Страница 4 из 99
— А где папа? —вопрос вылетел раньше, чем я успел его понять и обдумать.
— Товарищ батальонный комиссар обещал сегодня опять приехать. С ним всё в порядке. Ну Вы отдыхайте, голубушка. Сон — лучшее лекарство! — и напоив меня какими-то порошками, вся эта компания удалилась.
Я же опять завалился на кровать и задумался.
Итак… Я стопудово в СССР. И скорее всего, ещё до войны. Так как о немцах не было сказано ни слова. Да и не чувствовалось войны. И кровать вон пустая стоит в палате. И кормят хорошо.
Папа у меня батальонный комиссар. А это, на наши деньги, что-то типа полковника по политчасти. Это если я не ошибаюсь, конечно. И он или еврей, или немец. Судя по фамилии. То есть, и я тоже… Или немка, или еврейка. Минимум наполовину. Это если мама у меня другой национальности.
Мои рыжие волосы тут никакой роли не играют. Я вон даже одного грузина рыжего знал раньше…
Это хреново конечно… Лучше б я русской был…
Интересно, а где находится этот госпиталь и какой сейчас год?
В дверь кто-то постучал, и она приоткрылась.
— Маша, Вы не спите? — поинтересовался мужской голос.
Так… Вот и имя я своё узнал. Узнала…
— Войдите! — отвечаю я, накидывая на себя одеяло.
Вошёл парень лет 25–30. Среднего роста, в довоенной ещё форме, с наброшенным на плечи белым халатом. На отложном воротнике его гимнастёрки пришиты петлицы голубого цвета с одной рубиновой шпалой и эмблемой ВВС и звёзды на рукавах. В руках коричневый портфель.
— Доброе утро! Я старший политрук Петров, начальник особого отдела полка. Могу я задать Вам пару вопросов относительно нападения на Вас и Вашего отца, батальонного комиссара Штирлица Иосифа Генриховича?
«Так, минуточку, мне показалось или этот политрук назвал моего отца не Штирлицем, а Стирлицем? Или даже скорее СтирлЕцем? И почему он политрук? Разве не лейтенант ГБ должно быть звание?»
— Я не помню, что случилось.— отвечаю, — очнулась здесь, в больнице, голова болит. А что было и как, ничего абсолютно не помню.
— Это госпиталь, а не больница, — поправляет меня особист.
— В госпитале, — соглашаюсь с ним,— я даже не помню, куда я с папой ехала.
— Но то, что ехали, помните?
— Нет, не помню… Мне уже здесь рассказали, что на нас напали бандиты и меня ранили… А с папой все нормально? Его не ранили?
— Товарищ батальонный комиссар в полном порядке. Скоро приедет Вас навестить. Неужели вообще ничего не помните?
Я отрицательно помотала головой. Ох!.. Вот зря я это сделала. Опять резко заболела голова. Замутило.
Это как-то, наверное, отразилось на моем лице, так как политрук заспешил, быстро что-то написал и подсунул мне под роспись.
Так… Протокол допроса потерпевшей СТИРЛЕЦ М. И. 1925 года рождения… Бла-бла-бла… Со слов потерпевшей, момента нападения она не помнит и что произошло, знает лишь со слов медицинского персонала госпиталя. Бла-бла-бла… 12.06.1941 года.
ЧТО⁈.
Я почувствовал, как меня куда-то повело в сторону, в глазах потемнело… ДВЕНАДЦАТОГО! НОЛЬ ШЕСТОГО! СОРОК ПЕРВОГО ГОДА! Это полный и окончательный ПЕСЕЦ!!!
Кто-то звал доктора, кто-то куда-то бегал. Что-то укололо в задницу и ещё в руку. Меня что-то спрашивали… Напоили чем-то горьким и уложили в постель. А у меня в голове крутилась только одна мысль…
Двенадцатое, ноль шестого, сорок первого. Сорок первого, мать его, года! 10 дней до войны… Доп…зделся старый хрен. Дошутился… Вот тебе и сорок первый. Прям как и хотел…
Даже и не заметил потом, как уснул…
Проснулась я уже после обеда, так как на табурете рядом с кроватью стоял поднос с обедом. Голова почти не болела. И чувствовала я себя намного лучше. И очень сильно хотелось ЖРАТЬ!
Я быстро проглотила уже остывший обед, с удовольствием запила всё это компотом.
Так… Это конечно очень хреново, что до войны только десять дней осталось. Но мне сейчас получается или пятнадцать, или же шестнадцать лет всего. К тому же я теперь баба. И в армию меня не заберут.
Нужно только уехать мне подальше на восток и всё. Войну там переживу. Уговорю на это отца. Он же начальник как-никак. Батальонный комиссар — это перед войной очень круто!
Помочь стране? А чем? Придумать командирскую башенку? Так на тридцатьчетвёрке надо и башню саму увеличивать, и движок до ума доводить, и коробку скоростей другую ставить. И фильтр воздушный…
И вообще, сейчас это всё больше похоже на набор «Сделай сам», а не на танк. Очень сырая машина ещё.
Хорошая машина, с большим потенциалом… Но очень ещё сырая…
Или придумать автомат Калашникова? Типа будет автомат Маши Стирлец? Ну да, ну да… А патроны для него где мне брать прикажете? Даже если подобие калаша я смогу сотворить?
Патрончики-то эти, знаменитые 7.62 на 39, раньше-то назывались, ВНИМАНИЕ, промежуточными патронами образца 1943 года! СОРОК ТРЕТЬЕГО! То есть сейчас даже и в проекте их нет! Да и кто во время войны перевооружать армию будет? Так что калаш тоже отпадает.
Что я ещё помню? Брестская крепость, битва под Москвой, Сталинград, Курск… Я не стратег и даже не генерал. Я сейчас молодая девчонка! Школьница!
Кстати о школе. А я сколько классов сейчас закончила? Восемь? Девять? В той то жизни у меня техникум был. Как бы не спалиться… Надо будет девочке учиться, однако. Институт там или ещё что…
Воевать меня вот ни разу не тянет! Нет, Родину свою я люблю, только вот толку с меня сейчас никакого нет. Мы и так немцев победим. Без всякой моей помощи…
Успокоившись, я встала с кровати, обула шлёпки и направилась к двери, у которой на вешалке появился коричневый больничный халат.
Халат оказался мне почти до пяток. Хм-м. Ростик-то у нас теперь примерно метр шестьдесят-метр шестьдесят пять. Не больше. Непривычно даже как-то… И нога довольно маленькая. Тридцать пятый, тридцать шестой размер, максимум. Тапки мне большие, однако. Так и норовят с ноги слететь. Ладно, сойдёт и так…
Подпоясав халат, я выползла из палаты в коридор. Почти напротив моей палаты стоял стол, за которым сидела утрешняя медсестра, что заходила ко мне в палату вместе с «Чеховым».
— Ты куда это?— увидев меня, удивилась она.
— Попи́сать хочу, — объяснила я ей.
Показав мне, куда идти, медсестра снова принялась что-то записывать.