сеттельменте. В 1949 году он был арестован коммунистами (неясно, советскими или китайскими) за «связи с американцами» и сгинул в советских лагерях. Затем Елена устроилась секретарем директора американской фирмы, занимавшейся экспортом и импортом, но в 1951 году, когда коммунисты наложили арест на всю американскую собственность в Китае, фирма закрылась. В 1952 году Елена уехала в Австралию, все еще ничего не зная о судьбе мужа (он, как выяснилось впоследствии, умер в Сибири в том же году). В Австралии ей предстояло играть важную роль, помогая в переселении новых иммигрантов. У Лидии Саввы возникли проблемы другого рода – возможно, они объяснялись недоверием австралийцев, заподозривших ее в симпатиях к СССР. После того как ее брак распался, она попыталась уехать в Австралию по приглашению сестры, эмигрировавшей туда в 1953 году, однако получила отказ (вероятно, от австралийской иммиграционной службы). Тогда она уехала в Советский Союз и работала на целине. Ее сестра вновь подала заявление от ее имени, и наконец было получено разрешение. Так в 1961 году Лидия стала австралийской иммигранткой, приехав туда из СССР[473].
Как всегда, очень многие предпочли бы переехать в США, но и Австралия была желанной перспективой, особенно для тех, у кого там уже жили родные или имелись деловые связи. Поначалу австралийцы без восторга отнеслись к идее приезда иммигрантов из Шанхая: они еще помнили о враждебной реакции общества на прибытие в Австралию русских и беженцев русско-еврейского происхождения в 1946–1947 годах. Многие консульские работники не собирались различать евреев и русских: в их глазах все они были замешаны в какие-то темные дела и причастны к махинациям на черном рынке. В Австралии всерьез задумались над вопросом, как относиться к обладателям советских паспортов, и всегда ли наличие этих паспортов автоматически означает симпатии к СССР[474]. Возможной проблемой было и сотрудничество многих русских с японцами в военные годы, хотя на деле австралийские иммиграционные службы в большинстве случаев просто не желали ничего об этом знать[475].
Однако все эти волнующие вопросы отпали, как только Австралия согласилась принять большое количество шанхайских русских, эвакуированных в 1949 году на Тубабао, и даже тем, кто остался в Шанхае, часто удавалось получить визу на основании личного поручительства – чаще всего от родственников и друзей, перебравшихся в Австралию ранее. Русско-еврейские родственники Дмитрия Шамшурина несколько лет подыскивали место, куда можно уехать, и в конце концов нашли в Брисбене семью, которая вызвалась за них поручиться, и отбыли туда в 1950 году. Сэм Мошинский уехал в октябре 1951 года благодаря поручительству друзей семьи в Мельбурне, а остальная родня последовала за ним в марте 1952-го. Нина Черепанова, чей первый муж, казак, был арестован и сгинул в лагерях, смогла приехать в Брисбен с новым мужем по приглашению своей сестры, которая въехала туда в 1952 году. Лидия Ястребова была так привязана к прославленной харбинской балерине и балетмейстеру Елизавете Квятковской, что выступила поручительницей и организатором ее эмиграции в Австралию. Квятковская представляла собой довольно диковинное зрелище: она вышла из женского монастыря, где прожила некоторое время, но продолжала носить черные монашеские одеяния. Последние годы жизни Квятковская провела в доме престарелых для русских в Сиднее и была погребена на русском кладбище[476].
470
AN: AJ/43/580, Russian Political Emigrants in China: Why 50 % of Russian Emigrants took Soviet Papers (предполагаемый автор – Бологов, приблизительно июль 1949 г.); Ван Чжичэн. Указ соч. С. 110–111; Н. Н. Аблажей. Указ. соч. С. 178; Marcia Reynders Ristaino. Port of Last Resort… Pp. 254. Среди репатриантов были русские евреи, хотя их количество трудно определить, так как «большинство реэмигрантов предпочитали записываться русскими или украинцами» (Н. Н. Аблажей. Указ. соч. С. 166).
471
S. Frederick Starr. Red and Hot: The Fate of Jazz in the Soviet Union. New York: Oxford University Press, 1983. Рp. 226–228, 257–258 (Лундстрем); О. Л. Лундстрем. О джазе и немного о себе // Русский Харбин… С. 152–160; John Stephan. Op. cit. Рp. 334, 364 (этим бывшим фашистом был Борис Румянцев).
472
Antonia Fi
473
Лидия Ястребова. Елена Чупрова // Австралиада. 1997. № 14. С. 25–26; Лидия Савва. 50 лет в Австралии… С. 27–30.
474
Suza
475
AN: AJ/43/1076, Folder 8, E. Bogen, Report on Resettlement Activity from 29th March to 12th April, 14 April 1949. Этот сотрудник IRO выражает обеспокоенность тем, что Австралия, как и другие неназванные страны, возможно, захочет отказать шанхайским русским в праве на иммиграцию на основании их пособничества японцам в военную пору.
476
Лидия Шамшурина. Указ. соч. С. 11–13; С. Мариничева. Нина Черепанова // Австралиада. 2001. № 27. С. 10; Sam Moshinsky. Op. cit. Рp. 182, 189; История русских в Австралии… Т. III. С. 121; Л. А. Ястребова. Воспоминания о балетмейстере Е. В. Квятковской // Русский Харбин… С. 175.