Страница 10 из 80
Глава 4 Крокодительство
Как бы мне ни хотелось сорваться с места и погнать на Байкал, но было у меня тут, в Сан-Себастьяне, два неоконченных дела.
Во-первых, через неделю собирался жениться Хуеморген. И свадьбу гулять он надумал в «Надыме», и теперь носился как наскипидаренный, и его невеста — вместе с ним. Да, да, у гномов не было этих предрассудков, типа «жених не должен видеть невесту до свадьбы» или еще какой подобной хрени. Их жизнь и быт в рамках традиционной культуры проходил в замкнутых пространствах подземных крепостей, мануфактур и шахт, и, конечно, как-то всерьез скрывать от окружающих свои чувства юные (или не очень юные) влюбленные в таких условиях не могли. Обычно они начинали встречаться и жить вместе на год или два раньше, чем играли свадьбу. Потому что накормить и напоить огромную толпу земляков и родственников — это было мероприятием весьма накладным. Почему толпу? Потому что попробуй не пригласить кого-то из того самого замкнутого пространства! Начнется же сущий бардак: «Почему его позвал, а меня нет? Ты меня не уважаешь? Мы ж с тобой в одном забое/ за одним станком/ у одного пулемета…» " Я ж твой внучатый племянник/ троюродный брат/ семиюродный дедушка". Ну, и так далее.
Проще было один раз сцепить зубы, отмучиться три дня — и дальше жить-поживать. Тем более, насколько прижимистыми и вредными были кхазады в делах бизнеса, настолько же и щедрыми они проявляли себя в дарении. Понты — наше все! Кто подарит самый помпезный подарок — тот самый большой молодец!
Хуеморген, то есть — Фриц наш Дюрхденвальд, даром, что с проседью в бороде, женился на ладной молодке лет на пятнадцать, а то и двадцать младше себя. Звали ее Фрида Хазенклевер и была она женщиной не только симпатичной, но еще и очень умной. Именно она и насоветовала своему суженому-ряженому играть свадьбу в Хтони. А что? Стратегически это ход был очень изящный. Во-первых, отсюда до ближайшего гномского анклава Кавказского наместничества — Железноводска — несколько сотен километров, учитывая горные серпантины. А до мест дислокации основной родни на Магнитке — и вообще многие и многие тысячи. Так что доберутся или самые богатые, или самые близкие, или самые смелые — и это здорово упрощало задачу. Накормить пять тысяч и пять сотен — это две большие разницы! Да и народ, который таки припрется, будет явно стоить того, чтобы с ними дружили.
Но суеты было всё равно предостаточно. И бородатый Фриц, и кудрявая, грудастая и попастая Фрида — та самая активистка крафтового пива — развернулись во всю мощь. Нам, оркам, такая суета была не по душе, хотя пожрать на свадьбе мы и рассчитывали. Но пока от греха подальше мы всей своей клыкастой кодлой собрались на военный совет в очищенном от хлама и приведенном в относительный порядок Дворце Спорта железнодорожников, в тренажерном зале.
Мы — это я, Щербатый, Кузя и Хурджин. Ну, и Тройка с Пятеркой тоже. Нашей целью была месть Денису Цегорахову и всем Скоморохам до кучи. Ибо нехрен! Прощать разрисованные зубы я ему не собирался, но и потрошить их совсем насмерть вроде как тоже было бы несоразмерно, а потому — стоило разработать нечто неожиданное и унизительное.
— Мы будем их крокодить, пока они сами не запросят пощады! — сказал я. — Это будет нелетальная децимация. Мы возьмем в осаду девять из десяти их баз, кроме той, где детки гимнастикой занимаются, и устроим им ацкое пекло и жупел. И мне нужны предложения на тему унижения и оскорбления Скоморохов. Потому что я как сторона пострадавшая могу быть в этих вопросах неадекватно жестоким.
Может быть, это и по-дурацки прозвучит, но я желал как-нибудь подло насолить Цегорахову. Мне хотелось, чтобы он задолбался разгребать последствия своей зачетной приколюхи, и чтобы горько ему стало о никчемной судьбе своей. Сдуру решил ко мне лезть? Решил надо мной поприкалываться? Я сам над ним поприкалываюсь так, что тошно станет.
— И никого не убивать-нах? — засомневался Щербатый. — И что ты предлагаешь-ять, под двери-врот насрать им, что ли?
— О! — сказал я, удивленный свежестью и новизной мысли. — Это идея. Сколько в Орде снага? Представь такое: срать по очереди под двери каждой из баз, в произвольном порядке, оставить одну. Они будут ждать там, готовить засаду. А потом взять — и насрать снова под дверьми первой базы! А в рот срать не будем, это аморально.
— Почему бы и нет-ять, — кивнул Щербатый вполне серьезно. — Мне нравится-нах.
— Если развивать тему декокции… Дефискализации? Дефинансизации? Дефека… Какания тему, вот! Если ее развивать, то чё? Ваще-то мы можем накидать гоблинских дрожжей в канализацию, — предложил Кузя. — Они при любой температуре работают, даже при плюс два! Мы ваще можем снизу, в трубу закинуть. Тогда у них жижа из сортира поползё-от, поползёт, поползёт! И-и-и-и…
— И что? — напрягся Хурджин.
— И выползет! — обрадовано закончил гоблиненыш и зааплодировал сам себе, и шмыгнул носом.
— Так-то шибко мерзко всё это, — покачал головой тролль. — Декокции какие-то… Фу! Я могу поговорить с духами. В Сан-Себастьяне много неприкаянных духов, тут много людей умерло раньше времени, однако… Скучают они, однако, ожидая свой срок. Мы же зло чинить не будем так-то, ни на кого их натравливать для шибко быстрого сживания со света не станем, так — мелкая пакость. Ну, штраф дадут в двадцать денег, так-то мы заплатим!
— Могут твои духи там позавывать под окнами в стиле: «Цегорахов, выходи, подлый трус!»? — уточнил я.
— Так-то попросить можно, — кивнул синий шаман. — Взамен что-то попросят.
— И что? — в долги духам залезать не хотелось. Так себе идея
— Так-то спеть, станцевать, рожу скорчить, байку интересную рассказать, — пожал плечами Хурджин. — Скучно им, однако.
Вот-те здрасте! Новости-говновости! То есть все эти шаманские танцы с бубнами — это типа как Деду Морозу в садике стишок, стоя на стульчике, декламировать? Мол — ты дедушке про бороду из ваты, а он тебе — конфетку! Или даже две. Вот вам и великий секрет шаманского колдунства… Но с другой стороны — он же как-то на связь с ними выходит? Они ж ему говорят, чего хотят! То есть роль таланта тут отнимать нельзя, дело не только в танцах с бубном, ага.
— Принято! — сказал я решительно. — Работаем комплексно. Срём под дверью, кидаем дрожжи, вызываем духов. Еще — режем провода и пишем матерные граффити про то, что Цегорахов — петушиное говно.
— Петушиное-ять нельзя, — внес ремарку Пятерка. — На петушиное он обидится-врот.