Страница 26 из 41
К вечеру отправился на Приморский бульвар. Еще издали услышал мальчишеский голос: «Чистим, драим! Сапоги, ботиночки делаем как картиночки». Это был Яша. Постукивая щетками по сапожному «рундучку», он зазывал прохожих: «Вакса «Экстра»! Одесский блеск! Моряки всех флагов чистят штиблеты только одесским блеском. У надраенного одесским блеском сапога можно бриться».
— Сидайте, господин хороший, сидайте! — пригласил «чистильщик» подошедшего «коммерсанта».
Расплачиваясь за чистку ботинок, «коммерсант» вместе с купюрой дал пареньку записочку.
— Приколешь ее на доске объявлений у ресторана «Ша нуар».
Записка была короткой: «Утеряно свидетельство о рождении... Нашедшего прошу оставить документ за вознаграждение в гардеробной ресторана». Все в записке было, разумеется, вымышленным, кроме номера свидетельства, означавшего число, месяц и часы встречи, — такая связь была установлена у Бадаева с Куртом на случай экстренной необходимости.
Уходя, «коммерсант» оставил и газету.
— Свернешь книжечкой под цигарки и отнесешь Помялуковскому. Лучше, если опустишь в колодец сам.
Нелегко пробраться в Нерубайское даже бродячему чистильщику обуви: все село оцеплено жандармами. Но Яшуня проберется — Бадаев был уверен в этом.
«Ша нуар». На круглой, подвешенной, как медальон, вывеске — выгнувшая спину, будто фыркающая на собаку, черная кошка. Открытый при ресторане дом свиданий сделал «Ша нуар» местом пьяных офицерских оргий.
А ведь всего несколько недель назад в этом подвальчике Владимир уславливался с портовиками о паролях, явках, подпольных кличках. Девушка в солдатской гимнастерке подавала незатейливый обед.
Теперь какой-то ярмарочный фигляр распевает куплеты игрока-неудачника:
Постояв в вестибюле, Владимир заглянул в зал и у ближайшего к выходу столика в шумной офицерской компании сразу увидел Елену. Рядом с ней сидел румынский капитан с холеным, будто отутюженным лицом и седоватыми висками.
Елена бегло, вопрошающе посмотрела на Владимира. Он взглядом дал понять ей, чтобы не обращала на него внимания, и отошел к зеркалу, стал причесываться.
Ровно в 22 часа, как говорилось в вывешенной на доске объявлений записке, в гардеробе ресторана появился обер-лейтенант с челкой и усиками под Гитлера. Раздевшись, он тоже подошел к зеркалу. Владимир почтительно поздоровался с ним, между прочим поинтересовался ближайшими видами на валютный курс. Ответив громко на вопрос, Курт приглушенно, быстро сообщил, что в Одессу вместо погибших при взрыве комендатуры должны скоро прибыть спецэшелоном триста новых офицеров и чиновников для карательных частей и комендантских служб.
Владимир нагнулся к Курту, чтобы прикурить, указал глазами на хорошо видимых в зеркале Елену и румынского капитана, тихо спросил:
— Контрразведчик?
— Следователь сигуранцы Аргир. Прозвище — «Фукс». И не только за внешнее сходство с лисой — очень хитрый.
— Какого гостя ждет командующий?
— Порученца князей Гогенлоэ из Швейцарии.
Курт и Бадаев прошли в зал, сели за столик. Потягивая через соломинку коктейль, Курт вполголоса рассказывал, что знал о прослывших политическими авантюристами князьях Гогенлоэ.
Один из этих князей, считаясь подданным нейтральной Швейцарии, был в то же время членом наблюдательного совета оружейных заводов Шкода. Второй Гогенлоэ, заправляя известной монополией угольщиков, был полковником нацистского автокорпуса. Третий имел чин группенфюрера СА, четвертый — штурмбанфюрера СС. В фамильном замке князей Гогенлоэ в Ротенбурге под прикрытием швейцарского нейтралитета заключались тайные сделки под девизом «свободы рук» — свободы в переделе и грабеже мира.
