Страница 26 из 111
Подытожим сказанное. Гипотеза об имяславском (с преимущественно лосевским вкладом) влиянии на некоторые идейные и образные особенности романа «Мастер и Маргарита» — не более чем гипотеза. Лишь очередная попытка включить в круг размышлений о выдающемся литературном произведении серию новых данных и новых имен. Если и решены некоторые загадки, то выявлены очередные, и это нормально. Наибольшей проработке здесь подвергся лишь один вопрос — о вероятной принадлежности черной шапочки мастера. И предлагаемый ответ, если его принимать, может представлять определенную ценность в глазах поклонников творчества и выдающегося отечественного писателя, и выдающегося отечественного философа. Соединяются, как мы полагаем, две ценности, и наша культура еще по одному пункту демонстрирует тогда свою изначальную нерушимую цельность.
А случайность? Сохраняется ли ее вероятие? Конечно, ибо нам дано только лишь предполагать возможное, не располагая достоверным. Но не следует ли нам, сколько дозволено, признать случайной в состоявшейся истории разве одну только «перемычку», соединившую однажды два бездонных сосуда? Все остальное действительно неизбежно, все остальное — судьба. Потому и приходят всяческие «совпадения» в календаре, наподобие событий в октябре 1933 года и октябре 1993 года, о которых уже говорилось выше. Или вот еще такое же: 18 апреля 1930 года в одной московской квартире раздался телефонный звонок, и голос с характерным кавказским акцентом порекомендовал подать-таки заявление во МХАТ («Мне кажется, они согласятся»); в другой московской квартире — день точно тот же, а о времени мы ничего не знаем — заполнялся протокол на основании ордера Объединенного государственного политического управления за № 3693 и в графу «Согласно данным указаниям задержан граж.» вписывалось требуемое — «Лосев А.Ф.».
2.2. О борьбе с природой и еще кое о чем
Читатели, окинувшие взором данный заголовок, вовсе не обязаны тут же сообразить, что он образован из названий двух публицистических статей, которые были практически одновременно написаны М. Горьким без малого семьдесят лет назад. Одна из них называлась «О борьбе с природой», другая — «Об анекдотах и еще кое о чем». Но мы избавили заголовок наших заметок от кавычек, отсылающих к первоисточникам. Тем самым он лишился чисто архивного звучания, хотя речь еще будет идти об архивных изысканиях, и получил определенный самостоятельный смысл. Так что «дела давно минувших дней» пусть будут своеобразным символическим подтекстом для текста, в конце-то концов писавшегося на потребу дня нынешнего.
Но говорить нам придется больше о прошлом. Занимаясь изучением творческого наследия А.Ф. Лосева и выявлением различных подробностей его многотрудной жизни, автор сих строк не мог пройти однажды мимо одного малоизвестного эпизода из биографии М. Горького. Речь идет об уже упомянутой статье «О борьбе с природой», которая была опубликована одновременно в газетах «Правда» и «Известия» 12 декабря 1931 года. Именно здесь классик социалистического реализма упомянул о «профессоре философии Лосеве» и привел несколько выдержек из весьма загадочной «рукописной копии нелегальной брошюры» его с несколько странным (для тех, кто знает творчество Лосева) названием «Дополнение к диалектике мира». Долгие годы это упоминание и эти цитаты были единственным подтверждением существования некоего «Дополнения», вроде бы написанного Лосевым к книге «Диалектика мифа» (мифа, а не мира). «Диалектика мифа» была конфискована, «Дополнение» сгинуло 1, их автор подвергся аресту и к моменту публикации статьи М. Горького уже «перековывался» на Беломорканале. Там он и прочел в газете о себе и о том (это мы почитаем сегодня тоже — будет достаточно большая цитата), что им, Лосевым,
