В поисках солнца

Закончив со своими не совсем справедливыми и чуточку притянутыми за уши обличениями, Илмарт и Олив выжидательно посмотрели на Райтэна — мол, твоя очередь.

Тот поднял руки и признался:

— Да у нас вроде всё честно.

Дерек выразительно перекрестился: мол, спасибо, друг, хоть ты на моей стороне!

Олив досадливо фыркнула и бросила на мужа многообещающий взгляд, а вот Илмарт быстро нашёлся. Наставительно подняв палец, он заключил:

— Вот! Нужно обладать исключительно тогнаровским упрямством и напором, чтобы заставить тебя хоть иногда хоть что-то принимать от друзей в ответ!

На этой фразе Олив прищурилась и смерила Дерека с ног до головы взглядом весьма кровожадным. По этому выразительному взгляду все как-то резко вспомнили, что она, вообще-то, теперь тоже — Тогнар. И упрямства, как и напора, ей не занимать.

Пафосный момент был смазан криком мелкого Тогнара, который явно заскучал и начал звать маму — а может, хотел внести свою лепту в беседу и напомнить, что он тоже хотел бы быть Дереку другом.

Олив было дёрнулась на зов, но тут же замерла и спокойно сказала:

— Вот. Если что, попробую в няньки наняться. Есть же у него там дети, да? — задумчиво проговорила она, пытаясь припомнить то, что ей было известно о личной жизни ньонского владыки.

— В гвардейцы точно сгожусь! — тут же радостно подхватил мысль Илмарт.

— В секретари пойду, — скривился Райтэн.

И, хотя они сказали полнейшую чушь, — потому что Грэхард, конечно, не взял бы совершенно ненадёжных незнакомых ему людей ни в няньки, ни в гвардейцы, ни в секретари, — в сердце Дерека почему-то разлилось уютное, обволакивающее, заживляющее раны тепло.

— Значит, так! — подвёл итог Илмарт нарочито басовитым и официальным тоном. — Если ньонский владыка предъявит нам какие бы то ни было претензии, то наша задача — выдвинуть ему ответный ультиматум. — Он значительно приподнял брови, выкатил грудь колесом и озвучил: — Либо он берёт всех четверых оптом — либо…

— Гулю ему! — подхватила Олив, сложив обеими руками по фиге.

Как ни вымотан был Дерек морально, как ни пытался он дистанцироваться, на этом месте он не выдержал и рассмеялся. Воображение его слишком живо и ярко нарисовало ошарашенную физиономию Грэхарда, которому в придачу к сбежавшему предателю настойчиво впаривают ещё троих очевидных шпионов со взрывоопасным свободолюбивым характером. Как он ни гнал от себя эту фантазию, каждую секунду его сознание генерировало всё новые и новые сценки, в которых его друзья ставят на уши весь Ньон, а бедняга-Грэхард только и успевает, что подписывать их очередные хотелки, отгонять мечом недоброжелателей и выдёргивать на очную встречу бесчисленных специалистов, которые потребовались «вот прям сейчас».

И, хотя фантазия эта совершенно не решала проблему, — она делала эту проблему уже не такой страшной, она снимала то напряжение, которое скручивало нервы Дерека в тугой узел страха и боли и мешало соображать здраво, она напомнила ему о том, что он любим, ценен и важен — всегда, везде, независимо от. И никакой Грэхард никогда не сможет у него этого отнять.

И вообще никогда и никто не сможет у него этого отнять.

И это было в сотни, в тысячи, в миллионы раз важнее того, кто кому чем помог и кто кому что дал.

Дерек не умел выразить теперь своих чувств — да и не существовало на свете слов, которые могли бы их выразить, — поэтому, отсмеявшись, прибегнул к проверенному временем анжельскому средству.

— Ребят, — тихо и проникновенно сказал он, — вы превращаете моё сердце в солнце [1].

— Вот и свети! — не растерялась Олив и, прихватив одной рукой Райтэна, другой — Илмарта, завлекла всех в общие объятия.

В анжельском языке здесь имеет место непереводимая игра слов. «Сердце» и «солнце» в анжельском — это одно и то же слово. В женском роде (тань) оно обозначает «сердце», в мужском (тан) — «солнце». Учитывая особенности языка, фразу «превращать сердце в солнце» можно истолковывать в том числе как «переводить чувства в поступки».

