Паула

С этой поездки во мне зародилась любовь к горным вершинам и мои отношения с деревьями. Я много раз возвращалась на юг Чили и каждый раз испытывала при этом то же неописуемое волнение от этих пейзажей, перевал через горные хребты в Андах в моей душе запечатлелся как одно из откровений всей моей жизни. Сейчас и в прошедшие дни отчаянья, когда я пытаюсь воскресить в памяти молитвы и не могу найти нужных слов или эмоций, единственным утешением для моего сознания служат прозрачные образы этих дорожек в холодных джунглях, теряющихся между гигантскими папоротниками и стволами деревьев, уходящими в небо, обрывистые горные тропинки и колеблющиеся профили заснеженных вулканов, отражающиеся в изумрудной воде озер.

Быть в Боге должно быть подобно состоянию, которое ощущаешь, находясь в этой необыкновенной дикой природе. В воспоминаниях моей памяти растворившись исчезли мой дедушка, проводник, мулы, и я одна иду в торжественной тишине этого храма среди скал и зелени. Я вдыхаю чистый, морозный, влажный от дождя воздух, мои ноги погружаются и вязнут в ковре из грязи и старых опавших листьев, запах земли, словно меч, пронзает меня до костей. Мне видится, что я брожу и брожу легким шагом по туманным ущельям, но я всегда застреваю в этом неведомом месте, в окружении вековых деревьев, поваленных стволов, обрывков ароматной коры и корней, торчащих из земли, словно изуродованные руки деревьев. Моего лица касаются прочные паутинки, настоящие кружевные скатерти, пересекающие тропинку от края и до края, усыпанные капельками росы и флюоресцирующими крылышками насекомых.

То тут, то там вспыхивают красные и белые отблески лапажерий, чилийских колокольчиков, и других цветов, живущих на вершинах, опутанных деревьями, словно светящимся бисером. Вы чувствуете дыхание богов, их пульсирующее и могущественное присутствие в этом великолепном царстве пропастей и отвесных стен из черного камня, отполированных снегом до чувственности и совершенства мрамора.
Вода и здесь, и там, повсюду. Она скользит тонкими, кристально чистыми змейками, по трещинам камней и в потаенных недрах горных склонов, собираясь маленькими струйками, в грохочущие водопады. Я вздрагиваю от крика какой-то птицы, внезапно раздавшегося поблизости, или от звука сорвавшегося камня, падающего сверху, но совершенный покой этих просторов тут же возвращается на свое место, и я понимаю, что плачу от счастья. Это путешествие, полное испытаний, скрытых опасностей, желанного одиночества и неописуемой красоты, похоже на путешествие всей моей собственной жизни. Для меня это воспоминание священно, это воспоминание также для меня связано с моей родиной, когда я говорю - Чили, я имею в виду в том числе это. На протяжении всей своей жизни я снова и снова ищу ощущений, вызываемых у меня лесом, более сильных, чем самый совершенный оргазм или самые продолжительные аплодисменты.
Каждый год, в начале нового сезона вольной борьбы, мой дедушка водил меня в театр Кауполикан. Я была одета по-праздничному, в черных лакированных туфлях и белых перчатках, сильно контрастировавших с грубой внешностью публики. Выглядя таким образом, я пробиралась сквозь ревущую публику крепко держась за руку этого старого зануды. Мы всегда занимали место в первом ряду, чтобы увидеть на кровь, как говорил Деда, охваченный эмоциями в ожидании зрелища. Однажды один из гладиаторов упал прямо на нас, диким комом потного мяса, раздавившим нас, как тараканов. Мой дедушка настолько всегда стремился к этому, что, когда это наконец произошло, он от растерянности просто не сообразил, как ему реагировать, и вместо того, чтобы отколотить борца, как он всегда хвалился поступить в таком случае, он просто приветливо похлопал того по плечу, на что столь же растерявшийся мужчина нашелся ответить лишь застенчивой улыбкой. Это было одним из величайших потрясений моего детства, когда Деда спустился с Олимпа своего варварства, где до тех пор он пребывал на троне в полном одиночестве, и проявил в себе признаки человечности; думаю, что именно с этого момента начались мои проявления непослушания.

