Страница 23 из 41
Дождавшись назначенного дня и часа, отправилась Елена на встречу с Тамарой.
С моря дул холодный ветер, косой мелкий дождь сек лицо, но это было даже хорошо — непогода загнала патрули и мародерствовавших солдат под крыши.
Елена шла, не останавливаясь, не переводя духу, до самого санатория. Здесь было пусто, хлопали распахнутые настежь двери. Через парк направилась Елена к беседке. Пусто было и там. С полчаса пришлось бродить по сумрачным аллеям, пока, наконец, вдали, у моря, не появилась женщина — в длинном пальто, резиновых ботах, теплом платке, с корзиной в руках. С трудом Елена узнала в ней Межигурскую, бросилась навстречу. Однако Тамара, словно не замечая ее, остановилась, подняла, прикрываясь от ветра, воротник и повернула вдруг к набережной. Елена стояла в недоумении — Тамара все ускоряла шаг. Елена не могла обознаться — она хорошо знала стремительную, размашистую походку подруги, ее манеру резко вскидывать при повороте голову. Что же произошло? Кто-нибудь помешал? Елена огляделась по сторонам — парк был безлюден. Она двинулась за Тамарой следом.
Межигурская спустилась к морю и вдруг исчезла, словно канула в воду. Только теперь увидела Елена двух мужчин в шляпах и темных макинтошах, выходивших из парка на набережную. Со стороны города подкатил желто-звленый «фиат». Из машины вышел румынский офицер с погонами капитана. «Макинтоши» («Полицейские!» — мелькнуло в голове у Елены) подскочили к офицеру. Елена четко увидела его профиль — по-лисьи вытянутое лицо, прямой нос, выступающий вперед подбородок. Ей показалось, что капитан метнул в ее сторону быстрый взгляд, — она тут же повернулась и, не оглядываясь, пошла обратно в город.
Минуты через две машина уехала, шум ее потонул в гуле морского прибоя. Елена свернула на поднимавшуюся вверх улочку. Здесь было тише, слышались только ее шаги. Не выдержав, оглянулась — никого.
Не замедляя шага, с неспокойно бьющимся сердцем возвращалась Елена в город. Все чаще попадались встречные, два подвыпивших румынских солдата вывалились из ворот и чуть не сбили ее с ног. Елена перешла на противоположную сторону улицы, солдаты — за ней. Попыталась скрыться в проходном дворе — не тут-то было. Она еще ускорила шаг, почти бежала — солдаты не отставали. Вот и ее дом. Елена бросилась в парадное, хотела закрыть за собой дверь на засов — он оказался сломанным. Кинулась по лестнице вверх — нагнали. Один из солдат разорвал на ней кофточку. Грязные пальцы его зашарили по груди. Закричала — солдат зажал ей рот. Отбивалась, как могла, — руками, ногами, головой, кусала провонявшую табачищем пятерню...
Раздался вдруг короткий предупреждающий свист, и руки, державшие Елену, разжались. Солдаты вытянулись перед кем-то во фрунт. На площадку поднялся офицер.
— Вон, скоты! — скомандовал он по-румынски.
Громыхая сапогами по ступеням чугунной лестницы, солдаты сбежали вниз. Офицер повернулся к Елене, заговорил на чистейшем русском языке:
— Здесь живете?
— Да, — с трудом овладела собой Елена.
Открыла дверь своей квартиры. Следом за ней вошел в прихожую и офицер:
— Вас бьет озноб... Подожду, пока успокоитесь. — Достал сигареты. — Курить разрешите?
Елена пожала плечами.
— Для такой ситуации вопрос странный, вы правы. — Закурил, кивнул в сторону убежавших солдат: — А дома — верные мужья, нежные отцы... Война делает людей скотами.
Офицер повернулся вполоборота к Елене, и она увидела тот же лисий профиль — тонкий нос, выступающий вперед подбородок. Да, это был тот самый капитан. Значит, все же следили...
Поймав на себе пристальный взгляд Елены, офицер усмехнулся:
— Форма румынская, речь русская — чему верить? Не правда ли? Но помните изречение вашего мифического соотечественника Козьмы Пруткова: человек на то и раздвоен снизу, что на двух опорах надежнее.
— У меня уже давно другое отечество, — холодно сказала Елена и протянула капитану свои документы.
— О, это лишнее... Я не полицейский, — любезно заметил офицер. Но в документы все же заглянул: — Француженка?
— Родители увезли меня из России во Францию двадцать лет назад.
— Возвращаетесь в родные края?
— Разыскиваю родственницу, — по-французски ответила Елена.
Офицер сказал, что по-французски не понимает. Елена повторила ответ по-русски, сняла пальто и вошла в комнату. Следом вошел и офицер, с любопытством оглядывая обстановку.
— Гостиницу не отапливают, переехала к кельнерше, — пояснила Елена.
Капитан поинтересовался книгами на полке. Некоторые из них были на французском и немецком языках.
— Это тоже кельнерши?
— Нет, это мое.
— Знаете и французский и немецкий?
Все так же загадочно усмехаясь, офицер помолчал, неожиданно откланялся:
— Не смею докучать! — Однако в прихожей задержался: — Если позволите, наведаюсь дня через два... Возможно, с деловым предложением. Знание французского и немецкого делает вас нужным для нас человеком.
— Для кого — для «нас»?
— О-о, — рассмеялся офицер, — любите брать быка за рога?!
— Просто не пойму, чего вы от меня хотите. И кто же вы все-таки — румын или русский?
— И то и другое, — ответил офицер. — Это не меняет дела, но давайте не будем спешить.
— Должны навести обо мне справки? А говорили: не полицейский!
— Честь имею, — взял под козырек капитан. — Через два дня в это же время зайду к вам.
— А я сбегу, — вызывающе бросила Елена. — Терпеть не могу полицейского надзора!
— Капризны, как истинная француженка, — усмехнулся капитан. — Полицейского надзора не будет — слово офицера.
Щелкнув каблуками и поклонившись, он, наконец, ушел.
Елена подошла к окну, выждала, пока офицер, перейдя улицу, скрылся в переулке, и подняла, как было условлено, правый угол занавески — знак того, что должна срочно сообщить что-то связной Бадаева Межигурской. Потом присела у окна в ожидании ответного сигнала. Его должны были подать с балкона дома на противоположной стороне — вывесить полотенце (значит, Межигурская будет завтра утром на вокзале) или скатерть (значит, нужно самой сходить на привокзальную площадь к одноногому извозчику и передать ему шифровку). С ответным сигналом медлили.
Елену все навязчивее мучил вопрос — кто этот офицер? В том, что он имеет отношение к полиции, сомнений не было: не случайно он оказался и на набережной, и в парадном. Но к чему привел афоризм Пруткова? Намек на какую-то двойственность? Кто он: друг или враг? Если враг, как его обезвредить? Нельзя ли использовать в интересах отряда? Прав был Бадаев: чтобы бороться с врагом, надо знать его. Что знает Елена об этом странном капитане? Надо бы, конечно, попытаться уйти от его преследований. Но ведь он выслеживает и Межигурскую, может быть, напал на след отряда. Кому-то нужно же теперь наблюдать за ним, чтобы вовремя предупредить товарищей об опасности...
Утром Елена была на вокзале и скоро получила ответ от Бадаева: с квартиры не съезжать, выяснить суть предложения капитана, в случае опасности поднять левый угол занавески. Значит, невидимые друзья будут где-то рядом, готовые прийти на выручку в любую минуту. И Елена не чувствовала уже себя такой одинокой...
Офицер, как и обещал, зашел через два дня перед вечером, с порога насмешливо спросил:
— Не сбежали?
— Могла и сбежать.
— Нет, — возразил капитан.
— Почему же?
— Считаете меня врагом, а врага нужно держать в поле зрения, не так ли? Но будем откровенны до конца: могут же быть в чем-то друзьями даже враги? Представьте, что мне нужна переводчица, просто переводчица с французского. На такое предложение согласны?
— Что я должна переводить?
— Всего лишь один разговор.
— Он записан?
— Вы его услышите.
Елена спросила, стараясь держаться как можно спокойнее:
— За моим «нет» последует сигуранца?
Офицер пожал плечами.
— За моим «да»?
Он побарабанил пальцами по спинке стула:
— Не слишком ли много вопросов? Приступим к делу...