III. Выбор. 1. Чего хочет Аренсэн Михар?

III. Выбор

646 год, лето-осень. Столица Анджелии

И вместо правды или лжи

Есть Истина одна,

И сквозь туман и миражи

Звездой горит она.

Она горит, она томит,

Она уже вот-вот

Весь мир, как солнце, озарит,

А может быть — сожжёт.

(из мюзикла «Анна Каренина»)

1. Чего хочет Аренсэн Михар?

Запросы Аренсэна Михара всегда шли по нарастающей. Когда ему было пятнадцать, он мечтал поднять фамильное предприятие — оно занималось выплавкой чугуна и выпуском чугунных изделий — а также привести в порядок семейные земли и выкупить обратно те из них, которые умудрился пропить дед. Когда ему было двадцать пять — и завод, и земли были благополучно подняты, — он обратил свои взоры на родной город, Филопье, в котором на тот момент существовали серьёзные проблемы с коррупцией, бюрократией и контрабандой. К тридцати пяти… нет, конечно, он не сумел победить коррупцию и бюрократию вполне — эти чудовища в высшей степени непобедимы — но, во всяком случае, ему и его соратникам удалось существенно снизить их уровень… Так вот, к тридцати пяти он обратил взоры на всю область Ан-Фило, которая более всего страдала теперь от распоясавшихся разбойников, степных волков и пожаров. С разбойниками и волками радикальными путями он расправился к сорока пяти — пожары, правда, не сдавались и продолжали терзать Ан-Фило, — и к тому времени обратил внимание на то, что и в самой-то Анджелии тоже довольно много нерешённых проблем. Будучи человеком весьма ответственным и работящим, господин Михар не мог пройти мимо нерешённых проблем, поэтому, едва ему только удалось пробиться в Парламент, как он тут же погрузился в их проработку. И вот тут-то его в первый же месяц и подстерегала засада. Даже заводом невозможно управлять в одиночку — поэтому, конечно, у Михара была своя когорта помощников. Что уж говорить о городе — там он сколотил прекрасную команду чиновников, знающих своё дело. Эта команда помогла ему и в решении проблем на уровне области — естественно, в связи с увеличением масштабов, приходилось долго и упорно подбирать правильных людей на местах, чтобы спущенные из Филопье проекты претворялись в жизнь разумно и продуктивно. Михар, конечно, подозревал, что на уровне всей Анджелии знакомая и привычная вертикаль власти не будет работать. Тому было несколько причин. У каждой области, во-первых, были свои проблемы; во-вторых, каждая область пыталась тянуть одеяло на себя и извертеться так, чтобы средствами всей страны решались именно её проблемы; а ещё все эти области управлялись не пойми-как и не пойми-кем — во всяком случае, с точки зрения Михара. У Анджелии не имелось ни единого административного деления, ни единого законодательства, ни сколько-нибудь единой системы управления. Парламент больше занимался делами столичной области, а представители других округов были озабочены тем, чтобы не дать столице вмешиваться в их дела. «Нужна централизация власти!» — подтвердил в своём уме Михар вывод, который сделал уже давно. Он, в целом, представлял, как и что нужно делать для этого. Собственно, у него уже даже были рабочие намётки — именно для того он и желал свести Руби с Райтэном, таким образом обеспечив себе лояльность Аньтье. Но тот план не сросся. Новая идея — сделать агентом своего влияния Дерека — тоже давала ощутимые сбои. Дерек, хотя и был очевидно живо заинтересован во всех тех проектах, к которым Михар его привлекал, держался с ним всё более отстранёно, если не сказать — враждебно. Михар искренне не понимал, с чем это связано. Ему, как всякому большому политику, была свойственна та же ошибка, что и старшему Тогнару: в масштабе своих интриг и планов он забывал о чувствах конкретных людей. Дерек, к тому же, произвёл на него впечатление человека, который разбирается в политике, а значит, способен оценить важность поставленных перед ним глобальных задач. Восприятие Михара весьма сильно отличалось от восприятия Дерека. Дерек видел ситуацию сквозь призму: «Я обязан подчиниться, иначе меня ждут весьма неприятные последствия, вплоть до выдачи Грэхарду». Возвращение в Ньон было одним из самых глубоких страхов Дерека, и страх этот целиком