«сказано то самое, что ежедневно печатается в прессе политиканствующих эмигрантов, предателей трудового народа в прошлом, готовых предать его еще раз и завтра. Не считаясь с тем, что даже классовые враги Союза Советов признают факт культурного возрождения русской трудовой массы, профессор Лосев пишет: „Россия кончилась с того момента, как народ перестал быть православным. Спасение русского народа я представляю себе в виде „святой Руси““. Но что же такое, по мнению Лосева, представляет собою русский народ? Народ этот он характеризует так: „Рабочие и крестьяне безобразны, рабы в душе и по сознанию, обыденно скучны, подлы, глупы. Им свойственна зависть на все духовное, гениальное, матерщина, кабаки и циничное самодовольство в невежестве и бездействии“. Нечего сказать — красивенький народ! И если б профессор был мало-мальски нормальный человек, он, разумеется, понял бы, что из материала, столь резко охаянного им, невозможно создать „святую Русь“, — понял бы и повесился. Только идиот может оценивать „зависть к духовному“ как порок. Но профессор этот явно безумен, очевидно малограмотен, и если дикие слова его кто-нибудь почувствует как удар — это удар не только сумасшедшего, но и слепого. Конечно, профессор — не один таков, и наверное он действовал языком среди 2 людей подобных ему, таких же морально разрушенных злобой и ослепленных ею. Что делать этим мелким, честолюбивым, гниленьким людям в стране, где с невероятным успехом действует молодой хозяин, рабочий класс, выдвигая из среды своей тысячи умных, талантливых строителей социалистического общества, в стране, где создается новая индивидуальность? Нечего делать в ней людям, которые опоздали умереть, но уже гниют и заражают воздух запахом гниения» 3.
Странно, зачем понадобилась писателю какая-то «рукописная копия нелегальной брошюры», о которой никому ничего не известно, кроме, конечно, хорошо осведомленных «органов». Странно, что свое «лирическое», то бишь философское отступление он весьма искусственно и даже, можно сказать, поспешно внедрил в текст, отведенный пространным рассуждениям о задачах пролетарского государства в управлении стихийными силами природы (статья представляет собой отклик на Всесоюзную конференцию по борьбе с засухой, проходившую в Москве в начале ноября 1931 года). Странны, наконец, сами эти резкие и уничижительные выпады в адрес автора предполагаемого «Дополнения», они весьма и весьма контрастируют с вполне уравновешенным и даже торжественным тоном остальной части статьи. Похоже, текст с этими выпадами именно вставлен, о чем недвусмысленно свидетельствуют заключительные строки, следующие сразу за текстом, приведенным у нас только что: «Я как будто уклонился от моей темы? Возвращаюсь к ней».
Невольно возникала мысль, которая, казалось бы, позволяла снять все или почти все подобные вопросы: а принадлежит ли весь пассаж о Лосеве перу М. Горького, не вставлен ли он неким безвестным «писателем», которому положено штудировать разного рода «нелегальные брошюры» по долгу службы? Эта мысль хотя и не подкреплялась, но и не отвергалась теми скупыми данными, что несложно было извлечь из общедоступного «Описания рукописей М. Горького». Данное академическое издание 1948 года сообщает: оригинал текста «О борьбе с природой» представляет собой машинопись, подписанную автором (ну вот, попробуй определи авторство, если в твоем распоряжении «машинка», пусть даже и с подписью), причем в ней — это уже обнадеживает — содержится «незначительная правка Г<орького> чернилами и красным карандашом» и есть еще — может быть, вот оно, искомое! — «правка неустановленного лица» 4. Что, интересно, поделывало это «неустановленное лицо» с рукописью классика?!
Делать нечего, нужно обращаться в Архив Горького и собственными глазами убеждаться, где там чьи правки. И нам без особых трудов удалось подержать в руках рукопись за архивным номером ПСГ 2-18-1, это и есть «О борьбе с природой». И что же? Исправления «неустановленного лица» действительно наличествуют. Однако они не коснулись интересующих нас строк, да и характер их — типичная газетная редактура косметического характера. Абзац же с текстом о Лосеве никак особо не выделен, это сплошная, без перерывов (относительно предыдущего или последующего текста) машинопись. Но есть, есть-таки здесь правка, причем именно авторская! Строка, которую М. Горький собственноручно дописал поверх готовой машинописи 5, передана у нас (см. выше) курсивом. Всякие сомнения рассеиваются: подпись в конце рукописи поставлена с полным правом, эти жутковатые формулировки принадлежат самому автору статьи, а если какие-либо из них и подсказаны (навязаны) со стороны, М. Горький с ними вполне, выходит, согласился.