Дверь

Я взглянула на брата, который сейчас саркастически мне подмигнул, и закатила глаза.

Боже! Ведет себя как ребенок. Подобное поведение – то, как Конрад справляется с внутренним стрессом, я справлялась также, мама была права – мы одинаковые.

– Во мне жила надежда, что после выздоровления Томас будет другим, осознает свои ошибки и исправит их, я думала, он поменяет отношение к жизни и своим близким, – продолжала говорить мама, пока я мысленно прожигала лоб брата негодующим взглядом. – Даже если он и был плохим отцом, я не могла забрать у тебя это право.

Я резко перевела взгляд на маму и нахмурилась.

– Какое право?

– Разочароваться в нем самостоятельно.

Так и вышло. Отец не поменялся, хоть и вылечился от алкоголизма. А я разочаровалась в нем окончательно.

– Как тебе это удается? – спросила я, подмечая, что все время, что мы говорили с ней об отце, ее лицо ни разу не потемнело. – Ты будто, совсем не зла на него.

Мама улыбнулась.

– Я не испытываю к твоему отцу ни одной негативной эмоции, положительной, впрочем, тоже.

– Разве тебе не обидно, из-за того, как он поступал с тобой? Он бил и обижал тебя, почему ты не зла, мама? Я ничего не понимаю.

– Кому будет лучше, если я буду помнить все те вечера, когда он мог меня ударить или оскорбить и буду нести эту память сквозь года? Мне это не нужно, – пожала плечами она.

– Но ты простила его, – фыркнул Конрад. – Почему?

Я взглянула на брата, мне хотелось задать тот же самый вопрос. Рядом с Конрадом спокойно сидел Саймон.

Мама по-доброму улыбнулась.

– Конрад, ты такой взрослый, мой мальчик, но одновременно такой маленький, – обратилась она к нему. И Конраду этот тон совсем не понравился. – Я не могу вычеркнуть его полностью из своей жизни, он же ваш отец. Что бы между нами не происходило, я благодарна ему, за то, что у меня есть вы двое.

– Я совсем тебя не понимаю, – не унимался брат.

– Это уже случилось, я не могу исправить прошлое. Но я могу построить для себя новое будущее, где не будет места насилию и жестокости. И все же, я предпочитаю не общаться с Томасом, но простила я его давно. Мне не нужен этот груз. И ни к чему лелеять жалость к себе, – уверенно закончила мама.

Думаю, мне нужно взять с нее пример. Пусть все прошлые обиды там и останутся, а я буду двигаться дальше.

***

Остаток дня я провела, показывая Блейку окрестности особняка Морель. Потом мы пообедали большой компанией, Саймон отправился на работу, мама и бабушка занялись своими делами, я немного поболтала с Падмой и Вэлом и мы с Блейком решили отправиться на ближайший фермерский рынок за свежими фруктами.

В течение всего дня я не успела заскучать, специально занимая себя бесполезными вещами и разговорами, чтобы не оказываться подолгу в своих мыслях. Там творилось что-то по-настоящему страшное и опасное. Я не могла никак уложить в голове тот ком информации, что свалился на меня за такое короткое время.

После ужина, надкусив красное яблоко, я вышла в остекленное патио и хотела присесть в одно из плетеных кресел, но замерла как вкопанная, заметив у одного из них розовое чудо.

Вернее оно уже не было розовым, скорее каким-то блеклым и облезлым.

Персонаж с картины в гостиной – Поппи.

– Ух ты, я не думала, что можно быть еще более облезлым, чем ты был, но вот что мы имеем сегодня, – насмехаясь, пропела я.

Поппи никогда не нравился мне. Он был гадкой вредной птицей. Часто обзывался и бросался в меня зерном. Сейчас у него отсутствовала половина перьев. Возможно это линька, возможно он сам изуродовал себя. Я не разбиралась в попугаях и не могла сказать точно.

– Поппи хор-р-роший, – самоуверенно заявил он.

Я нахмурилась и подошла ближе к клетке, которая по своим габаритам напоминала скорее вольер.

– Я бы поспорила.