определял его точку зрения. Он видел в Михаре врага, который разведал про этот страх и шантажирует теперь его претворением в жизнь. Михар не видел в своих действиях ни шантажа, ни принуждения; он рассматривал всё как взаимовыгодную красивую комбинацию. С самого начала он преследовал не собственные цели — перед ним стояли глобальные политические задачи. Ему нужна была лояльность Аньтье; Дерек был не согласен с тем, чтобы эта лояльность достигалась за счёт брака Райтэна и Руби; Михар предложил альтернативный вариант — и Дерек согласился. Михар не видел в своих действиях шантажа, потому что не имел его в виду; он так и так согласился бы на этот развод — из любви к дочери — но ситуация позволила ему получить дополнительные выгоды. То, что Дерек пошёл на сотрудничество, с точки зрения Михара говорило о том, что его и самого устраивает такой вариант. Прозвучавшую в том разговоре угрозу — покопаться в прошлом Дерека — Михар не воспринимал как угрозу, потому что планировал покопаться там так и так, поскольку нужно же понимать, с кем приходится иметь дело! И, конечно, всё это время люди Михара это самое прошлое некоего Деркэна Анодара пытались прояснить — не потому, что Михар прямо уж планировал Дерека этим шантажировать, а потому, что нужно знать, кто именно работает в твоей команде. В этой области, правда, поиски его несколько застопорились: его подчинённые давно проанализировали политическую ситуацию в Даркии и составили список лиц, коими мог быть Дерек в своём прошлом. Сейчас лица эти тщательно проверялись — и вот тут-то и крылся подвох! Скажем, некий Дерек Торкийский, сосланный в свои северные земли двенадцать лет назад после неудавшегося заговора, подходил идеально — и по имени, и по внешности. Вот только люди Михара таки обнаружили его действительно находящимся в этой самой ссылке и ни в какую Анджелию не уехавшим! Был ещё герцог Энтийский, пусть и не Дерек, зато блондин. Он числился погибшим уже без малого пятнадцать лет, и Михару стоило больших трудов разыскать тех, кто знал его лично, притащить в Анджелию и потихоньку показать им Дерека — не сошлось. Наконец, лишённый более десяти лет назад сана епископ Каренский — тоже не Дерек, но блондин, — долгое время был фаворитом Михара в этом вопросе, поскольку, как ему казалось, походил на Дерека характером. Куда этот епископ делся после грандиозного скандала вокруг его имени — обнаружилось, что у него была длительная связь с сестрой даркийского короля, — никто не знал. Люди Михара, конечно, пытались найти следы — но те раз за разом обрывались, и Михар уже потирал руки, полагая, что прошлое Дерека у него в кармане, и та страшная тайна, которую он скрывает — это лишение сана за интимные шашни. Однако буквально месяц назад один из посланцев в Даркию епископа таки обнаружил — прочно женатым, с толпой детей, живущим инкогнито на юге страны. Компромат такого рода, конечно, тоже был нелишним — едва ли епископ желал, чтобы его нашли, значит, с него можно было что-то поиметь, — но всё же обстоятельство это вызывало у Михара досаду, сходную с зубной болью. Дерек оказался крепким орешком, и, судя по всему, замёл следы основательно. Михар подумал, что пора расширить круг поисков и отправить свободных людей и по другим странам — в поисках пришлых даркийцев, блондинов и Дереков, внезапно или закономерно пропавших лет десять-пятнадцать назад. Начать он решил с Ниии, потому что именно в Ниию ездил Райтэн перед тем, как господин Деркэн Анодар появился в Аньтье. В общем, с Аньтье у Михара пока не складывалось — зато внезапно сложилось со столичной областью. Потому что Руби совершенно неожиданно умудрилась выйти замуж за представителя одной из влиятельных столичных семей — это была её собственная инициатива, и в этот раз она была своим браком вполне довольна, потому что муж её и сам был мастером многоуровневых интриг, и в женщинах способность поддерживать игру такого уровня ценил более, чем что-либо иное. Так что, с точки зрения Михара, Руби теперь устроилась весьма удачно — возможно, даже более удачно, чем это было в случае с Райтэном, который, как ни крути, собственным политическим капиталом не обладал и представлял ценность исключительно как носитель славной фамилии. Новый же зять устраивал Михара куда как больше, и некоторые союзнические отношения между ними уже зародились. Но, хотя брак Руби и был весьма удачен для планов Михара, он так же создавал и ряд проблем. Последние десять лет именно Руби выполняла при отце обязанности хозяйки и спутницы на светских мероприятиях. Теперь же её отсутствие чувствовалось весьма ощутимо. Первая и единственная жена Михара умерла сразу после родов, и за нехваткой времени он так и не женился повторно. В то время он ещё носился в рамках Филопье и был не так уж обременён светскими обязанностями. Позже, когда влияние его расширилось и превратило его в весомую политическую фигуру, уже подросла Руби, и именно она составляла пару отцу на приёмах, балах и светских мероприятиях, именно она принимала светские визиты, любезничала с жёнами партнёров Михара, выстраивала семейные связи. Теперь же всем этим она занималась для своей новой семьи, а Михар неожиданно столкнулся с рядом затруднений. И если мероприятия всех сортов можно было посещать и в одиночку, а обязанности по обмену открытками и подарками свалить на секретаря, то принимать и отдавать светские визиты Михару теперь приходилось самому. Конечно, можно было просто постепенно свести на нет эту досужую обязанность тратить по три часа в день на пустую болтовню за чашкой чая. Но Михар прекрасно понимал, что именно в такой пустой болтовне зарождаются союзы и длительные отношения; отказавшись от этой части светской жизни, он сам же выводил себя за скобки «большой игры» и неизбежно терял бы влияние. Со скрежетом зубовным приходилось признать, что ему нужна новая жена. Все эти годы он предпочитал обходиться более или менее постоянными любовницами, но ни одна из них на роль жены никак не годилась — потому что политику его уровня нужна была партнёрша умная, опытная в интригах и умеющая правильно подать и себя, и своего супруга. К любовницам же он предъявлял совсем иные требования, и похвастаться выдающимся умом они не могли. Пораскинув мозгами, Михар пришёл к выводу, что желательно подыскать такую жену, чтобы любовницы и не понадобились — потому что не хотелось бы оскорблять важного политического партнёра изменами, да и вести двойную жизнь такого рода весьма утомительно. Женщины, удовлетворяющие одновременно тем требованиям, кои Михар предъявлял к потенциальной жене, и тем требованиям, кои он предъявлял к потенциальной любовнице, в природе существовали. Но все они — вот досада! — уже были замужем. Поскольку не в характере Михара было вздыхать о том, что реальность далека от идеала, он начал аккуратно и методично составил список свободных женщин, которые подходили ему по возрасту и статусу, без оглядки на их соответствие его требованиям. Набралось около двух десятков имён — возглавляемых тётушкой Райтэна — но выбор от этого проще не стал. Та совершенно глупа, та расточительна без меры, эта просто вызывает отвращение внешне, с другой у них имеется неприятная история, вызывающая взаимную неприязнь… Чем больше он разбирал эти имена, тем паршивее становилось настроение. В конце концов, он пришёл к выводу, что лучше уж самому тратить время на визиты вежливости, чем терпеть в своём доме женщину, которая, к тому же, совсем не соответствовала тому, что ему требовалось от супруги. Впрочем, почти сразу Михару пришла в голову мысль, что он знаком далеко не с каждой анжельской женщиной, поэтому, возможно, найти подходящую жену всё же удастся — просто нужно составить подробный запрос с перечнем требований, по которым его люди смогли бы присмотреть подходящих кандидаток. Воодушевившись, Михар взялся за другой список, куда вписал тех знакомых дам, качества которых он хотел бы найти в своей будущей супруге. Список этот его несколько озадачил, поскольку в числе первых имён там оказалась и Магрэнь. Ему никогда и в голову не приходило рассматривать её в таком ключе, хотя технически она подходила под часть требований. Она была всего на девять лет младше его — разница, которую он полагал приемлемой, — и формально оставалась свободной. У Магрэнь, однако, имелось два фатальных недостатка: она была всего