Страница 74 из 75
Глава 24 Третий — не лишний
Шёл четвёртый день моего плена. Я был мрачен, но уже стоял на ногах и больше не нуждался в волокуше. Плечо саднило и болело от любого движения, грудь при глубоком вздохе — тоже. Все синяки и шишки, полученные в бою со слугами Риордана, повылезали наружу и нещадно трепали мне нервы. Но дурнота отступила, и теперь мне приходилось идти наравне со всеми.
Глупая схватка в узкой штольне закончилась моим полным разгромом. Судя по тому, что меня не сожрали, своего главного противника я всё же достал. Другое дело, что он сбил меня с ног и едва не зашиб, отправив в беспамятство. Наверное, третий мертвец сумел бы меня добить, если бы не мои пленители.
Удивительно, но охранники не были южанами. Северянин и имперец, оба странные донельзя. Они слушались южан беспрекословно, но сами были немы как рыбы. И взгляды бросали… без капли эмоций.
Эти же молчуны выполняли всю подсобную работу. Готовили еду, поочерёдно следили за мной ночью и несли дозор. Разводили костры и занимались прочей походной бытовухой. Они же тащили волокушу в первые дни, когда меня мутило, и самостоятельно удержаться на своих двоих я не мог.
За четыре дня меня кормили четыре раза, приставив к горлу нож, снимали кляп и засовывали в рот кусок лепёшки. На этом приём пищи заканчивался, не успев толком начаться. Естественно, я оголодал и ослаб, ибо на одной воде и куске лепёшки пеший переход не осилить.
Я понимал, что мои враги делают это специально. Рассчитали всё верно. Поят и кормят, чтобы не умер и мог передвигать ноги, не более. Физических сил к сопротивлению в таких условиях быстро не остаётся, а от монотонного движения постепенно тупеешь.
Я не знал, зачем им нужен, но подозревал, что плен ничем хорошим для меня не обернётся. Этот мир пропитан магией, а люди запросто становятся топливом для ужасных ритуалов. Взять хотя бы те детские кости под обугленным столбом в брошенной деревне. Тех детей ведь не просто бросили в огонь — их съели.
Шагая в след за идущим впереди здоровяком северянином, я экспериментировал со своими возможностями, тянулся к силе, а ИскИн отслеживал эффект.
Не потребовалось много времени, чтобы выяснить, что заклятье, которым связали мой дар, наносит мне физические повреждения. Знак, нарисованный на моём лбу, прожигал кожу, и чем больше я усердствовал в попытке растормошить нейронную сеть, тем сильнее становились жжение и боль.
Со временем я понял, что суть подобной магии в том, что она запитывается моей же силой и оборачивает её против меня же. Я тянусь к нейронной сети, и, если дотягиваюсь, та сила, что сочится сквозь возведённую преграду, начинает питать нарисованный на моём лбу знак. Руна разогревается, грозя прожечь кожу, кости и добраться до мозга, и тем самым блокирует попытки к сопротивлению.
Дело в этом случае даже не в смерти. Сознание от боли потеряешь раньше, чем вскипятишь собственные мозги. Но был во всём этом ещё один нюанс, который я пока не мог проверить.
Как поведёт себя подобная блокировка, если я нарушу рисунок? Ножа у меня нет, кисти связаны, причём пальцы в положении замка. Но что-то маленькое ими ухватить можно. Например, кусочек ветки… острой ветки, способной при сильном нажатии повредить кожу…
Реализовать свой план сразу мне не удалось. Чтобы улучить момент и во время ночёвки спрятать в руках тонкую веточку, пришлось постоянно отслеживать любое движение надсмотрщиков. Парни были серьёзными, никто из них не спал и не дремал во время дежурства. Сидели по очереди спиной к костру, пялились на меня и в лес, причём не отворачивались. Отломить веточку, длиной сантиметров пять, и зажать её между связанными руками удалось на пересменке. Но в тот же миг тыкать ей себе в лоб и давить было глупо — только народ разозлю и получу лишних тумаков. Не говоря уже о том, что в отместку они могут выкинуть что-то из ряда вон. Например, отрезать мне пару пальцев или выколоть глаз.
На следующий день мы вышли к брошенной деревне…
Народа тут прибавилось как минимум вчетверо. В посёлке встала лагерем полноценная сотня. Тут было шумно, смуглые люди в восточных головных уборах жались к кострам.Поверх лицевых повязок, покрытых инеем от дыхания, торчали крючковатые носы. Дополняли картину густые чёрные брови.
Большинство воинов щеголяли с кривыми саблями на поясах и кинжалами-ножами, закреплёнными горизонтально на пояснице. Многочисленные лучники были вооружены короткими луками со спрятанной до поры тетивой, что совсем неудивительно в такой мороз. Держать лук снаряжённым на холоде — только портить.
На въезде в деревню нас встретили собаки. Вылетели из дворов гурьбой в десяток голов, виляя хвостами и поскуливая. Закрутились вокруг и так же быстро, как прибежали, исчезли, повинуясь окрикам своих хозяев.
Когда мы проходили мимо смуглых воинов, многие из них встречали нас приветственными криками. Я не понимал их языка, но большинство слов было обращено к крупному южанину, что сопровождал лысого паренька.
На меня же бросали восхищённые взгляды. Так, как если бы я был уже пойманной и разделанной дичью, добытой в результате удачной охоты.
Кроме меня в деревне было полно других пленников. Сразу десяток людей, привязанных к одной верёвке, разгребали разрушенный дом. На лицах некоторых виднелись свежие следы побоев. Снег был полон лошадиных следов, кое-где я приметил навоз. Больших саней тоже прибавилось.
Собаки, лошади, обозные сани, вооружённые люди… всё это пахло войной. В одном из дворов разделывали оленя. В воздухе витал запах выделанной кожи, навоза, готовящейся пищи и древесного дыма.
Я был вынужден идти вперёд и не успевал как следует осмотреться. Но подобное неудобство с лихвой компенсировал ИскИн, создающий временные слепки памяти и фиксирующий всю входящую информацию для дальнейшего анализа.
Так, например, я узнал, что за время нашей «прогулки» по деревне в поле моего зрения попало сорок три человека, одиннадцать собак и более восьмидесяти разнокалиберных человеческих следов. Наверное, будь я разведчиком в какой-нибудь средневековой армии, мне бы цены не было…
Сопровождающие меня люди выслушали от своего молодого лидера целую тираду на незнакомом мне языке и поволокли меня прочь. С этой минуты наш маленький отряд разделился. Молчаливые дуболомы остались со мной, а лысый и его здоровяк-телохранитель отправились куда-то в сторону.