Гитлеровские войска, уже захватившие часть Донбасса, рвались к его основным, восточным районам. Как пчелы на богатый взяток, слетались на юг России агенты угольных компаний, заключали сделки с влиятельными военными, с их помощью засылали с передовыми частями своих людей для захвата шахт и оборудования. Не осталась в стороне и угольная монополия князей Гогенлоэ «Оринген-Бергбад», заключила такую сделку с Гинерару. Генеральский мундир не помешал старому вояке попутно заняться коммерцией. Все главари рейха были «рыцарями меча и коммерции». Геринг только на «почетных кортиках», производство которых открыл на деньги, взятые тайком из партийной кассы, нажил миллионное состояние. И алчности своей не стеснялся, заявлял открыто: «Да, я намереваюсь грабить и грабить эффективно». Что же было стесняться Гинерару?
По делам коммерции и должен был прибыть в Одессу порученец князей Гогенлоэ.
— Но Аргир — хитрый лис, — продолжал Курт, — знает, что Гогенлоэ имеют своих осведомителей даже в генштабе вермахта. Он надеется, вероятно, выудить из разговора гостя с генералом что-то поважнее коммерческих тайн.
— А почему берет переводчицу со стороны?
— Думаю, нечисто и тут, — не сразу ответил Курт. — За товар с грифом «совершенно секретно» кое-кто платит золотом. Охотники до такой «коммерции» есть и в ССИ, и в сигуранце. Не исключено, что такой же «коммерсант» и Аргир. Но заполучить «товар» хочет чужими руками, чтобы не попасться самому. Переводчицу со стороны можно убрать — и никаких улик...
Было над чем поразмыслить Бадаеву после этой встречи. Если предположения Курта верны, знакомство Елены с контрразведчиком можно было считать просто удачей: сбор военно-политической информации — главная задача оперативной группы отряда, а информация от швейцарского гостя могла представлять интерес далеко не местного значения.
Но Елена была лишь радисткой, переводчицей, опыта оперативной работы не имела. Нужно было помочь ей, а еще лучше — попытаться продублировать ее, проникнуть в резиденцию генерала и самому связаться с гостем. Но как это сделать?
Найти общий язык с представителями угольной монополии для Владимира труда не составляло. Знал он, правда, не Донбасс, а Бобрик-Донской, угли Подмосковного бассейна, но слышал немало и о донецких антрацитах. Мог сойти за агента, засланного сюда какой-нибудь компанией. Но будет ли представитель монополии раскрывать карты перед неизвестным ему человеком? Нужна была еще и знатность рода... Фон Мекк... Кое-что о бывшем хозяине Московско-Казанской железной дороги Владимир знал еще с детства. Потом столкнулся с документами следствия при ознакомлении с процессом по делу «Промпартии» — ведь заговорщики прочили фон Мекка в министры путей сообщения. Сам фон Мекк держал акции железных дорог, но один из отпрысков рода фон Мекков подвизался в области транспортировки угля, разумеется, при содействии влиятельного сородича. Этот фон Мекк подходил для нужной Бадаеву легенды, но надо было узнать о нем и о восточных шахтах Донбасса кое-какие подробности. На это требовалось время.
Владимир боялся за Елену. Кто знает — не захочет ли Аргир «обрубить концы», убрать свидетельницу сразу же. Нужно было обеспечить ее безопасность. Но многое было пока неясно. Аргир не раскрыл до конца своего замысла: что за помещение, какой способ подслушивания подготовлены им? Решение придется принимать на месте, исходя из обстановки, и быстро, может быть, даже с помощью Курта, личная связь с которым разрешена только ему, Бадаеву. Словом, необходим был выход на эту операцию самого Владимира.
Обстоятельства складывались благоприятно. Приезд ротенбуржца, как и прочих именитых лиц, со дня на день откладывался: слишком громким предупреждением для гостей был, по-видимому, взрыв комендатуры. Таким образом, Бадаев получил необходимое для подготовки время.
Аргир пока не представлял Елену генералу, но познакомил со многими офицерами. И случилось непредвиденное: в «даму контрразведчика» влюбился двадцатидвухлетний офицер штаба Никулеску. Влюбился ошалело, страстно. Он был племянником генерала, и тот держал его при себе как личного порученца, часто посылал в разъезды. Бадаев знал о характере этих разъездов. Никулеску развозил приказы, циркулярные уведомления командующего штабам комендантских, карательных и линейных частей, самые дальние из которых размещались уже где-то под Николаевом.