Это пройдет?

— Пока, малышка! Не забывай я настойчивый. — его дружбаны снова ржут и улюлюкают как стадо орангутанов.

Александрова появляется, когда я окончательно околела. Нужно было ждать её внутри, но старый корпус вызывает во мне отторжение. Глядя на него, я думаю, что иду не своей дорогой.

— Нас опять задержали, прости. Замёрзла совсем? — Вика берет меня за руку. — Почему перчатки не носишь? Руки ледяные

— Забыла. — улыбаюсь. В груди становится тепло. — Снег снова пошёл. Как думаешь, Новый год такой же снежный будет как в прошлом году? — на душе стало спокойнее, хочется беззаботно ловить снежинки, высунув язык, как в детстве.

— Вряд-ли. Скорее всего все растает. — мы шагаем в сторону остановки. — Что замутим? Ты же не будешь дома праздновать? У твоих же наверняка до последнего корпоративы, деловые ужины. Прикинь, ты такая же станешь.

— Сплюнь. Может в клуб пойдём? Теперь нас точно пустят. — смеёмся, вспоминаем, как на прошлое восьмое марта нас не пустили. Не помогли ни шпильки, ни слишком яркий макияж. Мы ели шаурму в ларьке за углом и придумывали обидные прозвища охраннику.

Только в моей памяти это воспоминание омрачено. Не знаю, помнит ли Вика. Мне неловко спрашивать.

Тогда отец вернулся домой на день раньше из командировки, обнаружил моё отсутствие и приехал за мной. Чуть ли не за шиворот засунул в машину. Позвонил родителям Вики и высокомерно отчитал их, за то, что они плохо ее воспитывают.

Это было ужасно. Потом я плакала, звонила Александровой, просила прощения. Отец настаивал на прекращении дружбы. Но тут я, наконец, проявила твёрдость. Викуся – мой подарок свыше. Она единственная, кто любит меня безусловно, и мама ещё, наверное.

Две остановки на метро, и мы стоим перед вывеской «Your fucking bar».

— Креативненько.

— А то. Я голодная как волк. — Вика смешно потирает ладони и пританцовывает на месте.

Зал все заполнен наполовину. На остальных столах стоят таблички «reserved». Девушка в чёрной рубашке указывает нам на небольшой круглый столик у окна. Довольно уютно, но слишком уж старательно пытались придать небрежности интерьеру. В Европе подобная обстановка выглядит менее нарочито. Мы были с родителями в Амстердаме в похожем месте.

Кухне могу поставить уверенную пятёрку. Очень вкусно.

— Теперь моё внимание полностью принадлежит тебе. Рассказывай про своего обжору. Ты где его подцепить успела?

Вика указывает на набитый рот. Жуёт. Делает глоток сока и приступает к рассказу. В этот момент я почти счастлива. Приятно расслабляюсь в тепле после мороза. Ем ароматный стейк с розмарином и хрустящим салатом. Потом мне принесут черничный пирог. Завтра суббота, и у меня только один семинар по английскому. Легкотня.

Пока Вика выбирает десерт, я отправляюсь в уборную.

Прохожу мимо барной стойки из тёмного дерева. Рядом с кассовым аппаратом висят пара милых постеров и несколько больших фотографий с открытия. Светловолосый парень рядом с Ксюшей, лучшей подругой Викиной сестры, – видимо владелец бара. Он обнимает её собственническим жестом за талию.

Я, почему-то, думала, что он старше. Он же рядом с довольно известным блогером. Чуть ниже висит фото компании молодых парней. Они дурачатся и улыбаются. Моё внимание привлекает небольшая фотография взрослой блондинки в серебряной рамке. Я замедляюсь и рассматриваю снимок. Волосы подколоты наверх, светлая кожа, зелёные глаза. На мой взгляд, не стоило ей надевать настолько открытое платье. Оно невыгодно подчёркивает полноватые плечи. Она сидит за барной стойкой и улыбается в камеру, приподняв бокал шампанского. Я почти уверена, это – любовница отца.

4

Пользуясь тем, что бармена нет на месте, а официанты находятся в зале, я подхожу очень близко и продолжаю рассматривать фотографию. Мама совершенно противоположный типаж – миниатюрная шатенка с темными глазами. Она почти всегда носит деловые костюмы и уже лет семь стрижется под каре. Я всегда хотела быть такой же утонченной как она, но, наверное, с этим можно только родиться.