Фаворитом был Ангел, красивый мужчина с длинной гривой светлых волос, в наброшенном на плече синем плаще с серебряными звездами, белых сапогах и нелепых коротких шортах, которые едва прикрывали его мужское достоинство. Каждую субботу он со своей великолепной шевелюрой желтоватого цвета выходил на арену против грозного Курамото, индейца мапуче, выдававшего себя за японца и облачавшегося в кимоно и деревянные сандалии гэта. Они с яростью бросались друг на друга, сцепившись кусали друг друга, сворачивали головы, били по гениталиям и тыкали пальцами в глаза, в то время как мой дедушка, держа в одной руке берет и размахивая своей палкой в другой руке, кричал им обоим «убей его! убей его!», потому что ему было все равно, кто кого убьет. В двух боях из трех Курамото побеждал Ангела, затем рефери доставал ослепительно сверкавшие ножницы, и при почтительном молчании публики псевдо-японский боец обстригал локоны своему сопернику. Чудесным образом, всего неделю спустя Ангел появлялся, сияя волосами до плеч, что служило неопровержимым доказательством его сверхъестественных способностей. Но гвоздем этого шоу была Мумия, годами являвшаяся мне в ночных кошмарах. В театральном зале гасили свет, поцарапанная пластинка играла похоронный марш, и появлялись два египтянина, в профиль идущих к помосту с зажженными факелами, за которыми следовали еще четверо, несущие в руках разрисованный саркофаг.

Процессия устанавливала свою ношу на ринге и отступала на пару шагов, напевая на каком-то забытом языке. С замиранием сердца мы наблюдали, как поднимается крышка гроба и появляется человеческая фигура, замотанная бинтами, но находившаяся при этом в отличной физической форме, судя по издаваемым воплям и ударам в грудь. Не обладая ловкостью других борцов, она ограничивалась нанесением мощных пинков ногами и убийственных ударов руками, обмотанными бинтами, бросая своих противников на канаты и отталкивая рефери. Однажды она сумел заехать Тарзану по голове, и мой дедушка наконец-то смог продемонстрировать дома несколько красных пятен на своей рубашке.

Это не кровь ни что-то подобное, это просто томатная паста, - ворчала Маргара, смачивая рубашку в хлорке. Эти персонажи борцов оставили во мне слабый след, и по прошествии сорока лет мне стоило усилий воскресить их в памяти для своего рассказа, но единственным участником, действительно произведшим на меня неизгладимое впечатление, был Вдовец. Это был бедняга лет сорока своей несчастной жизни, по внешности совсем не похожий на героя, скорее будучи его противоположностью, который поднимался на арену в старомодном купальном костюме до колен, из разряда тех, что носили джентльмены в начале века, пошитом из черной ткани, с нагрудником и подтяжками.

На нем также была плавательная шапочка, придававшая всему его жалкому облику оттенок безнадежности. Первоначально, на него обрушивался шквал свиста, оскорблений, угроз и предметов, швыряемых публикой, но звоном колокола и своим свистком рефери в конце концов умудрялся утихомирить распоясавшихся зверей.

Вдовец робким голоском нотариуса, объяснял с помоста публике, что это его последняя схватка, потому что он страдает болями в спине и он очень подавлен кончиной своей безгрешной супруги, да упокоится она с миром. Добрая женщина отправилась на небеса, оставив ему одному на попечение их двух маленьких деток. Когда свист и негодование в зале достигли масштабов полномасштабного военного сражения, двое детей со страдальческим выражением лица перелезли через канаты и обнимали колени Вдовца, умоляя его отказаться от боя, боясь что его могут убить. Внезапно большинство толпы затихло, в то время как я шепотом декламировала свои любимые стихи: