Страница 21 из 77
— Гостиница тут недалеко. Метров 100! — успокоил боец.
Мы сердечно распрощались с Димой, он уехал с моими 5 штуками, а бежать за ним и махать белым платком я не стал.
Внутри Периметра «зеленка» была тщательно выжжена дефолиантами. Голая утрамбованная земля с небольшими буграми и оврагами-так сейчас выглядело некогда дно Жигулевского водохранилища. Я представил, как в нем купались девушки в откровенных купальниках и с визгом барахтались детишки. И те, и другие представляли, какое оно-будущее. Теперь я в нем живу, и мне совсем нет желания им хвастаться. Если бы я попал каким-то образом в, то время, на пляж, на все вопросы я бы пожал плечами. Теперь я понимаю настоящих предсказателей, которые изо всех сил скрывают свои способности. Хвастать нечем, а знать подобное будущее это такой геморрой.
От КПП до Плотины несколько километров. Отсюда она видится серой монолитной стеной. И чтобы попасть туда, надо ждать вахтовый автобус, который ходит исключительно в пересменок.
Стоящий на дне 4-х палубный теплоход смотрится впечатляюще. Когда-то он был белоснежно-синий, сейчас просто облупленный, но все окна-иллюминаторы на месте, свет отражается от целых стекол. На шлюпочной палубе сушатся на вервии чьи-то порты. Из открытых окон слышится разговор и льется запах кофе. На палубах курят и тихо переговариваются жильцы мужского пола, многие без затей в майках и труселях.
С главной палубы спущены сходни, когда я подходил, сплюнули с верней палубы, но не повезло, не попали. Поднявшись, обнаружил на стене надпись фломастером «Ресепшн» со стрелкой указателя. Такая же надпись обнаружилась на ближайшей каюте на главной палубе. Я толкнул дверь и вошел, твердо решив быть терпимым, ибо от первых впечатлений администрации зависело, чтобы 3 командировочных дня не превратились в ад.
Надежду на хорошее отношение внушали корочки СК, но Касаткин просил не обольщаться.
— Один сотрудник госбеза там останавливался, так ему в тапки насрали сволочи! — сказал он. — А когда пошел права качать, еще и морду набили! Еле дело замяли. У нас же как? Не умеешь сам за себя постоять, контора за тебя впрягаться не будет.
Я представил Алкоголикову в лабутенах за десять косых в местных реалиях-и не смог. Не монтировалась она тут. Пока я дошел от КПП до гостиницы на ботинки налипло по пуду качественной жирной грязи, еле счистил.
Ресепшн, устроенный в обычной каюте, привлекал своей аскетичностью. Из мебели стол и старый шкаф с перекошенными дверцами. На столе бейджик «Старший администратор Анжелика Скоц-Трухонина». За столом сидела мадама с комплекцией чуть лучше, чем у беременного бегемота. Общую привлекательность дополняли выпученные глаза, смотрящие вразброс и обеспечивающий круговой обзор в 180 градусов.
На обшарпанной кушетке рядом восседал нахохлившийся мальчик лет 12-ти. Я не успел пасть разинуть, как молодой человек высказался.
— Чудило с Нижнего Тагила! — голос писклявый, как у раздавленного червяка.
— Как ты со взрослыми разговариваешь? — вырвалось у меня.
— Не смейте орать на ребенка! — одернула «маркиза ангелов».
— Гниль обезьянья! — ругнулся ребенок.
— Так это ваш? Чудный мальчик! — умилился я.
— Пошел на хер, удод! — сказал чудный мальчик.
Толстуха пренебрежительно уронила на стол командировочное удостоверение и документы на проживание, где они благополучно затерялись среди вороха других бумаг.
— Даже не знаю, куда вас поселить, — озаботилась женщина.
Я не стал расстраивать тетю информацией, что «Россия» занята постояльцами едва ли на треть.
— Нехай на конюшне живет! — предложил малец, добрая душа.
— Ну зачем человека обижать, Август! — посетовала женщина.
Шкета звали Август! Надо будет записать этот день в поминальник.
Рядом со столом на стене на гвоздях висели ключи, по обилию которых можно было судить, что мест полно. Администраторша выудила один из самого нижнего ряда с самого края.