— Я могу Вам чем-то помочь? — в дверях, ведущих на кухню, стоит блондин с фотографии.

Он высокий, в темной футболке и джинсах. На правом предплечье крупная татуировка. В зале приглушенный свет, поэтому не могу рассмотреть ее.

Отступаю от тумбы с кассовым аппаратом..

— Я снимки рассматривала. — поясняю очевидное. — Вот эта фотография очень красивая. — указываю на снимок в серебряной рамке.

— Это моя мама. — он делает несколько шагов вперед, и я могу лучше рассмотреть его: светлые глаза, широкие брови, нижняя челюсть немного тяжеловата.

— У вас симпатично. И вкусно. — неловко отступаю, чтобы пропустить появившегося с ящиком пива бармена. — Спасибо. — резко прервав диалог, разворачиваюсь и быстро иду сторону таблички, указывающей направление уборной.

«Ничего, он просто решит, что я странная», успокаиваю я себя. Мало ли сколько странных людей, ткнувшихся почти носом в чужие снимки. Может у меня зрение минус десять.

Правда говорят, что наши мысли материальны. Какова была вероятность забрести в нашем немаленьком городе в бар, принадлежащий сыну любовницы моего отца. Санта-Барбара просто.

Долго мою руки. На ум не идет ничего полезного.

Когда я возвращаюсь в зал, Вика уже ест тирамису. Я жую свой пирог не чувствуя вкуса. Вяло обсуждаю предстоящую сессию. Готовилась я к ней плохо, а значит меня ждет новая поция позора.

Вика хочет разделить счет. Говорит, что пошутила про приглашение, но я оставляю деньги в кожаной папке за двоих. В глубине души чувствую вину, за то, что не до конца откровенна с ней. Не думаю, что она сможет до конца понять мои чувства.

Выходим на улицу. Целую Вику на прощание. Она идет к остановке. Я вызываю такси. Надеюсь, что пробок не будет, и я быстро доберусь домой. Приложение показывает, что водитель будет через пятнадцать минут. Ветер пробирается под куртку.

Дверь бара хлопает, и на улице появляется сын отцовской пассии. Интересно, кто его отец? Мать тоже ему изменяет?

На нем черная куртка, из-под нее торчит капюшон зеленой толстовки. Слышу щелчок зажигалки. Смотрю как падает снег, и повинуясь необъяснимому порыву, говорю прежде, чем успеваю подумать:

— Можно к Вам на подработку устроиться?

Он делает затяжку. Светлую чёлку моментально присыпает снегом.

— А тебе нужна работа? — он выразительно смотрит на мои ботинки.

— Хочу на каникулах подзаработать. Не все же мне родительские деньги тратить.

— Восемнадцать есть тебе? — он улыбается. На одной щеке появляется ямочка.

— Обижаете, мой будущий шеф. — улыбаюсь в ответ.

— Нам нужны официанты. — он оценивающе осматривает меня — Скоро праздники, бронь на два месяца вперёд. А почему ты решила, что я – шеф?

— Моя лучшая подруга – сестра лучшей подруги Вашей девушки.

— Сложная схема. Ольги или Киры?

— Оли Александровой. Меня Вера зовут.

— Гриша. — протягивает руку. У него красивая широкая ладонь с винтажной печаткой в форме треугольника на указательным пальце. — Давай на ты. У нас здесь плоская иерархия. Ты хоть посуду мне не побьёшь, Вера?

— Я ловкая как кошка.

Гриша весело хмыкает.

— Приходи в понедельник после обеда. Кира тебя оформит и все объяснит. Обговорите с ней график работы и зарплату. Пока с испытательным сроком. Посмотрим на твою ловкость, кошка. — его глаза смеются.

— Я приду. Спасибо.

Прощаюсь и иду в сторону такси. Нетерпеливый волитель уже во всю мне сигналит.

По дороге я ещё раз прокручиваю наш диалог. Чего я хочу добиться, устроившись к нему в бар?Если отец узнает – меня ждёт настоящая истерика. Его дочь – будущий юрист бегает в забегаловке с подносом среди сомнительной публики. Ну или в притоне. Смотря какое настоение у него будет, такая метафора и подъедет. У него свое понимание мира.

Не вижу в этой работе ничего плохого, кроме того, что я ни дня в своей жизни нигде не работала. И слабо себе представляю, как я буду это делать. Попутно пытаюсь вспомнить, рассказывала ли Вике Оля что-то про Гришу. Ничего не могу вспомнить.