лишь кармидерской купчихой — и её вольный образ жизни был довольно скандальным и эпатажным. Положим, первое можно было и сбросить со счетов; в конце концов, в Анджелии сословные предрассудки считались чем-то скорее постыдным. Да, безусловно, обычно браки заключались между людьми одного круга; но мезальянс подобного рода не считался чем-то осуждаемым. Михару были известны и успешные политики, женившиеся на дочерях купцов или простых военных низкого чина, и знатные дамы, выбравшие в мужья разночинцев или учёных. Второе же обстоятельство, конечно, ставило крест на матримониальных планах. Магрэнь, хоть и не переходила известной черты, не скрывала своих любовных связей. Слухи приписывали ей в любовники половину Кармидера — Михар, конечно, предполагал, что число это было значительно преувеличено, поскольку Магрэнь была женщиной разборчивой и обладающей вкусом, что несколько сокращало круг её возможных увлечений. Однако хорош бы он был, если бы привёз в столицу такую жену! Он, однако, может, и рассмотрел бы Магрэнь всерьёз — но особенно неприятным обстоятельством было то, что в её бывших любовниках числился и Дерек. Мысль о том, что его подчинённый был бы любовником его жены — пусть и бывшим! — вызывала слишком глубокую досаду, чтобы предполагать возможность такого брака. Михар, впрочем, охотно отдал Магрэнь должное и достаточно подробно выписал те её достоинства, которые ему особенно импонировали. В них вошли, само собой, острый и пытливый ум, способность просчитывать многоуровневые интриги, гибкость поведенческих стратегий, умение оценивать уровень противника и находить к нему подход, навык быстро адаптироваться под изменяющиеся условия, а также ещё два-три десятка не менее важных пунктов. Поскольку у остальных дам своего примечательного списка Михар выделил два-три качества — и почти все эти качества, к тому же, имелись и у Магрэнь, — ему оставалось лишь досадливо вздыхать. Если бы эта роскошная женщина, ко всем своим несомненным достоинствам, обладала бы ещё и целомудрием — о лучшей жене не приходилось бы и мечтать. Увы, чего не было, того не было, поэтому Михар передал своим людям задачу найти такую же, как Магрэнь, только без толпы бывших любовников за спиной. Как ни странно, такие нашлись. Первую кандидатку Михар сразу же отбросил — ей было всего-то лет двадцать! Она, может, и была умна, и обещала стать ещё умнее с годами — особенно, если за неё правильно взяться, но… мысль об интимной связи с девчонкой, моложе его собственной дочери, вызывала у Михара брезгливое отвращение. Вторая кандидатка, напротив, была старше его самого — впрочем, всего на пару лет, и Михара такая разница вполне устраивала. Дама эта приходилась родственницей Рийарам, что воскрешало надежду оживить интригу со связями с Аньтье. Михар возобновил это знакомство — им случалось уже пересекаться где-то в светском обществе — и принялся осторожно прощупывать почву на предмет возможного союза. Дама приятно удивила его своим умом, умением видеть скрытые смыслы и подтексты, а также глобальным стратегическим мышлением — в самом деле, она даже подала ему несколько весьма толковых идей! Однако, хотя вроде бы всё сходилось, Михар постоянно откладывал следующий шаг — начать осторожные ухаживания. Хотя во всех отношениях достойная леди и могла бы стать превосходным партнёром, она не вызывала у него ни малейших страстных порывов. Она не была некрасива, и в её одежде или манере себя держать не было ничего отталкивающего или вызывающего отвращение; но Михар уже приближался к пятидесяти годам, и супружеские отношения могли представлять для него вполне ощутимую сложность в том случае, если женщина не казалась ему достаточно привлекательной. «До чего же всё неудачно складывается!» — с досадой думал Михар, пытаясь сформулировать некую модель, которая показалась бы ему приемлемой. Допустим, если взять в жёны женщину чисто ради политического союза, и свести близкие отношения с ней на нет… тогда придётся как-то устраивать и любовницу, а у Михара зубы сводило от сопряжённых с такими обстоятельствами сложностей. Если, правда, и жена, и любовница окажутся женщинами достаточно умными… Тут Михару в голову