— Третья палуба! Каюта номер 13! Не отказывайте себе ни в чем! — радушно пожелала она.
— Чтоб тебе крысы нос объели! — добавил малец.
Кастелянша.
С тринадцатым номером вышел перебор-на нижней палубе каюты вообще не имели никакой нумерации. Выданный ключ подошел сразу к нескольким каютам. Я выбрал с наименее облезлой дверью. Иллюминатор возвышался всего на метр выше уровня грунта и выходил на пустошь. Обзор был чудесный, правда, всего метров на 15 и весь завален мусором.
В каюте находились две двух ярусные койки с тощими полосатыми матрасами, судя по жесткости, набитые колотым пенопластом. Имелся так же стол со следами убийства. На этом обширный перечень мебели заканчивался.
Душ и гальюн в общем коридоре. И, о чудо-свет включался практически везде, безупречная акустика позволяла судить о работе дизель-генератора в машинном отделении.
За бельем надо было подняться по узкой неудобной лестнице к кастелянше на главную палубу. Остальные 3 палубы между собой соединял лифт. Я до сих пор не понимал, наладил ли я отношения с администрацией.
В бельевой находилась неприметная женщина, серая мышка. Она без лишних слов выдала мне все положенное. Радость от нормального общения длилась недолго-в бельевую заглянул младший Скоц-Трухонин.
— Приперся! — обозлено процедил мелкий гаденыш.
— Вали отседа! — по-доброму посоветовал я.
— А то что? — спросил Скоц.
А, правда, что с ним делать? Поймать? А дальше что? Ювенальную юриспруденцию еще никто не отменял. В городе свирепствует фонд Боярникова «Род», это похуже борцов без правил, там собраны лучшие юристы. Мне после Парижа ошибаться нельзя, вышибут без пансиона, буду туфли варить и жрать.
— Не надо ничего делать! — взмолилась кастелянша. — Мне еще тут работать!
Мне тоже, хотелось сказать.
— Да пусть валит на 4 стороны! — махнул я рукой.
Дальнейшее было чистой воды провокацией, на которую я попался, ясен пень. Гадский сын подошел к женщине и безо всяких лишних приготовлений сильно ударил кулаком в живот. Мне показалось, что он ударил меня. В глазах все потемнело, а когда я вернулся в действительность, Скоц висел на собственном ухе, которое с упорством достойным лучшего применения я тянул в сторону потолка.
Эффект превзошел все ожидания. Скоц верещал, кастелянша висела на руке, я пытался размышлять на философские темы. В полной мере испытав моральное удовлетворение, я отпустил подлеца. Ухо его сделалось малиновым и приобрело художественный смысл.
Мне не понравилось, как Скоц себя повел в дальнейшем. Он перестал верещать, и вообще успокоился. Вел себя как тот, кто добился своей цели. И вообще смотрел на меня с таким чувством превосходства, словно он меня наказал, а не наоборот.
— Вот теперь ты точно попался, мусорок! — торжествующе произнес он.
— Оскорбление при исполнении! — напомнил я. — Хочешь, я тебя закрою?
— Руки коротки! — выпалил он и убег.
На женщину было страшно смотреть.
— Больно? — спросил я. — Надо побои снять. У вас здесь есть врач?
— Был, пока не пропал.
— Как пропал? В розыск объявили? Все-таки режимная зона.
— Да она вся дырявая, ваша зона! А люди хотят подзаработать. Кто находится, то теряется. Тут половина жильцов неучтенная, может, вообще уголовники! И, а вы на самом деле из полиции? Чего я болтаю?
Я успокоил, сказав, что по другому делу и их местечковые отношения меня не касаются.
— А то у меня ничего нет, кроме этой бельевой! — призналась она. — Тут и работа, тут и жилье. А Авик несчастный очень. Даже мать не знает, то отец. Сама лишена родительских прав, кочует по общагам, ее чурбаны друг другу за анашу уступают.
— Разве Анжелика не его мать?
— Бабушка. Она его балует.
— С этим трудно не согласиться! — заметил я.
Не было бы счастья.
Вера в торжество гуманизма подверглась сильному испытанию на следующее утро. С вечера демарша со стороны внука я так и не дождался. Даже горячо любимая бабушка не пришла меня поколотить. Пришлось убрать пистолет в сумку и задуматься.