Золотые блестящие прутья клетки и изобилие всяких приспособлений, для комфортного проживания Поппи внутри, говорили о том, что бабушка действительно любила этого попугая.

– Поппи хор-р-рошая птичка, – сказал нахальный розовый облезыш.

– Нет, – фыркнула я.

Поппи повернул голову и взглянул на меня одним из своих двух глаз, несколько раза моргнув он выдал какой-то нечленораздельный звук и зашевелил клювом, словно прочищая его от остатков семечек.

– Нарезаем лук, нарезаем салат, ты безрукий овощ, Джоанна! – заорал он.

– Боже, бабушке нужно перестать смотреть эти кулинарные шоу, она превращает попугая в Гордона Рамзи¹³.

– Поппи хор-р-рошая птичка.

Я громко фыркнула.

– Поппи однажды сгрыз ремешок моей сумки, он определенно не хорошая птичка! – прикрикнула я на него.

– Поппи славный.

– Нет, это не так, Поппи, не обманывай себя, я вижу тебя насквозь меленький паршивый кусок гов…

– Ты ругаешь птицу? – непонимающе спросил Блейк, зависший в дверном проеме.

Я резко обернулась и испуганно взглянула на него. Внутри было такое чувство, словно меня застали с поличным на месте преступления. Двери в патио были открыты. Как я могла не услышать его?

– Он обзывался, – обиженно сказала я, и только потом поняла, как бредово это звучало.

Блейк удивленно изогнул правую бровь, уголок его губ дрогнул, как если бы он очень сильно хотел улыбнуться.

– Где ты видела обзывающихся птиц? – Помнится мне, точно такой же вопрос он задавал раньше.

– Вот прямо здесь, – повысив голос от досады, сказала я. – Ну давай, Поппи. Обзови меня, обзови! Пожалуйста, обзови.

Попугай непонимающе вертел головой и моргал своими маленькими хитрыми глазками, нарочно подставляя меня перед Блейком. Готова поспорить, Поппи не терпелось выставить меня круглой дурой!

Ладно, конечно я утрирую. Поппи все же глупая птица. Но его нежелание говорить, подталкивало меня к подобным мыслям.

Блейк не стал сдерживаться и рассмеялся.

Подойдя к клетке, он осмотрел попугая и сказал:

– Бедняга, почему он теряет перья?

– Понятия не имею, – раздраженно фыркнула я. – Да мне и нет особого дела до этого.

Я одарила птицу уничижительным взглядом и отвернулась, разглядывая задний двор участка, но снова услышала голос попугая:

– Шинкуем лук, шинкуем капусту, а потом шинкуем твои кривые руки!

Блейк разразился хохотом, а я обернулась и уставилась на Поппи гневным взглядом, протестующе складывая руки на груди.

– Вот видишь! Я же говорила, он болтает безумолку, и все гадости адресованы мне.

Блейк преодолел разделяющее нас расстояние, и не прекращая улыбаться, соединил наш губы в легком поцелуе. Я почти сдалась, почти опустила руки, почти раскрыла губы, чтобы позволить его языку сплестись с моим, почти заурчала от ощущения нежности и сладкого рта, но мой брат все испортил.

– Постеснялись бы в этом доме вытворять нечто подобное, – сказал Конрад, входя в патио и сразу направляясь к клетке.

– Откуда звук? – непонимающе спросил Блейк.

Я усмехнулась из-за этого комментария, а затем уперла недовольный взгляд в брата.

– Ты вытворял нечто похуже в стенах моей квартиры и каждый раз с новыми девушками, так что будь добр, замолкни.

Признаю, то, что брат помешал мне насладиться губами Блейка, рассердило меня сильнее, чем поведение тупого и облезлого попугая бабушки.

– Привет, дорогой Поппи, – серьезным тоном поприветствовал брат попугая, заставляя меня громко фыркнуть. Он относился к нему как к человеку. Вот глупость!

– Конрад хор-р-роший, – выдал пернатый.

– Поппи тоже хороший.

– Конрад славный.

– Нет. Это Поппи славный! – воскликнул брат.