Ветер сулит бурю

– А ведь уже темнеет, – сказал он. – Когда прилив заливает дамбу?

Это вернуло их к действительности. Они переглянулись, а потом как по команде вскочили на ноги и побежали во весь дух, пока не достигли вершины холма, без оглядки помчались вниз по противоположному склону и остановились, только когда добежали до дамбы и увидели, что прилив уже начался и бурлящая вода перекатывается через нее.

И тут они заметили девочку. Она стояла и смотрела на них.

– Это все из-за тебя, – сказала она Питеру. – Из-за твоей глупой стрельбы. Я бы давным-давно ушла, если бы не считала своим долгом оставаться здесь и присматривать, чтобы вы никого не убили. А потом я засмотрелась на тюленей и забыла. Что же нам теперь делать?

– Вода еще не такая высокая, – сказал Питер. – Можно перейти.

– Ну что ты, Питер! – сказал Мико. – Ты посмотри на прибой. Тут слона смоет.

– Тогда давайте переплывать, – настаивал Питер.

– Не будь глупее, чем кажешься, – сказала девочка. – Здесь почти полмили, а тянет так, что оглянуться не успеешь, как тебя в Америку унесет.

– На мой взгляд, – сказал Питер, обращаясь к темнеющему небу, – древние китайцы были единственной в мире разумной нацией, потому что они топили всех девчонок.

– Может, мы бы и правда переплыли, – сказал Мико, прикидывая расстояние.

– Да что ты, Мико, – запищал Туаки, – я же не умею плавать.

– Ах да, я и забыл, – сказал Мико.

– Я тоже не умею плавать, – заметил Томми, – но об этом ты, конечно, не подумал.

– Раз так, ничего не поделаешь! – сказал Мико. – Сейчас около десяти. Часа через три мы сможем пройти.

– Боже мой! – сказал Туаки. – Это значит, будет час ночи. Да отец меня убьет.

– А что нам еще делать? – спросил Мико.

– Ничего, – ответила девочка. – Ты совершенно прав. Нам придется ждать, вот и все. Прямо не знаю, что мои родители подумают.

– Подумают, наверно, что ты умерла, и вздохнут с облегчением, – сказал Питер.

Она поджала губы, повернулась и пошла вверх по холму прочь от них. Уже почти совсем стемнело. На дальнем конце дамбы поднимался огромный месяц, но опытный взгляд Мико сразу заметил, что он вскоре скроется за темными тучами, которые уже начали затягивать горизонт. И не ливень это будет, а настоящий хороший, упорный дождь. Уж как зарядит, так скоро не кончится.

– По-моему, – сказал он, – нам надо пойти на гору и разложить под деревом костер. Больше укрыться нам все равно негде, а дождь будет. Пошли бы вы берегом да посмотрели, не прибило ли там каких щепок. Тащите все, что найдете, нам все сгодится. На всем острове, кроме этого дерева, нет ни куста. Даже папоротник здесь не растет. Питер, вы с Томми идите с той стороны, а мы с Туаки пойдем с этой. Встретимся на том конце.

Мальчики пожали плечами и отошли. Мико подумал, что искать они будут не очень-то тщательно, потому что у них всегда находились темы для разговоров, отвлекавших их от таких простых вещей, как работа. Он пошел берегом. Ночная тишина нарушалась осторожными всплесками волн, мягко ударявших о берег. Так перед прыжком бьет хвостом тигр. Туаки не отходил от Мико ни на шаг. Они шли, внимательно глядя себе под ноги. В темноте Туаки приятно было видеть рядом с собой массивную фигуру Мико. По правде говоря, Туаки побаивался темноты. Это был смутный страх, порожденный болезненным воображением, – результат сказок, которыми бабушка Туаки развлекала внуков, пока была жива. Она была старая-старая. И всегда сидела у очага в аккуратно расправленной красной юбке, в неизменном клетчатом платке, так что казалось, будто она приросла к шестку. У бабки была коротенькая старая трубка, которую она тайком покуривала, когда думала, что дети на нее не смотрят. И было очень занятно наблюдать, как проворно прятала она трубку в складках красной юбки, стоило кому-нибудь появиться в дверях или если кто из детей поднимался по нужде чуть свет и бежал в домик во дворе (другими удобствами поселок пока что не располагал). Она вечно рассказывала им всякие небылицы, от которых, пожалуй, даже у собаки шерсть зашевелилась бы, больше про всякую нечисть, которая появляется откуда-то с наступлением темноты, так что если тебе приходилось срочно выбежать на двор, то волей-неволей припоминались ее рассказы, и у тебя мурашки начинали по спине бегать, и волосы на голове подымались дыбом, и ты кидался назад в ярко освещенную кухню, так и не окончив начатого дела, и, конечно, вернувшись обратно в постель, продолжал думать и не мог уснуть, потому что знал, что все равно надо будет снова вставать, никуда от этого не денешься, и что на этот раз придется побить или подкупить кого-нибудь из братьев, чтобы он пошел с тобой за компанию.

– Темно-то как, а, Мико? – сказал он шепотом, чтобы не нарушать ночной тишины.

– Ага! – отозвался Мико. – Я тоже ни черта больше не вижу, а набрали мы очень мало. И еще эта девочка там наверху совсем одна. Пошел бы ты к ней пока, Туаки, а я бы встретил остальных.

– Да ты что, Мико! Чего это я пойду сидеть с девчонкой?

– Она ведь тебя не съест, – ответил Мико.

– Да, но знаешь… – сказал Туаки, почесывая бока локтями, – совестно мне как-то с ними.

– А чего совестно-то? – спросил удивленно Мико.

– Да не знаю, – ответил Туаки, – просто совестно, и все. Я только потею и слова сказать не могу.

Мико засмеялся.

– Ну ладно, Туаки, – сказал он, – ты иди вокруг, встречай их, а я к ней поднимусь.

– Только, Мико… – сказал Туаки.

– Ну что еще? – спросил Мико.

Туаки осекся. «В конце концов, – подумал он, – не скажешь же Мико, что в темноте боязно». Он вглядывался в мрак, окутывавший остров. Смутно виднелась только белая полоска пены там, где море набегало на берег. Подумать только: идти туда одному! Бр-р! Он глотнул.

– Хорошо, Мико, – сказал он, – я пойду.

– Ну вот и молодец! – сказал Мико. – А я поднимусь наверх и попробую разжечь костер.

И он пошел к причудливо вырисовывавшемуся на вершине холма дереву. Туаки стоял на месте до тех пор, пока не смолкли шаги в густой траве. Потом начал уговаривать себя: «Да ничего страшного здесь нет. Посмотреть вон на сторожей, ходят себе всю ночь напролет, кругом ни души, а ничего с ними никогда не случается». И он решительно затрусил в обход острова и почувствовал большое облегчение, услышав вскоре голоса; тогда он умерил шаг и подошел к мальчикам с таким видом, будто прогуливаться по острову ночью для него плевое дело.

Мико заметил девочку по белому платью. Он подошел и сбросил на траву охапку мокрых щепок.

– Ну, как ты тут одна, боялась? – спросил он.

– Немного, – созналась девочка, и в голосе ее послышалось облегчение. – Я боялась, что вы меня здесь бросили.

– Ну что ты, – сказал Мико, – мы бы такого не сделали.

– Этот рыжий на все способен, – возразила она.

– Теперь тебе придется кое-что нам пожертвовать, – сказал Мико.

– Что? – спросила она, и голос ее зазвенел.

– Тебе прядется расстаться с парой страничек Джеймса Стивенса, – сказал он, – костер надо разжечь, а у меня бумаги нет. Тут под деревом есть немного сухой травы, и можно наломать веток.

Он встал во весь рост и, взявшись за ветку боярышника, потянул к себе.

– Нет, нет, – забеспокоилась она, – пожалуйста, не трогай дерево.

– Да почему? – спросил Мико.

– Это не простое дерево, – сказала она.

– Опять волшебницы? – спросил, смирившись, Мико.

– Все здесь говорят, что если его тронуть, то с тобой случится несчастье, – ответила она.

– Может, все-таки они на нас не рассердятся, если мы сломаем несколько веточек, – сказал Мико.

– Нет, не трогай его, – настаивала она, – у меня в книге есть одна или две чистые странички, сейчас я тебе дам.

И она нагнулась, чтобы вырвать их. В темноте Мико отчетливо представил себе, как ее тоненькие пальцы шарят в книге. Он снова встал на колени и протянул руку. Ее пальцы коснулись его руки, и он взял смятые странички.

Когда подошли остальные, костер уже пылал. У Мико на такие дела были золотые руки. В его набитых всякой всячиной карманах, среди рыболовных крючков, веревочек, медных монет и прочей ерунды, всегда хранились одна-две спички.