пришла светлая мысль выбрать на роль такой вот умной любовницы Магрэнь. Картина, нарисовавшаяся в его голове, выглядела идеально: блестящая и умная жена, которая смотрит сквозь пальцы на его стороннее увлечение и не требует от него эмоциональной вовлечённости в их отношения, и не менее блестящая и умная любовница, которая прекрасно знает своё место и не выходит за отведённые для неё рамки. Магрэнь в качестве такой вот любовницы устраивала его вполне: он находил её привлекательной, и её манера держать себя вызывала в нём приятное чувство. Он знал, какими именно средствами и приёмами она пользуется, чтобы создать иллюзию особой близости и иллюзию исключительности отношений с ней, но ему, тем не менее, нравился достигаемый ею эффект. Всякий раз, как он пересекался с нею, у него возникало чувство, будто он общается со своей бывшей любовницей, связь с которой давно разорвана, но оставила по себе приятное дружеское послевкусие. Он знал, что ощущение это ложно, и что Магрэнь нарочно вызывает в нём такое ощущение — как она делала вообще со всеми мужчинами — но ему нравилась эта игра, и он находил, что её углубление может быть интересным опытом. Оставалось решить, как устроить дело таким образом, чтобы обе дамы остались довольны. К чести Михара отметим, что, как только он из заоблачной дали своих мечтаний выбрался на поле практических планов, то в тот же момент осознал, что реализовать эту модель он не сможет, потому что обе выбранные им дамы посчитают её оскорбительной. «Досадно», — признал он, потому что в его воображении уже нарисовалась пара приятных сцен с Магрэнь в главных ролях. Он сам не заметил, как попался на её крючки — которые она всегда щедро разбрасывала вокруг себя при общении с любым мужчиной, даже если он не был ей интересен. Она машинально умела создать такую форму общения, что мужчине казалось, будто он для неё какой-то особенный, будто общение с ним для неё уникально и ценно, и будто она дорожит им несколько больше, чем любым другим. Часть её приёмов Михар видел, осознавал и отметал; но вот это ощущение особенности его зацепило — скорее всего, потому что он и впрямь считал себя особенным. Ему легко припомнился случай, который произошёл в этот сезон в Кармидере. Он, отдыхая в перерыве между разговорами, скучающе разглядывал танцующих — и взгляд его сразу зацепился за Магрэнь, потому что она, в глубоко сапфировом атласном платье, о чём-то беседуя со своим кавалером, хохотала совершенно неприлично, отчего к ней поворачивались другие пары. Её это отнюдь не смущало; она вела живую и яркую беседу. В какой-то момент она замолчала — что-то говорил её кавалер — и именно тогда она на несколько секунд встретилась глазами с Михаром. Лицо её мгновенно заиграло в короткой, но выразительной пантомиме. Лёгкий заговорщицкий прищур — выразительное движение бровями в сторону её кавалера — на мгновенье возведённые к потолку глаза, мол, вы посмотрите, с кем приходится иметь дело, — полный укоризны взгляд — независимое движение плечами. Фигура танца переменилась, она отвернулась, и скоро снова смеялась, но у Михара возникло чувство, будто она только что пожаловалась ему на то, что ей приходится иметь дело со всякими идиотами, потому что некоторые — не будем указывать пальцами — видите ли, не танцуют! Он даже тогда подумал было подойти к ней потом; но не подошёл, потому что у него не было к ней ровным счётом никакого дела. И таких случаев можно было набрать несколько десятков — он никогда не замечал этого раньше, потому что не рассматривал Магрэнь как возможную пару. Теперь же, признав такую возможность реальной, он припоминал эти случаи задним числом, и чем дальше, тем больше убеждался, что из всех знакомых ему женщин именно с Магрэнь его связывает нечто особенное. Впечатление это было связано с тем, что у него была и весьма представительная репутация, и острохарактерная манера держать себя строго, холодно и отстранёно; большинство дам, если и делало пару попыток сойтись с ним ближе, отступали, недовольные ледяным приёмом. Магрэнь же его манера не смущала ни капли; она продолжала кокетничать, флиртовать и сокращать дистанцию при всяком удобном и неудобном случае, а он — он не то чтобы как-то поощрял её, но он не запрещал и не окорачивал, что в его случае само по себе уже являлось поощрением. После размышлений такого рода Михар неизбежно пришёл к выводу, что у него имеется острый конфликт интересов: необходимость в приличной жене ставила крест на идее любовной связи с Магрэнь, а таковая связь с Магрэнь, соответственно, не могла бы привести к браку. Михар кропотливо по пунктам выписал в один столбик то, зачем ему нужна жена, в другой — то, зачем ему нужна Магрэнь. Хотя первый столбик занял два десятка пунктов, а второй — лишь три — уверенность в принятии правильного решения так на него и не снизошла. Казалось бы, было в высшей степени очевидно, что ему следует пожертвовать этой внезапно зародившейся в его фантазии блажью… Но жертвовать ею категорически не хотелось. Михар крайне редко хотел чего-то для себя. Обычно все его помышления и желания касались глобальных общих вопросов, и он был доволен тогда, когда некое затеянное им большое дело шло хорошо, — даже если дело это не имело к нему лично прямого отношения. Возможно, именно поэтому, если уж у него и возникало желание личного характера, отказываться от него было чрезвычайно досадно и неприятно. «Хорошо! — решил всё-таки рассмотреть дело подробнее Михар. — Действительно ли я не могу на ней жениться?» Он выписал пункты, по которым не хотел идти на такой шаг, — их оказалось всего три. Тут же, особо не раздумывая, он вычеркнул первый пункт — про мезальянс. Этим обстоятельством можно было попросту пренебречь. Долго и с большой досадой он размышлял над третьим пунктом — фактом наличия у Магрэнь в прошлом связи с Дереком. Отбивая пером по столу какой-то нервный ритм, он в итоге совсем попортил свой писчий прибор и был вынужден искать другой. В конце концов, он пришёл к выводу, что и Дерек, и Магрэнь — оба они люди умные, и точно не станут искать себе лишних неприятностей, поэтому, теоретически, дело вполне можно устроить так, чтобы они и вообще никак не пересекались. Дерек, в самом деле, ненавидел светскую жизнь, так что дело не должно было представлять серьёзной трудности. Со скрипом вычеркнув третий пункт, Михар мрачно уставился на оставшийся: эпатажная репутация. Подумав, он расписал пунктов на тридцать, какими именно проблемами чревата женитьба на женщине с такой репутацией, какая была у Магрэнь. Пункты эти не внушили ему оптимизма — если от нескольких он и мог отмахнуться, то иные беспокоили его весьма сильно. С большим внутренним сожалением он должен был признать, что не готов на такой безалаберный шаг. Не для того он годами тщательно и методично выстраивал свою суровую и основательную репутацию, чтобы разрушить её теперь безрассудным браком с весьма сомнительной дамой. — Да, это точно никуда не годится! — резюмировал он, смахивая пепел с сигары на составленный список, где из трёх десятков пунктов вычеркнул всего семь. Докурив, он выбросил все касающиеся Магрэнь записи и принял решение всё-таки начать ухаживания за выбранной им в подходящие супруги дамой. Это был весьма разумный и логичный шаг, но, однако ж, ни на другой день, ни на следующий, ни на третий он к его исполнению не преступил. Всякий раз то объяснялось вполне разумными и логичными причинами, и только спустя неделю Михар с досадой обнаружил, что специально находит эти причины и ввязывается в дела и мероприятия, которые позволят ему отложить ухаживания. «Так я её ещё и возненавижу, чего доброго», — сделал разумный вывод он, признав, наконец, что глупо жениться даже на самой роскошной из женщин, если у тебя совсем не лежит душа к браку с ней. Как раз в тот момент, когда он уже совсем было закрыл вопрос, его люди прислали ему информацию о том, что нашли третью подходящую под его требования даму. Мрачно вчитываясь в присланные ему бумаги, Михар осознал, что совершенно не хочет с нею сходиться ближе — они, оказывается, часто пересекались на светских мероприятиях, но он слабо её помнил, — потому что, очевидно, она обладала тем же недостатком, что и вторая кандидатка — в ней не было ничего цепляющего. Михар не внёс этот пункт — умение зацепить и заинтересовать мужчину — в свой