Страница 50 из 75
Сухари, натёртые чесноком, сыр, маленькая головка лука и солоноватая приправа — вот и вся еда. Может, и не самая распрекрасная, зато сытная. Есть ещё кусочек сала, но я от него отрезал лишь тонкий ломтик — для энергии, телу ведь нужно топливо, и от этого никуда не деться.
Соня тоже устроилась на своей постилке сложив ноги по турецки и грызла сухари. Заметив мой взгляд, проговорила:
— Один из нас разбудит тебя к утру, разобьём ночную стражу на три смены.
Я на это только плечами пожал, как бы говоря, что не против. А Соня тем временем продолжала:
— Как ты себя чувствуешь?
— Нормально, просто не привык ползать по горам в доспехах. Тяжко, но терпимо.
Со стороны Луката раздался треск, какой бывает от горящих поленьев, и этот звук моментально привлёк моё внимание. Странные серые камни разгорались, пощёлкивая и выстреливая в небо искрами. К слову такие же лёгкие серые каменюки были сложены с левой стороны внутри моего рюкзака, в специально отведённый для них и огороженный своеобразным карманом клапан. Могу побиться об заклад, что в рюкзаке у Сони та же картина. Переносной костёр? А, впрочем, почему, собственно, нет? Ниже по склону, конечно, есть участки, где растёт кустарник и деревья, но здесь, на верхотуре, одни камни и мох.
Дожёвывая последний сухарь из вечерней порции, указав кивком на костёр, я спросил:
— Не привлечёт к нам внимание слуг Риордана и прочих тварей? Темнеет, скоро огонь будет видно издалека.
Соня покачала головой.
— Не сравнивай глаза мертвецов со своими. Если немёртвые пройдут рядом, то учуют нас и без всякого света. А с огнём меньше шансов, что к стоянке подойдёт дикий зверь.
Жрица поднялась и, достав из сумки мелок, принялась собирать булыжники вокруг стоянки. Я больше не задавал вопросов, просто смотрел. Небо над нами стремительно темнело, тот самый вечерний момент, когда луна уже на небосводе, но небо всё ещё синее-синее, а солнце до конца не закатилось.
Каждый из собранных булыжников жрица положила по сторонам света, и на каждом что-то нарисовала, повернув рисунок, прочь от лагеря. Затем, уже вернувшись, быстро протараторила какую-то тарабарщину и хлопнула в ладоши над костром. На секунду огонь обернулся зелёным светом.
Следующий мой вопрос прозвучал только в моей голове.
— Ис, ты записал? Что она сказала?
—
Я подумал о том же, но перед этим обратился к самой Соне, которая уже усаживалась на подстилку.
— Не объяснишь, что ты только что сделала?
— Попросила Енну оберегать наш костёр и отводить глаза тем, кто живёт злыми умыслами. От тварей это не спасёт, но увеличит наши шансы на спокойную ночёвку, — в уголках её глаз собрались морщинки, а губы тронула улыбка. — Всё никак не привыкну, что ты издалека. Неужели в ваших краях не было служителей восьмерых?
— Были, но не такие, как в ваших.
Отделавшись общей фразой, я поднялся и вышел с территории временного лагеря — следовало сходить в туалет, а заодно, не вызывая лишних вопросов, поглядеть на камни, используемые жрицей в заклинании. ИскИн сохранит изображения в памяти биотического блока. Не знаю, насколько они окажутся полезными, но лишними точно не будут.
Вернувшись через пару минут, я обнаружил, что жрица времени не теряла и уже вырубилась. Лукат сидел рядышком, на валуне, и смотрел поверх огня на каменистый склон, чем-то напоминая статую. Может быть, своей широкой, прямой спиной, а может, каменным, без капли эмоций, лицом.
Я не стал его тревожить. День выдался тяжким, ноги гудели со страшной силой. Требовалось немедленно завалиться спать.
Мне снился странный сон, тяжёлый, удушливый, жаркий. В нём я бежал по бесконечным улицам подгорного города, бежал, потому что знал, что где-то там, впереди, происходит убийство. Но добежав, каждый раз оказывалось поздно.
Убитые висели в переулке. То Лукат, то Мар, то Соня, а в конце я обнаружил там самого себя, крюк под рёбрами и кровавая требуха, что тянется до самой земли… Подобное зрелище, не способствовало крепкому сну, и я проснулся.
Сел, звякнув доспехами, большую часть которых носил не снимая, растёр ладонями лицо и, отстегнув от пояса флягу, глотнул воды. Костёр продолжал гореть, камни превратились в здоровые угли и по ним туда-сюда перебегали языки пламени.
Лукат сидел, прикрыв глаза, его поза ни капли не изменилась. Посох на коленях, на лице пляшут отсветы и тени, ровная спина и… частые бусинки пота на лбу. Перевёл взгляд на Соню и увидел, что она поджала колени к груди и обхватила их руками. Спит в позе зародыша, лоб в каплях пота, лицо бледное и переползла почти к самому костру, будто мёрзнет.
Мне что-то не понравилось во всём увиденном, и я, надев лежащие рядом перчатки, водрузил на голову шлем. Встав на ноги, вытащил меч из ножен, но монах даже не шевельнулся, не говоря уже о том, чтобы раскрыть глаза.
Я тронул его за плечо, но он не проснулся, лишь глаза забегали туда-сюда прикрытые веками. Позвал по имени Соню, достаточно громко, чтобы разбудить обоих, но не добился никакой реакции.
Что-то происходит, и это «что-то» явно нехорошее.
Невнятный шум заставил меня на секунду забыть о впавших в странное состояние товарищах. Я повернулся лицом к склону, медленно обернулся вокруг собственной оси, удерживая меч вертикально, но ничего не увидел. Темнота за пределами освещённого пространства была непроницаемой и не позволяла хоть что-то разглядеть.
В следующую секунду произошло сразу несколько событий. Боль прострелила проклятую печать на моём боку, а ИскИн сигнализировал о нагрузке на нейронную сеть, которая, впрочем, тут же пришла в норму.
Чтобы догадаться, что со мной происходит, не нужно быть семи пядей во лбу. Каждый раз, когда рядом присутствует большой объём так называемой магической силы, будь то толпа восставших мертвецов или облюбованный демоном этаж в башне Бабочки… моя нейросеть тут же взбрыкивает и начинает раздуваться от силы.
Значит ли это, что и сейчас на меня направлен какой-то зловредный фон? Судя по парализованным товарищам — неоспоримо.