Страница 57 из 91
— Если получит — значит заслужил, — не рискнул спорить Василий Петрович, но рискнул заметить. — Он молодой, не испортился бы от такой высокой награды.
Такие люди не портятся — настоящий человек Владимир Валентинович.
— А мы его в деревню сошлем, — хохотнул я. — Комедию из сельской жизни снимать, я сценарий написал уже. Называется «Любовь и голуби».
— Красиво! — оценил функционер.
— Давайте вашу дочь на роль младшей дочери возьмем? — предложил я.
— Да я же без задней мысли, — смутился он. — Просто отцовской гордостью поделился.
— Я понимаю, — улыбнулся я. — Просто у нее фактура прямо подходящая.
— Постараюсь жену уговорить, — пошутил он.
— Следующий, — выпустив «отработанного» функционера, пригласила секретарша.
Василий Петрович поднялся на ноги и заговорщицки прошептал:
— Если время есть, после Михаила Александровича ко мне зайди, в четыреста седьмой кабинет.
— Зайду, — пообещал я.
Не просто так же зовет, интересно!
— Нобелевским лауреатам — комсомольский салют! — сунув голову в кабинет Шолохова, с улыбкой отвесил ему салют.
— И Хьюгистам на хворать, — постучав стопкой бумаги по столу, хмыкнул он. — С чем пожаловал?
— Три бумажки подписать, — ответил я, входя в кабинет.
— Ух, красивая! Как с тебя Аксинью писал, — отвесил вошедшей следом Вилочке комплимент Шолохов.
— Спасибо, Михаил Александрович, — поблагодарила она.
Мы сели напротив Министра культуры, и девушка достала из сумочки папку.
— Что там у тебя? — подвинул ее к себе, начал развязывать тесемки Щелоков.
— Товарищи документалисты зажали Павла Владимировича Клушанцева, — пожаловался я. — А я без него кино про космос снять не смогу. Хотят его запрячь на съемки кино про производство. Ну зачем там спецэффекты? Вот, запрос на Павла Владимировича составил, по которому он навечно прикрепляется к моим проектам, а в свободное время обучает молодежь, смену себе готовит.
— Давай, подмахну, — он подписал первую.
— Второе — «одобрямс» на мультипликационный фильм «Остров сокровищ».
— Одобряю, — расписался Шолохов.
— Третье — направление на рассмотрение в ЦК КПСС закона о введении возрастных ограничений на книжки с последующим ослаблением цензуры.
Заржав, Шолохов покачал на меня пальцем:
— Э, нет, такое я подмахивать не стану!
— Надо было вечером приходить, — вздохнул я.
— Хоть среди ночи подними — не стану! — ухмыльнулся он. — Наша культура всем принадлежать должна, от мала до велика, и пошлости с грязью в ней не место.
— Когда я «Тихий Дон» прочитал, я неделю спать не мог, — насупился я. — Сифилис снился.
Чистая правда — в прошлой жизни я был очень впечатлительным.
— И правильно! — не смутился Михаил Александрович. — На то и расчет — страшная болезнь, смертельная, ее бояться и надо!
— Что ж, — я сложил подписанные и неподписанный листочки обратно в папку. — Попробовать стоило.
— Стой, — он пришлепнул папку ладонью.
— Стою! — обрадовался я.
Шолохов достал неподписанный листочек и положил в ящик стола.
— Обоснование твое читал — капитализм, мол, ругать неудобно. Приспособленец ты, Сережка, постоянно классовой борьбой свои хотелки прикрываешь, — укоризненно посмотрел на меня.
— А что я сделаю, если дубьё партийное без полировки теорией вообще ничего не воспринимает? — пожал я плечами. — Шаг влево-шаг вправо, сразу визги «КОНТРА!!!». А сами-то че для страны сделали, кроме получения спецснабжения и перекладывания бумажек с места на место? Я, извините, настолько приспособленец, что меньше чем за три года активной деятельности больше миллиарда человек к Союзу намертво геополитически привязал. Валюты в бюджет как треть нефти приношу. Полторы тысячи жилых многоквартирных домов и частных домиков без счета наставил. С дефицитом в меру сил бороться помогаю, фрукты, б*ядь, экзотические в пионерлагеря вожу, туристов за бугор гоняю, чтобы комплекса неполноценности у сограждан не было — из-за него наши предатели «свободу» и выбирают. Плохо?
— Оправдываешься, значит совесть не чиста, — заметил Михаил Александрович.
— Ага, — подтвердил я. — Грешен и порочен.
— Таких хитрожопых как ты в тридцатые бы даже на производство не пустили, — добавил он. — Только лес валить, и то если пулю пожалеют.
— Хорошо, что я родился попозже, — нагло улыбнулся я. — Спасибо, что ругаете, от земли оторваться не даете.
— Клоун! — фыркнул Шолохов.
— С Никулиным выступал! — похвастался я.
— Слышал, — улыбнулся Михаил Александрович и посерьезнел. — Значит так, я этот год доработаю и на пенсию. Болею я.
— Жаль, — вздохнул я.
— Не жалей, помирать пока не собираюсь, — отмахнулся он. — Знаю, зачем поставлен — Федина сковырнуть. К осени сделаю, а за месяц до увольнения бумажку твою подпишу — как раз в ЦК рассмотреть успеют. Подарок тебе на Новый год будет.
— Спасибо вам большое и за то, и за это, — поблагодарил я.
— Был у нас Генсек-охотник с ружьем, а теперь Генсек-паук с карандашиком, — добавил он.
— Так лучше? — спросил я.
— Человек с карандашом там, — ткнул Шолохов в потолок. — Гораздо органичнее смотрится, чем человек с ружьем. Но карандаш опаснее — одним росчерком миллионы судеб поломать может. Хорошо, что паук сам мошек ловить не любит, а слушает сигналы. Внимательно на деда смотри, учись — мы уйдем, ты останешься. Понял?
— Понял, — подтвердил я.
— Все, беги, дел много.
— До свидания, Михаил Александрович.
Покинув кабинет, мы отправились на четвертый этаж.
— Благословил меня живой классик на царство, — поделился я радостью с Вилочкой. — Приятно прямо.
— Не любит он тебя, — заметила девушка.
— Я ж не рубль, чтобы меня все любили, — пожал я плечами. — Полезность признает и хорошо. Повезло, что Федина еще больше не любит.
Двери лифта открылись, мы прошлись по коридору, и я постучал в четыреста седьмой кабинет.
— Да!
Зашли.
— Хороший кабинет, — похвалил я актуальную обитель Василия Петровича.
Квадратура увеличилась раза в два, прибавилось шкафов, на подоконнике — горшки с геранью, на стене — благодарственное письмо за подписью товарища Фурцевой. У стены же нашелся прикрытый для сохранности тряпочкой кинопроектор и сложенный белый экран на подставке.
— Не жалуюсь, — улыбнулся он. — Про Тарковского поговорить хотел.