Страница 33 из 41
— Держись! — Это голос Бадаева. — Упирайся ногами, не то угробимся оба!
Уперся Петр в стенки колодца коленями, но обессилели ноги. Владимир подхватил сорвавшегося уже было Петра за поясной ремень, стали спускаться.
Дерет шершавый ракушечник спину.
Вот, наконец, и лаз в штрек. Под ногами земля!
Привалились, обессиленные, к стойке. Надсадно, с хрипом, дышат оба... Нет сил выдавить и слова, по лицам струится пот.
Отдышался, наконец, Бадаев:
— Не в одиночку ли собрался?
— Стучал же...
— Застучал, когда прищучило!
— Не веришь? Разделаться со мной хочешь? — в голосе Мурзовского звучала нескрываемая ненависть. — Мог же разжать пальцы — и все! Без выстрела, без суда!
Бадаев вытер лицо платком, сказал твердо:
— Суд будет...
— Конечно! — не унимался Мурзовский. — Ее оставить наверху, меня — в катакомбы, да еще и под суд! Ау нее явочную квартирку обосновать. Все законно, благовидно...
— Вон ты что?! — Владимира передернуло. — Откуда в тебе столько мерзости? Нашел время...
— Отпусти наверх... И не скажу никому ни слова!
Владимир одернул гимнастерку, подтянул ремень.
— Кто твоим гнусным словам поверит?! — И уже совсем спокойно, устало повторил: — А суд будет!
По проходке спустились вниз. Бадаев подозвал Петренко:
— Помогите, Иван Николаевич, Мурзовскому перебазировать детей и больных к найденной им продушине. Но работающим в воздушнике о ней пока ни слова — побросают лопаты. Наверху опять подвозят баллоны, надо успеть выбраться в степь...
Весь день пролежали ребята в кустарнике. Карателей было полно в селе, удаляться же в степь они побаивались. Наскоро, чуть ли не бегом, проверяли заваленные землей провалы — и обратно. Но вот один из патрульных нагнулся, к чему-то прислушался, подозвал напарника. Посовещались, легли за бугорок.
— Что-то унюхали! Отродье собачье! — шепотом выругался Яша. — Уж не пробиваются ли снизу наши?
— Надо убрать патрульных по-тихому, — предложил Алексей.
Близились сумерки. Кустарником Алексей и Саша подобрались к солдатам. Яша, чтобы отвлечь внимание патрульных, зашумел. Солдаты спустились в полуобвалившийся окоп. Тут и кинулись им на спины Алексей и Саша.
Когда стемнело совсем, ребята подползли к месту, насторожившему карателей. Приник Алексей к земле ухом — отчетливо слышались снизу удары лопат. Прихватили одну саперную лопату с собой и ребята, стали помогать катакомбистам. Нелегко было копать затвердевшую уже от мороза землю без стука, а стук мог насторожить и шнырявших по степи оккупантов, и пробивавшихся снизу партизан. Работали поочередно чуть ли не всю ночь.
Ухнула, наконец, перемычка. Поняли в катакомбах, что кто-то копал и сверху. Притихли. Написал Яша наскоро записку, бросил вниз с,кубанкой. Бросили свои шапки Алексей и Саша... Не отозвались снизу — не совсем, видно, еще поверили: мало ли какие могут быть провокации. Тогда Яша спустился сам. И скоро все были наверху.
Измученные, полуобезумевшие от радости люди катались по терпко пахнувшей, хотя и пожухлой уже степной траве, глотали воздух, ловили порхавшие снежинки. После могильной затхлости катакомб это было сказкой, сном. «Наяву ли?» — «Наяву!»
А село ощупывали прожектора, у замурованных въездов тарахтели нагнетавшие газ компрессоры, сновали в световых пятнах черные каски. Тут, в степи, с детской безудержностью ликовала жизнь; там вершила свои могильные дела смерть.
Бадаев сидел, подставив лицо полынно-горьковатому степному ветру. Много нужно претерпеть человеку, чтобы по-настоящему оценить минуты счастья. Да, это были минуты счастья — спасены люди, не будут чугунеть их лица, хрипеть легкие, не нужно будет Мишутке напяливать душную маску противогаза. Прикрытый травой провал в степи, среди зарослей дерезы, незаметен. Открывать его будут только по ночам — выпускать дым, дышать свежим воздухом. Надолго ли, нет ли, но еще одна схватка со смертью выиграна.
Здесь выиграна, а у Гласова?! Нет, не успокоится Бадаев, пока не узнает о судьбе дальницких товарищей. Может, и у них резерв жизни исчисляется минутами. Идти в город немедленно! Идти самому. Взять с собой бойцов и обеих связных, обеих Тамар. Вот они сидят, как и он, глотают ветер... Жаль лишать их счастья, но ничего не поделаешь — к выходу надо подготовиться. Последний раз, возвращаясь из города, Шестаковой пришлось ползти к провалу в катакомбы под плащ-палаткой, на которую она для маскировки набросала травы.. Придется сделать маскировочные накидки и теперь: пучки травы приметать к плащ-палаткам нитками.
Подозвал Владимир связных:
— Готовьте, Тамары, плащи-«невидимки». С рассветом — в город!
Выход был своевременным. В связи с операциями в Нерубайском и Усатове каратели отозвали жандармов и полицейских из Дальника, оставив лишь небольшую охрану с автоматами в укрытиях у въездов в шахты. Бадаев решил этим воспользоваться.
Дождавшись ночи, ребята из отряда Гордиенко подползли к часовым, бесшумно сняли их. Бадаев и Гаркуша спустились к Гласову и вывели первую партию людей — сразу всех выводить было рискованно. Остальные должны были покинуть катакомбы немного позже. Но каратели заметили исчезновение охраны, и тут же в Дальник нагрянула рота солдат. Ввязываться в борьбу с такими силами было уже бессмысленно...
В городе, в табачном ларьке, Бадаев узнал, что ожидаемый генералом гость, наконец, выехал и прибудет в Одессу морем. То же самое подтвердила Елена. Аргир сообщил ей даже день и час встречи гостя. Бадаеву снова пришлось превратиться в «коммерсанта» — на этот раз «вернувшегося из эмиграции».
На ужин по случаю встречи гостя из Швейцарии были приглашены только приближенные генерала, и все-таки застолье получилось многолюдным.
Когда достаточно было выпито и съедено, все вышли на веранду подышать морозным воздухом. Гинерару оставил гостей, чтобы распорядиться о чем-то по службе. Тут-то и подошел к гостю эсэсовен с челкой и усиками под Гитлера.
— Спустимся в сад, — предложил он, — я представлю вам обещанного человека. Лучшего специалиста по Донбассу не найдете!
В саду, неподалеку от веранды, дымя сигарой, прохаживался элегантно одетый мужчина средних лег.
— Мекк! — представился он.
— Мекк? — переспросил гость. — Я бывал до революции в России и знал одного фон Мекка. Это был чуть ли не железнодорожный король! Ваш отец?
— О нет, дальний родственник.
— Все же родственник?
— Связи между нашими семьями были чисто деловыми, обоюдно выгодными... А позже — преследования большевиков. Спастись можно было лишь за границей или под землей в «битве за черное золото».
— Что же вы предпочли?
— Пришлось предпочесть битву. За границу сразу не удалось.
— Кем были на шахтах?
— От вагонщика до коммерческого директора.
— Ого! Знаете угли и шахты восточных районов Донбасса?
— Оснащенность шахт могу изложить письменно по состоянию на тридцать девятый год.
— А позже?
— Позже была служебная командировка в Петрошени, где и остался.
— За два года могли произойти изменения.
— Весьма несущественные. Но можно и уточнить.
— Знаете людей на шахтах?
— Почти десять лет совместной работы...
Гость помолчал, протянул руку:
— Пожалуй, ваши услуги нам понадобятся. Запрошу правление...
Приглашенные на ужин собирались расходиться, когда из гостиной донеслись фортепьянные аккорды и исполняемая на французском языке песенка Беранже. Пела Елена. Гинерару был в восторге, это было приятным сюрпризом для всех собравшихся.
Уже ближе к полуночи гость напомнил хозяину:
— Не пора ли о деле?
Гинерару провел его в свой кабинет, плотно закрыл двери. Из гостиной все еще доносилась музыка. Она вроде бы и не прерывалась, но теперь играл уже Никулеску. Елена усадила его вместо себя, а сама вышла. Узким коридором Аргир провел ее в комнату, увешанную коврами. Ковры, гобелены были страстью генерала, и квартирьеры старались угодить ему.