Еда и патроны

— Где тут двор ваш постоялый? — спросил Стас.

— Вон там, за избой со ставнями, — ответил дед. — А хочешь, так это… у меня оставайся.

— Не знаю. Мешать не буду?

— Не будешь. Да и будешь если — переживу. Чем ты мне больно помешаешь-то, пню старому? А так поболтаем хоть, все повеселее.

— Ну, тогда, пожалуй, останусь. Спасибо.

— Вот и славно, — обрадовался дед. — Вот и отлично.

Тетка с парнишкой, увешавшись тюками и корзинами, пыхтя, заковыляли дальше по улице.

— Эй, пассажиры, — крикнул дед вдогонку. — Ничего не забыли?

— Нет, — отозвался парнишка.

— Мое с собой все, — буркнула тетка.

— Ну и хорошо, — подвел дед итог рабочего дня, отпер ворота, взял лошадь под уздцы и повел на двор.

Стас прошел следом и встал перед крыльцом.

— Сейчас, сейчас, — торопливо протараторил дед, выбегая со двора и звеня ключами.

Он поднялся на крыльцо, открыл дверь и сбежал вниз.

— Ты заходи, располагайся там, а я лошадь только распрягу, овса дам и подойду.

Стас вытер подошвы о тряпку у входа и прошел внутрь.

В сенях было прохладно, пахло сеном и куриным пометом. Вдоль стен расположились длинные скамьи, на которых стояли горшки, банки, ведра и две здоровенные бутыли с какой-то белесой мутноватой жидкостью. На стене висели коромысло, хомут. Серп приютился на гвоздике, рядом с длинным белым полотенцем в голубых узорах по краям. В углу стояли коса, швабра и веник. От входной двери до следующей, с противоположной стороны, тянулся половик, старый и выцветший, но чистый, с когда-то ярким красно-сине-зеленым орнаментом, изображающим диковинных птиц в райских кущах. Справа из сеней был выход на двор. Оттуда доносилось приглушенное лошадиное ржание и тихое неразборчивое бубнение деда, беседующего о чем-то со своей скотиной. Дверь напротив входной вела то ли в летнюю спальню, то ли в кладовку. Слева располагался вход в жилое помещение. Стас потянул за ручку и заглянул внутрь. Просторная квадратная комната. Направо кровать, налево печь, прямо, между двух окон, стол с двумя стульями. Справа над столом в углу икона за белой кружевной занавесочкой. У двери стояла пара тапок.

— Проходи давай, — раздалось вдруг за спиной. — Чего у порога-то топчешься?

Стас присел и начал развязывать шнурки.

— Да заходи так, не разувайся, я все равно половики снял постирать, — сказал дед и протопал в сапогах по голому дощатому полу.

Стас последовал его примеру.

— Уютно тут у тебя, чисто.

— Да какое там, — махнул рукой дед, зажигая керосиновую лампу. — Видела бы жена моя, покойница, как я тут живу-поживаю, из могилы бы поднялась, наверное. Ох и чистоплотная баба была. Ты присаживайся. Я сейчас пожрать что-нибудь сварганю.

Дед одернул занавеску у печи и скрылся в чулане. Затрещал огонь, зазвенела посуда.

Стас сел и уставился в окно. На улице совсем уже стемнело. В стекле отражалось усталое лицо, покрытое трехдневной щетиной. Он провел по щекам ладонью и почувствовал, как жесткие короткие волоски скребут по коже.

— Сейчас печка раскочегарится, а там и ужин состряпаем. — Дед вылез из-за занавески со здоровенным тесаком и, прогремев по полу сапожищами, вышел за дверь.

Через пять минут он уже вернулся с освежеванной тушкой кролика и снова пропал в чулане. Скоро комната стала наполняться упоительно аппетитным ароматом жареного мяса, побуждающим желудок затянуть свою жалостливую песню.

Минут через пятнадцать старик появился с двумя большими деревянными плошками жареной картошки и крольчатины, поставил их на стол, снова вышел за дверь и вернулся, неся небольшую миску квашеной капусты и литровую бутыль с чем-то мутноватым.

— Ты к спиртному-то как относишься? — поинтересовался он.

— Нормально отношусь.

— Это хорошо. — Дед поставил все на стол, принес стаканы с вилками и разлил. — Тебя, кстати, звать-то как?

— Стас.

— Григорий, — представился дед и пожал Стасу руку. — Ну, давай за знакомство, что ли.

Стаканы звякнули, опрокинулись, и самогон потек, приятно обжигая внутренности.

— А чего ты от южных ворот-то съехал? — поинтересовался Стас, с аппетитом поглощая крольчатину.

— Да ну на хрен, — поморщился дед. — Ты знаешь, у меня какие соседи там были? Не приведи Господи кому таких соседей! Одни пьют беспробудно да воруют. Ночью по огородам, а с утра на рынок. Наворованное сменяют на самогон и бухают, а как закончится — опять по огородам. Чего они зимой делать будут — ума не приложу. А вторые и того хуже — напрочь ебанутая семейка. Не знаю уж, врожденное у них это или как, только жить с такими рядом страшно. Чего ты лыбишься? Вот покантовался бы пару годков по соседству с этими долбоебами, я бы посмотрел тогда на тебя. Отец у них — просто невменяемый. Бывает, ходит-ходит по двору, будто сонный, качается, глаза свои коровьи закатывает, а потом, ни с того ни с сего, как схватит полено какое или еще чего, что под руку подвернется, да как захерачит в забор! Аж доски чуть не повылетают. Я один раз видал, как умалишенный этот сынишку своего — такого же придурка — чуть до смерти дрыном не ухайдакал. Ну, как с такими жить⁈ И мать у них тоже пизданутая. Шестерых дебилов нарожала, и, милушки мои, нечего ее не волнует. Выродки эти, прости господи, чуть хибару мою не спалили. Я вот думаю — а уж не брат ли с сестрой эти папашка и мамашка? Что-то больно симптомы у них схожие.

— Весело, — оценил Стас. — А здесь с этим делом как, с соседями-то?

— Здесь нормально все, тьфу-тьфу-тьфу. Люди тихие, приличные. Это, пожалуй, единственная польза мне от арендной платы — отбросы всякие тут не селятся. Откуда деньги у отбросов?

— Логично, — согласился Стас и плеснул в опустевшие стаканы забористого напитка.

— Давай за Андрюшку, что ли, подымем, — предложил дед. — Пусть земля ему будет пухом.

Стас молча кивнул и опрокинул стакан.

— Что-то я все о себе да о себе. — Дед часто заморгал и потер слегка онемевшее лицо. — Ты сам-то хоть бы рассказал чего.

— А чего рассказывать?

— Ну, не знаю. Где родился, на что сгодился.

— Да не особо интересно это слушать.

— Это вам, молодым, не интересно. Оно конечно — вся жизнь еще впереди. А старикам любая новость — праздник. Я-то вот по два раза за неделю в Ковров езжу, приторговываю, по пути пассажиров беру. Так с ними поболтаешь, и на душе веселее уже, вроде и не один ты на свете. Только подвозить-то все больше баб приходится, а с ними за жизнь не потолкуешь, так — цены да сплетни окрестные.

— А внуки как же?