примечательный перечень требований, потому что не считал это качество важным для своей предполагаемой супруги. Теперь же ему хватило ума признать, что среди положительно приличных дам едва ли найдётся такая, которая обращалась бы с мужчинами легко и кокетливо; а дамы, которые, соответственно, умели поставить себя с мужчиной так, чтобы вызывать у него и интерес, и живые чувства, скорее всего, обладали бы тем же недостатком, что и Магрэнь — наличием за спиной шлейфа любовных связей. Раздражённо отбросив бумаги с информацией по третьей кандидатке, Михар закурил и подошёл к окну. Вечерело; столичные особняки окрашивались в цвета заката. Солнце золотило металлические флюгера, отражалось от них, сверкало в стёклах. Михар распахнул окно и высунулся наружу. Запах любимого табака незамедлительно смешался с лёгким ароматом недалёкого моря, и было в этой смеси что-то живое, чарующее, заставляющее запомнить именно этот момент на всю оставшуюся жизнь, — но и что-то недостаточное, не доведённое до идеала, не восполненное. Михар прищёлкнул пальцами, пытаясь поймать ассоциацию и расшифровать своё ускользающее недовольство, но оно упорно пряталось от осознанного внимания. Где-то на периферии подсознания скреблось чувство, будто чего-то не хватает, но чего именно — он понять не мог. Некоторое время он молча курил, наслаждаясь вечерней прохладой после жаркого дня. — Папа? — голос за спиной застал его врасплох. — Мне сказали, ты в кабинете… — он отодвинул занавеску, из-за которой его не было видно от входа, и Руби чуть покраснела: — Я стучала… — Я задумался, — отмахнулся от её извинений он, любуясь дочерью. Она была в тяжёлом, богато расшитом платье, и выглядела совсем взрослой и изысканной дамой. — Так ты едешь? — спросила она, чуть наклоняя голову набок и рассматривая его с улыбкой. Она собиралась с мужем на бал, и заехала по дороге к отцу. — Не сегодня, Руби, — ответил он, потушил сигару о подоконник и подошёл к ней, привычным движением проводя по прядям её красиво убранных волос. — У меня много дел, — пояснил он, хотя это и было самоочевидно. — Ты так мхом покроешься! — рассмеялась Руби, шутливо отмахиваясь от него веером. Он улыбнулся, потому что её смех — и особенно ярко сияющие счастьем глаза — напомнили ему её мать. — Езжай, езжай! — со смешком ответил он. Она с лукавой улыбкой вдруг подалась к нему, порывисто поцеловала в щёку, обдав ароматом тяжёлых вечерних духов, и, смеясь, ответила: — А вот и поеду, а ты сиди тут сычом! — и быстрым шагом устремилась наружу. Он проводил её взглядом; улыбка медленно угасала на его губах и уходила из его глаз. В том вечернем сочетании запахов ему, однозначно, не хватило тонкой древесной ноты изысканных либерийских духов — тех единственных духов, которыми пользовалась когда-то его жена, и к которым он успел так привыкнуть за то недолгое время, которое длился их брак, что теперь они отчаянно раздражали его всякий раз, когда он встречал их на другой женщине. Именно такие Магрэнь любила носить в те дни, когда у неё был деловой и рабочий настрой — то есть, практически всегда, когда Михар сталкивался с ней по торговым делам. «Ну, это уж чересчур!» — чрезвычайно раздражился он, поймав себя самого на столь идиотской и вопиющей сентиментальности. Он мог бы составить список на сто пунктов, перечисляя, почему Магрэнь совсем не похожа на мать Руби, — между ними, и в самом деле, было чрезвычайно мало общего. Помимо этих несчастных духов, пожалуй, только одно и сходилось: та лёгкость, с которой они строили с ним общение. С годами вокруг Михара не осталось уже ни одного человека, с которым он бы чувствовал себя легко — даже от дочери его отделяла весьма толстенная стена под названием «понятие должного поведения». Магрэнь небрежно и походя разбивала любые такие стены всякий раз, как их общение длилось долее пяти минут. Михар вернулся к окну и долго, запихнув руки в карманы, смотрел, как гаснет закат. «Форменное безумие!» — резюмировал свои мысли он. Всю свою жизнь он поступал правильно, и, как это часто бывает с людьми, прожившими уже почти полвека, ему теперь отчаянно хотелось поступить безумно. В конце концов, он мог себе это позволить.