Жена морского дьявола

– Ба… – Губы Эриники задрожали, но она не позволила себе зареветь, стойко пересказала разговор с отцом и поделилась открытием из древнего свитка.

Дианна поцокала языком, грузно вздохнула и велела внучке сесть. Ника выпрямилась и расположилась поудобнее, но рук бабушки не отпустила.

– Что ж, вот и пришел твой черед войти во взрослую жизнь. – Дианна смахнула с щеки слезу. – Как ты знаешь, в моих венах тоже течёт проклятая кровь Веренборг, однако по счастливой случайности мой дар оказался слаб. Когда-то в юности я угодила под копыта дикой лошади. Знахарю пришлось рискнуть и перелить мне кровь. Я чудом не погибла, две недели провалялась в агонии лихорадки. Зато потом мне довелось прожить жизнь обычной женщины. Мой дар до конца не раскрылся, и я не смогла использовать силу по назначению.

Женщина замолчала, задумчиво смотря на взволнованную Нику. В голове роился улей мыслей, Дианна выцепляла одну за другой и складывала в слова.

– Когда стало известно, что Аурелия тоже из рода Веренборг, меня нашли храмовники и привезли в это поместье. Я каждый день наблюдала, как изводили себя твои родители, выстраивая между друг другом принудительную дистанцию. Они любили, но им суждено было страдать. Эта проклятая кровь Веренборг погубила не одну жизнь молоденьких девушек! – неожиданно громко воскликнула Дианна, хлопнув свободной рукой по постели и перепугав внучку.

– Ба, – тихо задрожавшими губами прошептала Ника, опустив глаза на витиеватый рисунок постельного белья. Плечи её осунулись, будто на них разом обрушились тяжёлые камни, лишая последней надежды. – Ты тоже советуешь мне выйти за старого герцога и разделить с ним жизнь?

Прожить долгую жизнь в нелюбви и несчастье? Зато живой и оставить после себя наследие.

Невысказанная фраза зависла в воздухе под деревянным потолком, словно тяжёлая предгрозовая туча. Как напоминание предков о том, что не стоит даже думать отступать от их векового наказа. Отец всё равно намерен выдать Нику замуж за Форпа – хозяина Порт-Ниасля, иначе герцог разозлится и объявит их семью банкротами и изменниками страны! Барон не допустит, чтобы они оказались на улице и без гроша. Да и жрецы храма не отпустят просто так.

Дианна смотрела на внучку с печалью. Не в её праве рассказать всё Нике о её нелегкой доле. Старица лишь ещё раз погладила девушку по русой макушке.

– Я прошу тебя не делать глупостей и плыть по течению. Знай, наша судьба может измениться в любой момент. – И вдруг пра снова зашептала страшилку про дьявола из тумана: – …С моря на город наползет туман, застелется по улочкам, подбираясь к жертве, в сизой густоте скрывается тот, о ком поют в легенде.

Нике не хотелось сейчас слушать бредовую сказку, но встать и резко уйти не позволила вежливость. Дианна проговаривала каждую строчку с какой-то маниакальной отрешенностью, взгляд женщины был направлен в пустоту, а точнее, за оконное стекло, на улицу, на свободу. Терпеливо дослушав окончание, наследница пожелала пра крепкого здоровья и, поцеловав старушку в морщинистую щеку, ушла.

Тогда Ника ещё не знала, что виделась с пра в последний раз. Потом долго и неустанно корила себя.

Дианна покинула этот мир накануне свадьбы внучки. Со всей этой нежеланной подготовкой Ника не находила времени навестить старушку. Весть о кончине подкосила ноги и заставила сердце замереть от захлестнувшей боли потери.

Этим же вечером священнослужитель отпел душу усопшей, и отец со слугами сожгли тело пра на погребальном костре за садом, а после развеяли прах с утёса. Нике не позволили посетить похороны храмовники, мотивировали тем, что невесте не следует присутствовать на подобных ритуалах, дабы не запятнать чистоту ауры перед церемонией.

Нику заперли в покоях, она провела в комнате весь вечер и бессонную ночь, оплакивая на коленях под иконами любимую пра, прося Триединого простить грехи её и даровать новую счастливую жизнь в перерождении.

Когда слёзы иссякли, она, пошатываясь, вышла на балкон. Ледяные порывы скалистого ветра больно хлестали стянутую солью кожу щёк, путали растрёпанные локоны волос и подныривали под сорочку, заставляя тело трястись от холода, стучать зубами, неприятно покалывать пальцы ног и рук. Но Нике было всё равно на бушующую стихию.

Её глаза не отрывались от неспокойных морских вод, от одинокого торгового корабля, который медленно уплывал от города прочь. Вот бы ей также уплыть отсюда.

– Завтра мне исполнится девятнадцать…

Высоко над морем что-то блеснуло – это с тёмного небесного покрывала из-за полного яблока луны сорвалась и полетела звезда… и Ника, повинуясь неясному порыву, в отчаянии загадала желание:

– Великий Триединый! Прошу, пусть что-то помешает нашей с Форпом свадьбе!

Произнеся крик души, Ника побрела во мрак спальни, силы окончательно её оставили, она упала на кровать и провалилась в спасительную пустоту. Эриника не увидела, как полыхнула та самая звёздочка и рухнула в бескрайние таинственные воды.

Триединый услышал пожелание одной из своих дочерей.

Долго пробыть в небытии Нике не дали возможности. Карнель растормошила её, едва первые солнечные лучи озарили золотом скалистые участки суши, пышные кроны леса и разбавили серость корабельных парусов у пристани.

Сверкая на напудренном лице непривычной белозубой улыбкой, мачеха неустанно причитала, что молодой невесте негоже разлёживаться до первых криков петухов, им предстоит ещё много дел и хлопот. Ника с трудом соскребла себя с постели, усмехнулась внешним изменениям, прекрасно понимая, что за маской доброжелательности Карнель наверняка едва сдерживает ликование. Ведь завтра ноги нелюбимой падчерицы уже не будет в этом доме, и Карнель станет полноправной хозяйкой.

После кончины прабабушки в душе скребли кошки, а сердце будто оцепенело, покрывшись прочным панцирем. Боль от потери близкого человека вызвала холодное равнодушие, Ника ощущала себя слепым брошенным котёнком, которого пинала судьба, как той вздумается. Отчасти было уже всё равно, через что предстоит сегодня пройти.

Сама по себе церемония венчания – пустяки да семечки. А вот предшествующий ей ритуал, который станут проводить храмовники под бдительным руководством Верховного апостола, – то ещё испытание. Несколько дней назад он вызывал в Нике мерзкую дрожь.

Она умылась, накинула поверх ночной сорочки теплый плащ с подкладкой и без препирательств проследовала за Карнель по извилистой, мощённой декоративным камнем дорожке через сад в маленькую родовую часовенку на холме, прикрытую тенями от разлапистых елей, чтобы в молитве вознести дань предкам.

Под красной черепичной крышей ожидал Чарльз с невозмутимым видом. Его осунувшуюся фигуру в парадном бордовом сюртуке со спины подсвечивали солнечные лучи, добавляя барону мрачности и хмурости. Он боролся с виной, которую испытывал перед старшей дочерью, но оправдывал себя тем, что вынужден так поступать.

Ника прошествовала мимо отца, не одарив даже взглядом. Обида за то, что позволил людям храма наложить запрет проститься с пра, жгла сердце.

Ника прошла и опустилась коленями на тоненькую бархатную подушечку перед низким каменным столиком с одинокой тлеющей лампадкой, зажгла остальные свечи и подкурила свисающие с крышных опор горшочки с благовониями. Вынырнувший из декоративно остриженных кустов младший храмовник стал мелодично постукивать резными деревянными палочками по бронзовому диску. Трехчасовая молитва, которую невеста обязана провести на коленях, началась.

Спустя отведенное время за Никой пожаловал апостол Тодольт с семейным врачевателем для того, чтобы провести унизительную процедуру подтверждения девственности. Нику отвели в её покои, и действо происходило без лишних посторонних, за исключением присутствия мачехи. После слуги помогли наследнице принять ванну, удалили излишнюю растительность, массирующими движениями втёрли аромасла в кожу и в волосы, высушили и облачили в белоснежный свадебный наряд матери.

Только ощутив на своих плечах приятную ткань подвенечного платья без всяких корсетов и кринолинов, Ника перестала походить на каменную статую. С неё будто схлынуло оцепенение, и запрятанные глубоко в подсознании чувства ударили острой волной, едва не лишив опоры ног. Нику окутал до боли знакомый, родной запах, словно тёплые и нежные руки матери невесомо коснулись плеч и обняли, даруя успокоение и… надежду?