Страница 13 из 36
После таких вот примеров английскому народу следует подумать над тем, как именно будет формироваться Палата общин. Двор будет распоряжаться оказанием почестей, распределением должностей, размерами зарплат, будет контролировать все виды личных радостей, связанных с алчностью или тщеславием, и, что важнее для большинства господ, распространять свое влияние на всю страну благодаря оказанию всевозможных мелких услуг. С другой стороны, давайте представим себе человека, никак не связанного с двором – враждебного созданной им системе управления. Без должности, жалования и титула, без карьеры – клерикальной, гражданской, армейской, флотской – у него самого, его детей и родственников. Впустую будет его город ожидать от него распределения должностей или средств для мэрских детей, старшин и местных депутатов. Все они – на стороне его соперника от партии двора. В то время как этот самый соперник может бесконечно источать щедроты и любезности и даже проявлять гражданские чувства. Он может освобождать от налогов. Может предоставлять торговые льготы. Может освобождать от наказаний. Он может оказать тысячу личных услуг и защитить от тысячи зол. Будучи предателем интересов королевства, для своего городка он может быть благотворителем, патроном, отцом и ангелом-хранителем. Бедному независимому кандидату нечего предложить, кроме резкого отказа, жалкого оправдания или унылой репрезентации безнадежных интересов. Кроме как с помощью личной репутации, в которой его легко может превзойти соперник от партии двора, он не может продемонстрировать ничего хорошего или заполучить хотя бы одного сторонника. А если попадет в Палату, то окажется среди жалкого меньшинства. Когда он говорит, его никто не слушает. Куча голосящих креатур всем объяснят, что единственной его целью является получение мягкого кресла. И если он не обладает талантом красноречия – а это так для большинства мудрых и толковых людей в Палате, – то он окажется открыт для всех указанных проблем, не имея под рукой того «éclat», которое дает любое качественное применение красноречия. Разве можем мы придумать более обескураживающую задачу? Лишиться и без того жалкой награды популярности. Именно по причине чрезмерной защиты общественных интересов стать для большинства Палаты общин и к их удовольствию вне закона, при этом не только потеряв избирательное право, но и пережив все формы личного позора. Если такое случится, то жители этого королевства могут быть уверены: служить их интересам – честно и преданно – не будет никто. Такого не в состоянии – и не должен – выдержать ни один человек. А кто думает иначе, тот сам виноват. Власть народа в границах закона сама должна быть способна защитить каждого своего представителя, дабы тот качественно исполнял свой долг, иначе ничего сделать будет невозможно. Палата общин никогда не сможет контролировать остальные части государства, если она не контролирует саму себя и если ее члены не располагают правом выбора, которое сама Палата у них отнять не в состоянии. Если же они готовы терпеть власть волюнтаристского исключения членов Палаты, то значит, что они уже извратили всю власть, какая только у нее есть. И я не могу назвать эту процедуру противозаконной. Но она должна быть таковой, ибо подобной властью не может законно обладать ни один государственный институт.
Власть, на которую они претендуют – власть лишать членства в Палате – не была бы свободна от справедливых требований правосудия, если бы они не утвердили свой главный принцип, согласно которому ничто, кроме их собственного выбора, не может влиять на их действия. Ни один из их сообщников никогда не усомнился в качестве или уровне того преступления, на основании которого Палата общин будет исключать своих членов, ни в самой процедуре исключения, ни в ее доказательной базе. А ведь прямым следствием таких изменений будет то, что пассивное избирательное право определенного человека, на котором все и держится, будет потеряно из-за обвинения, которого никто не слышал, подтвержденного доказательством, не имеющим никакого легального статуса. Это настолько противно всему нашему строю, что я осмелюсь сказать: даже самое тривиальное право, на которое претендует подданный нашего королевства, никогда не было и не может быть отнято таким вот образом.
Данная попытка узурпации власти основана на следующем доказательном методе. Мы, мол, не пишем законов. Нет, нам такая власть ни к чему. Мы лишь утверждаем законы. А так как мы судьи компетентные и верховные, то, что мы утверждаем в качестве закона, становится таковым, даже если и не было им ранее. Это доказательство подразумевает, что раз они отталкиваются не от своей юрисдикции, то и не управляют ею: их приговоры приобретают юридическую силу не из-за согласия с законами, наоборот: закон подгоняется под приговор, а сила этого приговора есть не более чем артикулированная воля самой Палаты. Волюнтаризм ведет, законность следует, такова теперь природа и суть законотворчества.
Эти притязания подкреплены серьезной теорией. Теорией, следствия которой были доведены до предела, а взрывоопасный принцип породил соответствующую практику. Дух логики пронизывает тут все. Избиратели Мидлсекса выбрали человека, которого Палата общин исключила. Вместо него Палата выбрала человека, которого избиратели Мидлсекса не выбирали. С помощью толкования законодательной власти по уже указанному принципу они объявили, что в данном конкретном случае подлинный дух государства отражало меньшинство. И его, при таких же обстоятельствах, может отражать любое иное меньшинство.
Толкование закона, идущее против духа тех привилегий, которые он должен был поддерживать, – это опасное толкование. Для нас сущностно важно иметь реальное, bona fide представительство – а не представительство в форме, виде, отражении или функции закона. Избирательное право не сводится к своей форме, дабы соответствовать какому-то методу или правилу технического обоснования, это не принцип, который может заменить Тита или Мэвия, Джона Доу или Ричарда Роу на месте избранника – не принцип, который одинаково готов принять любого. Это право, смысл которого сводится к тому, чтобы дать народу определенного человека – и только его одного, которого народ знает, ценит, любит и которому доверяет своими голосами, отданными в действительности, а не благодаря какому-то там толкованию. Это право является частью их собственной способности к вынесению суждений и проявлению чувств, а не ens rationis и творением закона. Ну не могут схемы, подменяющие реальное голосование, хоть как-то отвечать задаче народной репрезентации.
Знаю, суды и раньше давали натянутые трактовки законов. Таковой является виндикация по нормам общего права. Толкование, которое в данном случае дает тем, о ком мы говорим – ради их же безопасности и права – ключника, зазывалу или подметальщика двора, или какую другую должность без смысла или цели, конечно же, является очевидным вымыслом. Однако королевство всегда шло на подобные уступки, ибо дыра в старом Вестминстерском статуте, которая позволяла вступать в право бессрочного владения, была куда более полезной и логичной, нежели закон, который с ее помощью обходился. Но вот попытка превратить избирательное право в фарс и насмешку, как в случае с виндикацией – я надеюсь – будет иметь иную судьбу, ибо законы, давшие его, нам куда ближе и милее, в то время как дыра, его отнимающая, куда более ненавистна.
Правда, народу сказали, что власть волюнтаристского исключения из Палаты общин находится в руках людей, которым можно доверять, которые точно не станут использовать ее в своих целях. Но пока я не найду в этой аргументации нечто отличное от обычной защиты деспотизма, особого внимания обращать на нее я не буду. Народ доволен возможностью самостоятельно пользоваться своими правами и не потерпит никаких нападок на эти права со стороны Палаты общин. И он прав. Народ не должен вручать Палате общин возможность отнять свои избирательные права, ибо государственное устройство, доверившее контроль над ними двум другим ветвям власти, не предоставляло его этой палате. Глупостью, подобающим наказанием за которую было бы рабство, – вот чем является вера в институт, которому не доверяют законы. Глупостью является и оказание Палате общин, нагло присвоившей самую жесткую и самую отвратительную часть законодательной власти, того уровня подчинения, который может получить только сам закон.